Нелло и Патраш - де ла Рами Мари Луиз - Страница 2

• Предыдущая
• 2/7
• Следующая

Ежедневно старый солдат Жан Даас возил в Антверпен на маленькой тележке бидоны с молоком – молоко ему поручали продавать соседи, которым посчастливилось иметь коров. Их устраивало, что они могли отправлять свое молоко в город с таким честным человеком. Оставаясь дома, они ухаживали за своими садиками, коровами, курами или работали на своих небольших полях. Но старику такая обязанность была не под силу. Ему уже стукнуло восемьдесят три года, а до Антверпена было добрых пять километров.

Однажды Патраш, совсем поправившийся, лежал на солнышке с венком из ромашек на шее и следил за стариком, который потащил тележку. На следующее утро, прежде чем Жан Даас успел взяться за оглобли, Патраш поднялся и стал между оглоблями тележки, показывая, что он собирается её везти. Так как никакой упряжки не было, он даже попытался тащить тележку зубами. Старик хотел его увести, но Патраш заупрямился. Даасу пришлось уступить. Он смастерил сбрую, и с тех пор каждое утро тележку везла в город собака.

Настала зима, и Жан Даас не мог нарадоваться, что судьба послала ему Патраша. Он был уже очень стар и стал таким дряхлым, что ни за что не смог бы возить тележку с бидонами по снежным сугробам или по глубоким колеям в грязи. А Патраш тащил её как ни в чём не бывало. После тех непосильных грузов, которые его заставлял возить прежний хозяин, подгоняя на каждом шагу бичом, маленькая светло-зелёная тележка с блестящими медными бидонами казалась ему игрушкой. К тому же рядом шёл добрый старик, который ободрял его, нежно поглаживая, не скупясь на ласковые слова. А часам к трём или четырём он кончал работу и мог делать, что ему вздумается: кувыркаться с маленьким мальчиком или играть с другими собаками. Патраш чувствовал себя счастливым.

Прошло ещё два года. Старого калеку Дааса так скрутил ревматизм, что он уже не мог поспевать за тележкой. Теперь вместо него молоко продавал пятилетний Нелло. Он много раз провожал дедушку и хорошо знал город.

Нелло был красивый мальчик с большими карими серьезными глазами, ярким румянцем на щеках и спускавшимися до плеч русыми кудрями. Не раз какой-нибудь художник зарисовывал зелёную тележку с медными бидонами, большую рыжую собаку с бубенчиками на сбруе, весело звеневшими, когда Патраш проходил мимо, и, конечно, зарисовывал Нелло, мальчугана в огромных башмаках на босу ногу, напоминавшего белокурых детей с картин Рубенса.

Нелло и Патраш так ловко и весело справлялись с работой, что даже летом, когда Даас чувствовал себя лучше, ему незачем было сопровождать тележку. Он сидел у порога и провожал их взглядом, пока они не исчезали из виду. Потом он грелся на солнышке, думал о чём-нибудь или дремал. Но как только часы на башне били три, он просыпался и ждал возвращения своего маленького внука и собаки. Патраш с радостным лаем освобождался от сбруи, а Нелло деловито рассказывал дедушке, как прошёл день. Потом они обедали – ели ржаной хлеб с молоком или похлёбку. Тени на большой равнине постепенно удлинялись, и стрельчатую башню собора окутывали сумерки. Тогда все трое засыпали мирным сном.

Да, летом им жилось очень хорошо. Фландрия не отличается красотой, особенно вблизи города Рубенса. Поля и луга следуют одно за другим на ровной местности, и однообразие ландшафта лишь изредка нарушает серый шпиль церкви или одинокая фигура человека, шагающего по полю со снопами или вязанкой хвороста на спине. Но земля здесь очень плодородная, и её обширные горизонты не лишены своеобразной прелести. В прибрежном камыше растут лилии, тополя тянутся ввысь, а по каналу, отсвечивая на солнце, плывут большие баржи с развевающимися разноцветными флагами.

Окончив работу, Нелло и Патраш бродили по широкой зелёной равнине, а чаще всего, зарывшись в густой траве на берегу канала, смотрели, как проходят мимо неуклюжие суда, приносившие с собой солёный запах моря, который смешивался с ароматами деревенского лета.

