Солёный ветер (СИ) - "_YamYam_" - Страница 8

— Приятного мало, — отвечает она, ловя себя на мысли, что не может перестать смотреть в его глаза, что голос её слишком тихий, и что в груди селится чувство дрожащей холодной невесомости.

Со Инён Чонгуку страшно благодарна и понятия не имеет, как расплачиваться с ним собирается, хотя та её часть, что ответственна за разум, безжалостно хлещет её по щекам, заставляя опомниться и вспомнить, что именно Чон Чонгук — первопричина всему. Но в этот раз девушка с ней не согласна, ведь, не упомяни она тот злосчастный пистолет, её почти наверняка бы отпустили восвояси. Но несмотря на то, что парня она благодарит всем сердцем, всё равно отстраняется, едва он взглядом соскальзывает на её губы и подаётся вперёд. Инён боится увязнуть во всём этом слишком сильно, чтобы позволить Чонгуку подобное. И себе — тем более.

Парень опускает руку с её подбородка и коротко усмехается, вновь сталкиваясь взглядом с её глазами.

— Понял, — поджимает он губы и, одним протяжным движением вернувшись на своё место, вцепляется в руль рукой. — И всё же я прав: нуна такая холодная.

Инён стискивает между собой пальцы, всё так же грея их между коленями, и отворачивается к окну, не считая нужным продолжать этот разговор. Она слышит шум гальки под колёсами автомобиля и искренне радуется тому, что они вновь продолжают путь. Чонгук остановил машину, свернув с трассы, едва минуло пятнадцать минут с тех пор, как они выехали с того злополучного склада. И хотя Инён едва терпела боль, сковывающую всё тело, и чувство собственного растоптанного достоинства, сжимающего всё внутри, она стоически дожидалась момента, который Чонгук посчитает достаточно подходящим для того, чтобы помочь ей освободиться. Ведь заниматься подобным, находясь на территории весьма враждебной, было бы верхом легкомыслия.

— Почему ты приехал один?

Инён разрывает тишину спустя примерно пять минут молчания, потому что темнота, мелькающая за окном, и свет фар машин, что встречаются им по пути, её совсем не увлекают. А вот парень, сидящий по левую от неё руку, весьма.

— Это был не тот случай, когда нужны были другие люди, — отвечает он, кидая на неё короткий взгляд. — Мне бы и увидеть тебя не позволили, будь я не один.

Инён кусает губы, продолжая терзать собственные пальцы и ощущать давящую на плечи вину, а потому, сглотнув, решается на короткое:

— Спасибо, что приехал.

— Не хочу слышать от тебя ни извинения, ни благодарности, — неожиданно хмуро отзывается Чонгук, продолжая следить за дорогой. — Ты не виновата.

— Это не так, — не соглашается Инён, хмурясь в ответ. — Если бы я не прогнала твоих людей, всего этого могло и не быть. И если бы промолчала про пистолет — тоже.

— О чём ты?

— Я сказала им, что знать тебя не знаю, но мне не верили. Поэтому пришлось соврать, что ты мне угрожал.

— Чего? — неожиданно смеётся Чонгук, снова бросая на неё взгляд. — Угрожал тебе?

— А ещё размахивал пистолетом, — кивает Инён, полностью свою вину признавая.

— Да у меня и оружия с собой не было.

— Откуда мне было знать, что они в курсе этого?

Чонгук вдруг запускает руку под пальто и, извлекая заправленный под ремень джинсов пистолет, протягивает его ей. Он всё ещё не сводит взгляда с дороги, а потому Инён на некоторое время теряется, не понимая, как должна поступить. Но потом всё же берёт его в руки и тут же взглядом натыкается на едва заметные инициалы, выгравированные на нём. И делает это лишь по той причине, что перед этим ощущает их пальцами.

— Это же… — потрясённо выдыхает она, рассматривая оружие со всех сторон.

— Да, — тут же кивает Чонгук. — Отцовский.

— Но почему он у тебя? — хмурится Инён.

А потом, видя, как сжимает челюсть Чонгук, и как многозначительно двигается кадык на его шее, вдруг понимает и без того очевидное.

— Быть не может…

— Утешишь меня, нуна? — снова веселится он, и Инён поднимает на него неверящий взгляд.

— Почему ты улыбаешься?

