На краю заката (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 9

Кьяра вздрогнула, и Дерек увидел, как побелели ее пальцы, сцепленные на колене. Симонетти презрительно хмыкнул.

— Можешь не смотреть, я не заставляю.

…Пройдя сквозь здание вокзала, они вышли на перрон, и золотистый шар артефакта, который парил над доской с расписанием поездов, мелодично прозвенел:

— Поезд из Малого Харавана прибывает на первую платформу через час. Поезд-дубль из Лекии прибывает через сорок минут. Нумерация вагонов от головы состава.

Симонетти ухмыльнулся и сплюнул себе под ноги через щербину в зубах.

— Ну что, повторим еще раз, — сказал он. — Принимаем с двух сторон под белы рученьки, и ты сразу делаешь ему укол в шею.

Я кивнул и похлопал по карману, в котором лежал маленький шприц. Сколупин, прекрасное средство: со стороны будет казаться, что благородный господин перепил, и теперь добрые товарищи ведут его к экипажу. Двигаться можно, а сопротивляться — уже нет.

— Ты, — Симонетти обернулся к Кьяре. — Идешь чуть поодаль. Если будет трепыхаться — падаешь в обморок. Суета, шмунь, все такое. А мы уходим.

Шмунью сокамерники Симонетти называли суматоху. Кьяра качнула головой и хмуро ответила:

— Понятно. Сделаю.

— «Сде-елаю», — передразнил Симонетти. — Зря я с тобой связался.

До появления поезда все молчали. Перрон заполнялся встречающими, и Дерек с грустью подумал, что хотел бы снова испытать то почти забытое, трепетное чувство, когда возвращаешься домой, и тебя обнимает любимая. Аурика однажды встретила его из поездки по Северному округу и, после того, как они наобнимались досыта, заговорщицки сообщила:

«Мы по тебе скучали».

Дерек тогда не понял, что она имеет в виду, и Аурика рассмеялась и указала на живот.

«Была у медикуса, — сказала она. — Все подтвердилось. Под новый год буду рожать».

Воспоминание было таким простым и таким ясным, что на мгновение Дереку показалось, что он вернулся в прошлое. Вот его поезд подходит к вокзалу, вот Аурика поднимается на цыпочки, рассматривая нумерацию вагонов. Аурика давно умерла, от нее ничего не осталось — и надежда, которая вела Дерека с момента встречи с Кьярой, вдруг показалась смешной и наивной.

- Второй вагон, — сквозь зубы процедил Симонетти. — Вот послал же Господь напарничков!

Дерек послушно двинулся ко второму вагону, прорубаясь через толпу встречающих, как ледолом сквозь полярные льдины. Вот проводник открыл двери и выставил лестницу, вот пошли первые пассажиры… Дерек смотрел, чувствуя, как в груди нарастает огонь нетерпения. Да где же этот проклятый докторишка!

— Друг, мы встречаем господина Дерека Тобби, — Симонетти сориентировался быстрее и, подойдя к проводнику, взял его под руку: вроде бы легонько, но ясно, что шутить не стоит. — Он еще в вагоне?

Проводник оценивающе посмотрел на их компанию, понял, что лучше не связываться и ответил:

— Господин Тобби вышел на станции Эвлар. Час назад. Я еще спросил, точно ли? А то мне там двери открывать приятного мало. Да, говорит, точно. Предместья нужны.

Дереку захотелось стукнуть кулаком по железу вагона. То ли Эттер понял, что за ним следят, и решил петлять, то ли именно в предместьях и было то, в чем он нуждался.

— Дьявольщина! — выдохнул Симонетти сквозь зубы и, взяв Кьяру за руку, потянул ее за собой к зданию вокзала. Дерек молча подался за ними.

Когда они спустя полтора часа добрались до Эвлара, небольшого поселка, прираставшего краем к столице, дождь перестал и проглянуло солнце. Кьяра, которая всю дорогу хранила угрюмое молчание, оживилась, и в ее глазах появился энергичный блеск. Возможно, она наконец-то взяла себя в руки и перестала бояться доктора Эттера — а возможно, ее просто взбодрила мысль о том, что все плохое однажды пройдет, как и дождь.

Поселок состоял из одной-единственной улицы, и дома, которые утопали в цветах, можно было без всякой натяжки называть элитными. Дерек вспомнил, что во времена его работы в хаомийской инквизиции в этих домах жила обеспеченная интеллигенция — музыканты, актеры и живописцы из тех, кто сумел приблизиться к королевской фамилии.

— Что-то не так? — тотчас же спросила Кьяра, глядя, как Дерек смотрит по сторонам.