Зимою бывало куда хуже. Друзьям приходилось вставать затемно, в лютый холод, и порой им нечего было есть. В их лачуге, летом такой уютной и со всех сторон увитой диким виноградом, в зимние ночи было не теплее, чем в шалаше, а иногда в их лачугу протекала вода и потом замерзала. Ветер пробивался в щели ветхих стен, дикий виноград терял свои листья, голые поля кругом мрачно чернели. Да, зимой приходилось трудно. От холода у мальчика коченели руки и ноги, а неутомимый Патраш ранил себе лапы на обледенелых кочках.

Но даже в зимнюю пору они не унывали. Обутый в деревянные башмаки мальчик и собака уверенно шагали по мёрзлым полям под звон бубенчиков на сбруе Патраша. Иногда на улицах Антверпена какая-нибудь женщина выносила им миску похлёбки или ломоть хлеба, а сердобольный торговец бросал несколько поленьев в маленькую тележку, возвращающуюся домой. Случалось, что какая-нибудь хозяйка из их деревушки позволяла им оставить себе немного молока, которое они везли на продажу, и тогда они бодро бежали ранним утром по запорошённой снегом дороге, а домой возвращались веселые и счастливые.

В конце концов, им жилось не так уж плохо. А Патраш, встречая на дороге и на улицах города других собак, которые без отдыха трудятся с раннего утра до глубокой ночи и получают в награду пинки да ругань, считал себя счастливейшим на свете.

Впрочем, у Патраша была одна забота. И вот какая.

Приморский город Антверпен, с его торговыми пристанями, грязными, извилистыми улочками, шумной базарной площадью, старинными каменными домами в тесных двориках, известен всему миру. В этом городе родился и творил Рубенс. Здесь, в знаменитом соборе Св. Якова, находится мраморная гробница, где он похоронен.

Так вот, Патрашу не нравилось, что в этот величественный собор, серой громадой возвышавшийся над крышами городских зданий, зачастил Нелло. Он исчезал под темными сводами, а Патраш оставался на мостовой, недоумевая, что же это разлучает его с любимым товарищем. Иногда он пытался взобраться по ступеням, громыхая тележкой с бидонами, но высокий человек в чёрной одежде и с ключами на серебряной цепи всякий раз прогонял его. И Патрашу приходилось ждать Нелло у входа. Особенно беспокоил Патраша странный вид Нелло. Он выходил оттуда то с пылающим, то с очень бледным лицом. А возвратившись домой, долго сидел в раздумье, не хотел играть и, притихший, грустный, смотрел на вечернее небо.

Что бы это могло быть? Нехорошо, что мальчик такой грустный. И Патраш как мог старался удержать Нелло на озарённых солнцем полях или на людной базарной площади. Но Нелло всё-таки уходил в большой собор. Патраш, дожидаясь его, лежал на мостовой у железной решётки, вздыхал, по временам даже выл, но ничто не помогало. Мальчик не выходил из собора, пока не запирали дверь. Обняв Патраша за шею, он целовал его в широкий лоб и шептал всегда одни и те же слова:

– Если бы я только мог увидеть «их», Патраш! Если бы я мог «их» увидеть! «Что же это такое?» – недоумевал Патраш и смотрел на Нелло своими добрыми, умными глазами.

Однажды, когда сторож не стоял на обычном месте, и дверь была открыта, собака побежала вслед за своим другом в собор. «Они» были две большие картины на боковых стенах, задёрнутые покрывалами. Нелло, стоя на коленях, восторженно смотрел на «Благовещенье» – третью, незавершенную картину Рубенса. Увидев Патраша, он поднялся и тихонько увёл собаку. Лицо его было мокрым от слёз. Проходя мимо завешенных картин, он шепнул:

– Как это горько, что «их» нельзя увидеть, Патраш! Нельзя только потому, что нечем заплатить! Когда художник писал эти картины, ему, наверное, и в голову не приходило, что их спрячут от бедняков. Он хотел, чтобы мы смотрели на них сколько вздумается, хоть каждый день, я уверен в этом, а люди спрятали их под покрывалами. Их не озаряет свет, и видят их только богачи, у которых есть чем заплатить. Если бы я мог их увидеть, я согласился бы умереть!

• Предыдущая
• 2/7
• Следующая