Месть до первой крови (СИ) - Логинова Анастасия - Страница 13

   Миша отдал кассету, попрощался с Виктором и, недолго раздумывая, направился к высоткам-близнецам на Суворова. Про себя он решил, что ему никогда не понять мотиваций клиентов: неужели у успешного бизнесмена нет более интересных занятий, чем проверять?

   Все-таки улица Суворова на редкость симпатичное место. К одному из домов—близнецов прилегала автомобильная стоянка, а весь первый этаж второго дома занимал продуктовый магазин «Снежинка». К дому Капустницы как раз прилегала стоянка, где и припарковался Миша. Через дорогу от «Снежинки» трепетали под ветром зонтики летнего кафе-бара – Миша сразу давно заметил, что из кафе отлично просматривалась вся улица вместе с трамвайной остановкой. На ту же сторону выходили окно одной из комнат в квартире Капустницы и длинная лоджия. Однако подъезд и остальные окна выходили во двор – на стоянку.

      Из-за угла дома неспешной походкой бездельника вышел Эдик, он воровато оглянулся и сел в «Тойоту» Миши.

   — Я вычислил, кто вместе с Капустницей живёт в квартире! – сходу выпалил он. – Помните, кого мы видели на автовокзале рядом с Капустницей?

   Миша помнил, конечно. Рядом с Капустницей была молодая женщина лет двадцати пяти, невысокая, рыжеволосая. Она уже была на автовокзале, когда туда приехала Капустница вместе с Мишей и Эдиком на хвосте.

   — Она что же живет в этом доме? – Миша действительно был удивлен. – Может, просто соседка?

   — Нет, по соседству там живет пожилая семейная пара. А эта… я ведь ее и раньше здесь замечал – у нее даже ключ от подъезда есть! А на днях видел, как она из такси вышла с дорожной сумкой, а Капустница наша ее встретила.

   Уже темнело: в квартире Капустницы на седьмом этаже включили свет, и Мише даже казалось, что на оконной занавеске темнеют два силуэта.

   — Разберемся, — твердо решил Михаил, — я ведь тебя сменить приехал: ты у нас после той истории на остановке засветился дальше некуда…

   — Да ладно, они даже моего лица не видели! – смутился Эдик.

   — Сработал ты, конечно, хорошо, как будто всю жизнь сумочки воровал… — хмыкнул Дорофеев, — но все равно рисковать нельзя. Если тебя узнают – это все! А я хоть положительного героя сыграл, отбрешусь как-нибудь. Езжай домой.

      Эдик после недолгих разговоров сдал пост, а Миша остался дежурить. Если даже в квартире живёт кто-то посторонний, то ничего страшного. Наверняка сестра или подруга из другого города – помешать она не должна.

      Проведенная в бодрствовании предыдущая ночь не замедлила сказаться наутро. Пришлось, стуча зубами, стоять пять минут под еле теплым душем, потом накачать себя крепчайшим кофе – только после этого Катерина сумела вспомнить, что сегодня ей предстоит проходить медкомиссию. Очень странно было, что никого из докторов не насторожил ее бесцельный и тусклый, как у заядлой наркоманки, взгляд: к службе в СК Астафьеву признали годной.

   Вернувшись в квартиру Лины, и не застав ее там, Катя сделала то, чего хотела с самого утра: подложила под голову диванную подушку и прилегла в гостиной. В окно нещадно лился солнечный свет, заливалась воем чья-то сигнализация, радостно визжали дети на улице. Вдобавок ко всему проснулся сосед – любитель русского шансона.

   «Какая глубокая песня…» — успела подумать Катерина и провалилась в сон.

   Через мгновение, как ей показалось, она открыла глаза. Однако за окном теперь сгущались сумерки, хотя сосед еще не утомился прослушиванием шансона. Лины дома не было. Вслушиваясь в слова песни, Катя бездумно смотрела прямо перед собой – на стеклянную полочку с милыми Линкиному сердцу безделушками. Но постепенно взгляд ее становился более осмысленным – Катя села на диване, сощурилась, нахмурив лоб, и взяла с полки фотографию в деревянной рамке. На снимке было запечатлено пятеро девиц, в центре – Лина, которая склонила голову к белокурой женщине чуть старше. Эта Линкина подруга была женщиной красивой: глубокие карие глаза, высокий лоб, четкий овал лица. Взгляд ее был смелым, даже вызывающим, а вот на губах – только вежливая полуулыбка. Ни намека на искреннюю радость, как у остальных девушек. Но главное, лицо было очень запоминающимся – увидев такое однажды, уже не забудешь.