— Мне плакать? — хмыкает Чонгук, переводя на неё взгляд. — Шесть лет прошло. Уж прости, что разочаровываю, но выплакал всё возможное я ещё лет пять назад.

— Шесть лет, — эхом повторяет за ним девушка и, чувствуя, как в глазах собираются слёзы, опускает голову и пальцами скользит по инициалам. — Папа даже ничего не сказал.

— Не злись на него, — просит Чонгук, а потом вдруг хмыкает, и Инён вздрагивает от неожиданности, когда её скулы касаются его пальцы. — Столько лет прошло, а я всё ещё ненавижу, когда ты плачешь. Так что прекращай.

— Извини, — нелепо смеётся девушка и швыркает носом, растирая по щекам неожиданные слёзы.

— Просил ведь не извиняться, — морщится Чонгук. — Нуна ещё и глупая.

— Эй!

Парень смеётся, бросая на неё короткие взгляды, и на четвёртый из них Инён улыбается и сама, неожиданно вдруг ощущая всё то, что не ощущала уже долгих тринадцать лет. То чувство неподдельного уюта, лёгкости, а ещё тайны — той самой, о которой знают только двое. И Со Инён это откровенно пугает.

— Куда мы едем?

— Тебе нельзя возвращаться домой.

— Я понимаю это лучше, чем ты думаешь, — отвечает она, пряча руки в карманы короткой куртки. — Именно поэтому и спрашиваю.

— Мы едем туда, где тебе понравится, — усмехается парень.

А спустя ещё полчаса, вылезая из машины и опуская обутые в кроссовки ноги на песок, Инён понимает, что Чонгук не соврал. Она морщится от липнущих к лицу волос и старательно отводит их в сторону, смотря на чёрное море, что расположилось буквально в нескольких шагах от них, и не без удовольствия делает глубокий вдох.

— Воздух такой солёный, — делится она, не в силах справиться с расплывающейся по губам улыбкой.

— В тебе не изменилось многое, — замечает Чонгук, локтями упираясь в крышу машины и смотря на неё. — Сколько не дышал всё детство, никак не мог понять, почему он кажется тебе солёным. Воздух как воздух.

Инён едва справляется с волосами и, спрятав их под воротник бомбера и заправив за уши, двигается в сторону столь манящей воды, содрогаясь от холода.

— Это потому что ты бесчувственный чурбан, — отвечает она, повышая голос, чтобы он её расслышал. — Только люди с тонкой душевной организацией могут это ощутить.

Со Инён чувствует себя престранно, ведь так близка к воде впервые за тринадцать лет. Это так нелепо — не видеть моря, живя в Корее, а ещё неловко — потому что каждый раз, когда она так к нему близка, к ней близок Чон Чонгук.

Инён хорошо помнит, как он раз за разом хватал её за руку и тащил за собой, заставляя становиться соучастницей всех побегов из дома, а потом всегда сидел где-то поблизости, пока она бродила по песку, будучи не в состоянии надышаться этим солёным воздухом. Их находили снова и снова, притаскивая домой едва ли не за шкирки, и если Инён смиренно сидела на стуле перед их отцами, сложив на колени руки и внемля каждому их слову, то Чонгук ходил по комнате, фыркая на каждое замечание и скрещивая руки на груди. Отец никогда не упускал шанса напомнить ей, что она — старшая, а потому ей следует быть куда более разумной и не позволять помыкать собой младшему. А потом, когда ей было девять, он под громкий смех дяди Сонши во все глаза уставился на молодого господина Чона, заявившего, что женится на ней, едва вырастет, и выгонит его из дома, если он не перестанет.

Инён прыскает, вспоминая это, а потом вздрагивает едва заметно, когда на плечи её опускается чёрное пальто, чужая грудь прижимается к спине, руки обхватывают плечи, а виска касается тёплое дыхание.

— Ну и что ты делаешь?

— А на что это похоже? — хмыкает Чонгук. — Наверное, танцую джигу.

Инён закатывает глаза, но рук его не скидывает, да и сама не отодвигается ни на шаг.

— Разве я не заслужил? — спрашивает он, не дождавшись никакого ответа, а затем тянет наигранно-плаксивым тоном: — Мне было так страшно, нуна, аж коленки тряслись. Они ведь могли меня убить.

— Не придумывай, — фыркает она. — Этот Чхве Сыльмин не был похож на того, кто пойдёт на подобное. Он наверняка знал, что твоя смерть принесёт ему большие проблемы.