— Прикидываю, кто здесь живет, — ответил Дерек. Ну точно, художники. Вон один из них сидит в саду и марает холст изображением барышни, которая расположилась чуть поодаль и читала книгу.

— Тут много кто живет, — произнес Симонетти. Спрятав руки в карманы и сдвинув шляпу на затылок, он с интересом рассматривал натурщицу. Неудивительно — всю ее одежду составляла жемчужина на серебряной цепочке. — Мы с приятелем тут однажды лошка одного подрезали. И есть-то никто, свистун в оркесте, а карманы полны рыжья.

Он помолчал и добавил:

— И каких хренов тут Тобби потерял?

Дерек полностью разделял его изумление. Зачем красть тело бывшего министра инквизиции, чтоб приехать в Эвлар? Дерек отлично знал, что ничего тут не забыл. Артефакторов тут не было, равно как и его коллег. Но доктор Эттер, судя по всему, ехал именно сюда.

— Поди знай, — пожала плечами Кьяра. Симонетти сделал шаг вперед, к изящному металлическому кружеву заборчика, и промолвил:

— Эй, уважаемый! Мы тут одного человечка ищем, может, поспособствуете?

Когда было надо, Симонетти мог полностью изменить облик. Вот и сейчас прежний ездок по тюрьмам да ссылкам безвозвратно исчез, превратившись в немолодого, видавшего жизнь, но все-таки очень приличного человека похожего на репортера криминальной хроники в «Хаомийском времени».

Художник обернулся, смерил их компанию оценивающим взглядом и вновь вернулся к работе. Натурщица и бровью не повела, что уж говорить о прикрытии наготы. Дерек вспомнил, что обычно натурщицами служили элитные проститутки, и вдруг поймал себя на мысли о том, что подумал об этом в ворчливом, чуть ли не стариковском тоне.

Ему, в конце концов, сорок. А сорокалетний вдовец без детей имеет право сидеть на скамейке и ворчать о том, что молодежь лишилась стыда.

— Если вы от Рудрольфа, то идите к дьяволу, — сварливо сказал художник. — Я уже говорил ему, что оплачу все чеки только после выставки.

Симонетти обернулся к Дереку и выразительно закатил глаза: дескать, видишь, с кем приходится работать? Затем он толкнул калитку, прошел в сад и первым делом сломал мольберт ударом ноги с разворота, а потом приголубил ворчливого художника коротким и резким тычком в нос. Кьяра испуганно вскрикнула и схватила Дерека за руку, а натурщица и бровью не повела. Похоже, она была привычна к подобному повороту бесед.

— Ай, с-сука! — завыл художник, упав на траву и зажимая нос. Из горсти вытекала кровь, и пальцы Кьяры на руке Дерека сжались еще сильнее.

— Я ж тебя, вахмыр ты этакий, по-хорошему спросил, — почти ласково пропел Симонетти, и Дерек снова вспомнил его сестру: хмель и мед, которые обволакивали душу и несли смерть. — Я же к тебе, как человеку. А ты?

Он пнул художника еще раз — почти не больно, подумал Дерек, с умом и для прояснения ума — и, сев на стульчик, сказал:

— Бывший министр инквизиции Дерек Тобби. Приехал сюда два… — Симонетти запустил руку в карман, вынул луковку часов и уточнил: — Три часа назад. Ты его видел?

Художник не ответил: он по-прежнему зажимал битый нос и ныл. Зато натурщица откинулась на спинку скамейки и спросила:

— Белобрысый такой? У него еще костюмчик с иголочки. В розовых тонах.

«Да, — Дерек вдруг понял, что ему стало холодно. — Белобрысый и с иголочки. Это я».

Ему вдруг до боли в висках захотелось найти Эттера, поменяться с ним телами, вернув все, как было, и первые полчаса просто пинать наглую суку по жирной заднице.

— Точно, голуба, — ухмыльнулся Симонетти. — Видела его?

Девица кивнула и махнула рукой, указывая направление.

— Прошел вон туда! Дом вдовы Эшвуд. И я не видела, чтоб он шел обратно.

«Дом Эшвудов, — мысленно повторил Дерек, внезапно почувствовав себя маленьким, растерянным и беспомощным, и добавил: — Вера».

В следующий миг он уже бежал туда, куда показала натурщица — бежал так, что в ногах звенело, а воздух комкался и застревал в горле. Он не знал, что Вера овдовела, он давно ничего о ней не слышал, но теперь он бежал так, что ни Кьяра, ни Симонетти не могли его догнать.