Всадники тьмы - де Куатьэ Анхель - Страница 11

• Предыдущая
• 11/23
• Следующая

— Да, — едва выговорил Отто.

Mориц среднего роста, коренастый. Волосы с рыжиной. Без особых примет. У Морица есть теория. Можно сказать, он ею даже знаменит. Рассказывает ее всем. Например, Отто узнал о ней в первый же день своего знакомства с Морицем.

Жизнь неизбежно заканчивается смертью — это общеизвестный факт. Но по теории Морица, жизнь не заканчивается, она убивает человека. И если ты умираешь «естественной смертью» — ты раб. Если совершаешь самоубийство, ты — господин.

Мориц решил убить себя до тридцати трех лет.

За глаза Морица называли или сумасшедшим, или придурком. Отто не понимал, как такой человек вообще мог оказаться в Ордене. И в глубине души ненавидел Морица. Великая идея власти становилась в устах Морица шутовской.

Сейчас они медленно шли по Бергассе. Отто — Старший. Мориц — младший. Но Отто не по себе. Он обтер лицо и увидел на своей руке кровь.

«Мориц заметил, что я в крови, или нет? — Отто искоса посмотрел на Морица и начал судорожно просчитывать ситуацию. — Не видит? Темно? Притворяется? Как он здесь оказался? Совпадение? Куда он меня ведет?»

— Похоже на морг, правда? — спросил вдруг Мориц.

— На морг? — от неожиданности Отто подавился глотком воздуха и закашлялся.

— Да. Словно по моргу идем. Мир — мертвый. Совершенно. Людям нужны герои, а героев нет. А без героев нет жизни. Всегда были герои. Христос — герой. Моисей с Давидом — герои. И Будда с Мухаммедом. Герои были всегда. Геракл, Одиссей, Ахилл, Александр Македонский…

История мира — это история героев. Герой — сердце цивилизации. Он дает ей силы, вдохновляет людей. Он — олицетворение смысла и цели. А сейчас героев нет. И поэтому мир — мертвый. Ты не знаешь, почему сейчас нет хотя бы просто великих людей? Каких-то авторитетов…

— В каком смысле — нет? — не понял Отто. — Какая-то твоя новая теория?

— Нет, не теория. Просто я так думаю. Вот мы идем с тобой по Вене. Это город великих людей. Здесь жили Моцарт, Бетховен, Гайдн, Шуберт, Штраус. И это ведь я только музыкантов перечисляю. А сколько писателей, философов, ученых, государственных деятелей?.. И не сосчитаешь. Они — как античные боги. А кто сейчас здесь живет? Никто. Олимп опустел.

Отто затрясло от наивной глупости Морица. Он показался ему в эту секунду настоящим юродивым, вырожденцем. Гадким. Позором арийской расы.

Мориц позволил себе рассуждать о вещах, недоступных его мелкому, поверхностному уму!

Герои есть всегда. Герои — это те, кто стоит выше тебя. Они — герои. Они смогли стать выше тебя, и уже поэтому они — герои.

А история мира — это не история конкретных людей, это история систем. В системе же главное — порядок, чтобы всем все было понятно. Если порядка нет, наступает хаос и дальше — гибель. Сейчас в мире, действительно, нет порядка. Но если вызвать панику, а потом дать испуганным людям железную руку порядка, то все встанет на свои места.

— Ну, что значит — «никто»? — сказал Отто, хотя и не хотел продолжать этот разговор. — Разные люди живут в Вене. Разные…

— В Вене живут люди по имени «Никто», — четко проговорил Мориц, он словно спорил с Отто, что само по себе странно и против правил. — Я умру, ты умрешь — умрут «Никто». Я даже не уверен, что кто-нибудь будет нас оплакивать, а уж помнить — точно никто не будет. А если так — кто мы?.. Мы — никто.

Да и как нам быть «кем-то», если все с рождения всего боятся? Родителей своих боятся. Воспитателей, учителей — боятся. Просто старших. Авторитетов. Священников. Чиновников. Полицейских. Все всех боятся. А трус — он «никто». Вот и живут — «никто», и умирают «никто». Из страха в страхе, из праха в прах…

— А если мы умрем за великое дело? — Отто посмотрел на Морица, как на умалишенного, — презрительно, дерзко, с плохо скрываемым чувством отвращения.

— Если люди — никто, какое у них может быть великое дело»? — весело рассмеялся Мориц. — Или ты думаешь, что три завтрашних взрыва и кража музейного экспоната — это великое дело?..