   Фототаблиц с телом Майской Блондинки у Кати под рукой не оказалось – сегодня утром она отвезла дело Галине Дмитриевне. Но сомнений, что в Старогорском морге неопознанной лежит именно эта женщина, у нее не было.

   Даты на фотографии не оказалось, зато у Лины та же прическа, что и сейчас и вроде блузку эту она еще носит. Значит, фото сделано совсем недавно…

   После прихода Лины домой, расспросить подругу о фотографии Катерина долго не решалась, лишь, когда Линка сама спросила, что случилось, взяла с полки снимок и прямо задала вопрос:

   — Лина, это кто?

   — Это?.. – она почему-то сильно заволновалась. – Подружки мои… а где ты это взяла?

   — На полке. Я про эту женщину, в центре, ты ее знаешь?

   Лина отчаянно замотала головой, только наткнувшись на строгий Катин взгляд, кивнула:

   — Знаю.

   Каждое слово Астафьева буквально вытягивала у Лины, да и то, что удалось узнать, было скудным. Блондинка оказалась преподавателем Старогорского Университета – работала на кафедре журналистики. Больше Лина ничего кроме имени про нее не знала. Так она утверждала, по крайней мере.

   — В мае нашли труп женщины, — осторожно начала Катя, — очень похожей на твою преподавательницу. Ее убили, Лина.

   — Что ты хочешь сказать? — настороженно переспросила Сухарева. – Ну и что, что похожа… ко мне и этой фотографии ваша убитая не имеет никакого отношения!

   Она отчего-то очень волновалась, глаза бегали, но Лина стояла на своем твердо. Нужно было подходить с другой стороны:

   — Хорошо. Где сейчас твоя преподавательница?

   — Понятия не имею! Ты опять забыла, что в Университет я больше не хожу?

   — Нет, я помню, — спокойно ответила Катя, — но когда ты была там в последний раз, ты ее видела?

   — Видела! – выкрикнула Лина, не подумав. – Да, видела!

   Катя решила, что еще немного, и они поссорятся, так что разговор решила прекратить:

   — Ну, хорошо, тогда завтра мы поедем в Следственный комитет, и ты все это расскажешь следователю.

   — В Следственный комитет? Не поеду я ни в какой комитет… Вот еще!

   Было уже далеко за полночь, когда Катя все-таки вытянула из подруги согласие ехать. Убедить ее Астафьева так и не сумела, скорее, взяла измором. А потом еще полночи вздрагивала от каждого шороха, так как не была уверена, что Сухарева не вздумает сбежать от неприятных вопросов. А Лина действительно решила избавить себя от похода в СК: рано утром, пока Катерина не проснулась, она собралась, но буквально на минуту забежала на кухню. Наскоро позавтракать. А так как ловкость в число Лининых качеств не входила, от грохота первой же отодвинутой табуретки Катя проснулась, а побег сорвался.

   Преподавательницу Лины звали Наталья Михайловна Черных, она родилась в Москве, в 1979 году. Закончила журналистский факультет столичного вуза, много писала для газет, а последние три года преподавала в Старогорском университете. Как заведеная, Лина повторяла, что следователи ошибаются – Черных жива.

   Следователь Осколова разложила на столе фотографии блондинки, найденной у моста, и снимок преподавательницы:

   — Вы уверены, что это разные женщины? – еще раз спросила Галина Дмитриевна.

   — Да! Я уверена, это не Наталья Михайловна, — заявила Лина.

   — Почему вы так решили? По-моему очень похожи.

   — А по-моему, ничего общего! – грубо ответила Сухарева. – К тому же у вас тут указано, что на ней был какой-то бордовый свитер, а у Натальи Михайловны не было никаких бордовых свитеров – я бы знала. Говорю вам, это не она.

   Осколова отодвинула бланки протоколов, скрестила руки на столе и, строго глядя на Лину, задала вопрос: