Задание (Повесть) - Дубровский Эдгар - Страница 11

Въехали в деревню. Лешка сразу увидел двух немецких солдат, они шли по улице и разговаривали. Один нес плетеную корзину с луком. Немцы даже не посмотрели на телегу. Вообще в деревне было довольно людно. Люди были и во дворах, и по улице шли. Пробежали двое мальчишек. Женщина шла с полными ведрами.

У Лешки стеснило грудь, как всегда бывало, если он входил в комнату, где много незнакомых людей. Он был застенчив. Вот так же боялся он и не хотел входить, когда мама впервые привела его в школу, во второй класс. Со всех парт смотрели на него, они-то все были знакомы между собой, он один был чужой.

Но сейчас он не один — с ним Сергуня.

Телега остановилась.

— Ветеринар дома? — крикнул усатый.

За забором во дворе стояла высокая женщина с морщинистым, хмурым лицом. Она выбивала половик, развешанный на заборе.

— В школу пошел, — она посмотрела на Лешку и Сергуню без интереса и снова стала выбивать половик.

Выехали на гору, к школе. По дороге Лешка заметил еще нескольких немецких солдат, а в двух дворах стояли мотоциклы, один с пулеметом.

Школьный двор был огорожен глухим дощатым забором. В открытые ворота видны были грузовик, легковая машина и часть здания. У грузовика толпились солдаты. Перед воротами ходил часовой с автоматом.

Полицаи поехали не в ворота, а вдоль забора. Обогнули школу. Тут стоял какой-то сарай и на столбиках было укреплено длинное бревно с вбитыми в него сверху подковами. «Лошадей привязывать», — догадался Лешка.

Возле сарая стояла крупная гривастая лошадь с мохнатыми ногами. Ее держал под уздцы немецкий солдат, а рядом стоял человек в кожаном полупальто и что-то делал на лошадиной спине. Наверно, это и был ветеринар. Полицай спрыгнул с телеги и поманил его. Тот подошел. В руке у него была щепка с намотанным на ней бинтом.

Усатый, ни слова не говоря, смотрел на ветеринара, а тот недоуменно переводил глаза с него на Сергуню. Лицо у него было очень бледное, веснушчатое, рыжий чуб торчал из-под фуражки. Он отбросил щепку и шагнул к телеге.

— Сергей… Сергуня, что ли?

Сергуня еле заметно толкнул Лешку локтем.

— Дядя Григорий? — Лешка встал в телеге, засуетился. — Мы к вам пришли! Маму убило бомбой и Зину! И дом разрушило!

— А это Лешка никак? — спросил у полицая ветеринар.

— Вам видней, — полицай перестал пристально вглядываться в ветеринара, отвернулся, постукал сапогом о сапог.

— Откуда вы их привезли? — не слишком-то радостно спросил полицая Гаврин, помогая Сергуне слезть с телеги.

— На дороге встрелись, — полицай полез в карман, достал Сергунины документы и отдал Гаврину.

— Значит, поубивало там всех, — Гаврин покачал головой. — Этот — зятя моего брат. От рождения тронутый…

Сергуня стоял перед ним, бессмысленно улыбался и трогал кожаное пальто.

— А пацана еще таким видел, — Гаврин показал низко от земли. — Да-a, не ждал, не гадал, а семьей обзавелся.

Ветеринар всячески показывал, что он не рад встрече, и хотя Лешка и догадывался, что так надо, но ему казалось, что ветеринар и на самом деле огорчен, и проникался к нему неприязнью.

— К себе возьмете или как? — спросил усатый.

— Придется. Не выгонишь же…

— У старосты на учет пусть встанут, — усатый залез на телегу, смуглый чмокнул и дернул вожжами.

— Чего тут учитывать! — усмехнулся ветеринар и кивнул отъезжающим: — Ладно, я зайду.

Полицаи уехали, и Гаврин сказал, не меняя тона:

— В деревню идите потихоньку. Я догоню.

Он пошел к больной лошади, а Лешка дернул Сергуню за руку, и они пошли назад, вдоль забора.

Когда они проходили мимо ворот, Лешка увидел немецкого офицера, невысокого, довольно полного человека, с короткими пухлыми ручками. Лицо у него было добродушное, какое-то даже наивное, словно готовое в любой момент безмерно удивиться. Он подходил к воротам с другой стороны, рядом с ним шел парень повыше его ростом, в солдатских немецких штанах и сапогах, в ватнике, туго стянутом по узкой талии ремнем. Кепка у него была надвинута по самые брови. Он шел с независимым видом и что-то рассказывал офицеру. В руках парень бережно нес кулек, свернутый из газеты. Из кулька торчал черный птичий хвост. Офицер — Лешка определил, что это майор, — внимательно слушал парня, словно все, что тот говорил, было чрезвычайно интересно для него.

Подойдя к воротам, офицер скользнул взглядом по Сергуне и Лешке, задержался немного, снова внимательно посмотрел на Сергуню и пошел в ворота, поманив парня за собой. Часовой отдал ему честь.

«Ну все! Это Краузе, и он нас распознал!» — подумал Лешка.

Но Сергуня как-то даже весело шел вниз, к деревне, бормотал что-то, вертел головой. Лешка не чувствовал в нем волнения, как это было на дороге, и тоже понемногу успокоился.

Прошло десять дней. Лешка и Сергуня жили в доме у ветеринара. Собственно, дом был не его, а высокой молчаливой старухи Евдокии Ивановны. Гаврин перед войной приехал сюда работать и снимал у Евдокии Ивановны полдома. У него был туберкулез, и в армию его не взяли.

Сергуня и Лешка поселились во времянке — маленьком домике, стоявшем в конце огорода. Во времянке была-печка, а в сарае, за домом, полно было березовых поленьев. Лешка должен был сам их колоть, но потом как-то Сергуня стал ему помогать. Лешка противился сначала, но вид дурачка, колющего дрова, никого из деревенских не удивил, и Лешка успокоился.

Сергуня велел Лешке как можно быстрей завести знакомства с местными ребятами и особенно с тем парнем, которого они видели с майором Краузе.

Сам Сергуня никуда не ходил, сидел целыми днями во времянке или возле нее на лавочке. А Лешка рыскал по деревне. Ветеринар с ними общался мало, при хозяйке он всячески показывал, что они для него обуза. А Евдокия Ивановна один раз только расспросила Лешку про родных, узнала, что всех убило при бомбежке, сурово погладила Лешку по голове и больше с ним почти не разговаривала. Однажды только спросила, совсем ли Сергуня тронутый и нельзя ли его научить плести корзины или хотя бы вязать веники. Лешка сказал, что можно попробовать. Плести корзины оказалось Сергуне не под силу, а изготовление веников он осилил. Евдокия Ивановна сказала, что будет продавать их немцам.

Немцев в Кропшине было около роты, пулеметный взвод мотоциклистов и та команда, что помещалась в школе. Команда, очевидно, несла караульную службу в лагере для военнопленных, который находился в лесу километрах в шести-семи от деревни. Каждый день утром и вечером грузовик с солдатами уезжал по дороге в лес и скоро возвращался, но уже с другими солдатами. На эту лесную дорогу немцы никого из местных не пускали.

Все это Лешка узнал от Кольки Козодоя, с которым познакомился в первые же дни. Колька жил через дом от них. Почему его прозвали Козодоем, Лешка не выяснил. Может, потому, что у них во дворе жила коза?

Колька был на два года младше Лешки, своей компании у него в деревне не было: ребята постарше не принимали его из-за болтливости, а с младшими играть ему было неинтересно. Поэтому он ухватился за знакомство с Лешкой и в первый же день выложил ему все, что знал про свою деревню. От него Лешка узнал, что за два дня до их прихода немцы привезли на подводе четверых убитых и положили их на улице перед бывшим сельсоветом, где теперь сидит староста Шубин. Убитые пролежали весь день. Немцы велели сказать, если кто-нибудь опознает их. Но это были незнакомые люди, и никто не опознал. И тогда немцы велели похоронить их.

Про парня, разговаривавшего с майором, Колька сказал, что зовут его Пашка, что ему шестнадцать лет и он ни с кем не дружит. Пашка очень зазнается, хотя самого его из школы выгнали перед самой войной за неуспеваемость. Теперь он только одним увлекается: пропадает целыми днями в лесу, ловит птиц или стреляет их из рогатки и носит майору Краузе, а тот делает из них чучела. Краузе так по-русски говорит — никогда не поверишь, что немец. И вообще он ничего, не зверствует. Пашке сапоги дал, и штаны, и деньги дает, поэтому все ребята Пашку презирают. Не так, конечно, как предателя Шубина, бывшего продавца сельпо, но все же…