— Что ты такое говоришь, Мориц?! — Отто оторопел, ему вдруг стало невыносимо жарко. — Ты меня проверяешь?! Мою благонадежность? Да?!

— Нет, — Мориц недоуменно покачал головой. — Зачем?..

— Ну, я не знаю, зачем… — Отто был словно в каком-то ступоре. — Просто тебе сказали…

— Нет, Отто. Мне ничего не говорили.

— А ты не боишься, что я тебя выдам? — Отто абсолютно растерялся. — Я же должен доложить о твоих высказываниях…

— Мертвец очень испугался! — расхохотался Мориц. — Ой-ой-ой! Как страшно!

— Мертвец?! Ты хочешь сказать, что ты — мертвец?!

— Да. А ты разве не знал? — Мориц удивленно воззрился на Отто. — Я думал, что всем это известно… Нет?

— Что известно?! — заорал Отто. — Что ты покойник?! Ты в своем уме?..

— Но я сегодня подписал бумагу… — протянул Мориц.

— Все сегодня подписали бумагу! О том, что ты покойник, там не было сказано ни слова!

— Нет, — уверенно сказал Мориц. — «Все» не могли подписать мое предсмертное письмо. Как?..

— Это не твое предсмертное письмо! — Отто, не понимая, как Мориц может быть настолько тупым, окончательно вышел из себя. — Это общее заявление о том, что мы все обязуемся принять участие в казни отступника. Если такой появится…

— Странно, — Мориц пожал плечами. — Ты о другой бумаге говоришь.

— О другой?..

— Я же тебе объясняю: я подписал свое предсмертное письмо. Как бы завтрашним днем. Мне его Ханс продиктовал. Признание, что это я все организовал — и взрывы, и кражу, и убийства. Мол, меня никто не любит, а это неправильно. И вот — нате вам — моя месть человечеству. В общем, получилось письмо психопата.

И я говорю Хансу: «Ханс, пожалуйста, можно я подпишусь — „Никто"“. Это ведь правда! Я — Никто! А он мне: „Нет, нельзя. Нужны твои имя и фамилия“. Я говорю: „Но почему нет? Поймут ведь, по почерку!“. Но он все равно запретил. И мне теперь никак не успокоиться. Словно ноет что-то в груди…

«Ты никогда не думал, что хорошие новости — самые плохие?» — Отто вспомнил слова Вильгельма.

Какие «хорошие новости» он имел в виду? То, чго Мориц согласился принять на себя все предстоящие грехи Ордена? То, что он подписал соответствующую бумагу?!

«Из нас всех только Морицу на свою жизнь наплевать, — говорил Вильгельм. — Отдаст кому хочешь, по первому требованию. Даже спрашивать не будет — зачем? почему? с какой стати? Помрет, и спасибо скажет. Хороший человек. Дурак только». Циничные слова Вильгельма вдруг показались Отто страшными.

— Мориц, ты завтра себя убьешь? — еле выговорил Отто.

— По всей видимости, да, — спокойно, мягко, с какой-то даже нежностью в голосе сказал Мориц.

— И тебе не страшно?..

— Страшно, что все неправильно. А больше ничего не страшно, — ответил Мориц, потом посмотрел на Отто и добавил: — Только ты никому не передавай этого. Ладно?..

Отто был смущен, но не этой стоической готовностью Морица к смерти (возможно, и сам Отто завтра погибнет). Его смутило то, что Мориц готов отдать жизнь абсолютно бесцельно. Он не думает о своей жизни как о жертве, которую он приносит высшей идее . Он умирает, следуя какой-то бредовой, выдуманной им же самим теории…

— Что неправильно, Мориц?.. — оторопел Отто. — Что неправильно?!!

— Да все неправильно, — Мориц пожал плечами. — Вот ты на меня кричишь… Ты думаешь, это правильно? Да? Потому что ты Старший? А мне плевать, что ты Старший. И что ты на меня кричишь — мне тоже плевать. Потому что я уже умер. Я тебе это сказал, а ты даже не услышал. Не услышал, потому что и тебе на меня плевать. Все неправильно.

Ты говоришь: «Мы умрем за великое дело». Глупость это. Каждый умрет сам за себя. Смерть — дело сугубо личное, частное. Это жизнь — она общая. Вот ты смотришь на меня с ненавистью, и мне больно. А умрешь ты — как будешь смотреть?.. Никак. И мне будет ни тепло, ни холодно. Это мы живем вместе, а умирать будем врозь. Неправильно, что нам друг на друга наплевать. Неправильно.

• Предыдущая
• 11/23
• Следующая