Сияние - Валенте Кэтрин М. - Страница 18

В конце концов Клотильде наскучило раскрашивать Анков, целлулоидных и плотских, оставаясь при этом анонимной. Я не могу её винить. Она покинула нас после премьеры «Грандиозной загадки мистера Бергамота». Не могу даже представить себе, какой железной волей надо было обладать, чтобы самой бросить моего отца. Сказать ему «нет». Последние слова, которые она сказала мне в той детской, похожей на зеркальный шар, даже не были её собственными словами, но только их я и помню, из всего, что она мне говорила. Это была цитата из «Мистера Бергамота».

[Голос СЕВЕРИН становится мягким и усталым, растворяется в марсельском акценте Клотильды.] «Выше нос, рыбка-ёжик. Просто набери воздуха, сделайся больше размером, чем твоя печаль — испугай её, пусть бежит прочь. Только так и можно жить в этом ужасном старом океане».

Забавный факт о Клотильде. Она снова вышла замуж — много времени для этого не понадобилось. За художника-постановщика из Баттерси, связанного кабальной сделкой со студией «Оксблад». Практически каждый лес, звёздное небо и вересковая пустошь, какие вам случалось видеть, сделаны им, не считая тех, которые нарисовала она после того, как присоединилась к его контракту. Его звали Феликс Сент-Джон.

[СЕВЕРИН протягивает руку за пределы кадра и вытаскивает оттуда ЭРАЗМО СЕНТ-ДЖОНА. Он тактично присаживается на ручку навигаторского кресла, двигаясь с грацией, которой такие крупные мужчины обычно не обладают. Он её целует; они широко улыбаются друг другу.]

На какой матери ты остановилась?

Только закончила с нашей. Но я уже разобралась с Мэри и Адой. Все успело немного запутаться к этому моменту.

Ага, значит, следующая — Амаль, верно? Номер четыре.

Королева тигров. Приятно, что ты помнишь.

[Протягивает руку и заправляет прядь волос ей за ухо.] Я знаю историю твоей жизни от и до. Это как двенадцать дней Рождества[28]. Пять золотых колец, четыре певчие птицы, три французские курицы, две горлицы и Амаль Захара, Королева Тигров.

Она была укротительницей в «Венерианской деве». Ростом почти с тебя.

Когда ты увидела Амаль впервые, она вела шестерых тигров на съёмочную площадку, одетая как принцесса кальмаров, чтобы можно было управлять животными и не казаться при этом неуместной в кадре. У неё была корона из щупалец и звёзд. Альфа-тигра звали Глостер.

Мне было двенадцать. Она позволила мне проехаться домой на его спине. Его шерсть была, как щётка для дымохода, и он облизал мне всё лицо.

Твой отец полюбил её эгоистично в кои-то веки — ради себя самого, ради неё, — и они были счастливы. Тигры переехали к вам домой. Она отказалась перекрашивать их шкуры.

Они всем в «Вираго» постоянно мозолили глаза своим дерзким оранжевым цветом.

И ещё вороны. И попугаи, каждый из которых умел произносить одну строчку из Чехова, но больше ничего. Свора чёрных медведей; четыре павлина; два питона; олень-альбинос; комодский варан; несколько рысей; семь пони и ручной престарелый кенгуру.

У каждого имелся какой-то изъян. Олень-альбинос, дряхлый кенгуру, один из медведей был одноглазым… Который?

Гонзало. У Тринкуло задняя лапа была раздроблена в ловушке.

Павлины были глухими. Питоны страдали от экземы. У половины воронов были сломаны крылья, а другая половина всё время имитировала детский плач. У Глостера был больной желудок, и он мог есть только измельчённое в кашу мясо, смешанное с молоком — этим Амаль его кормила с рук трижды в день.

Сперва казалось, что с комодской вараншей — Андромахой — всё в порядке. Лишь она из той компании выглядела годной для жизни в этом мире. Но у неё возникла нездоровая привязанность к Перси. Она его не покидала. Настаивала на том, чтобы пара разрешала ей спать в их комнате каждую ночь, в противном случае поднимала страшный шум и гам, завывала, как сломанная труба, пока они не сдавались.

Ты пыталась выучить этот крик.

Но меня всё равно в их спальню не пустили.

Амаль коллекционировала сломанных чудовищ.

И потому мы естественным образом сделались частью коллекции. Тигры спали в моей комнате, когда не работали. Когда я устраивала чаепития, приглашались только тигры.

Амаль была первым человеком в твоей жизни, который не уделял тебе прорву внимания.

[смеётся] Эй.

Ничего не «эй». Даже внимания шестерых тигров не хватило бы для того, чтобы ты успокоилась. Послушай, а давай-ка мы поговорим о тебе ещё немного, а потом перейдём к вопросу о том, вращается ли мир вокруг Северин Анк или нет. Мне нравится Амаль. Я никогда с нею не встречался, но она мне нравится. У неё был этот зоопарк, и она любила Перси, а с тобой обращалась чуть лучше, чем с глухими павлинами, но не так хорошо, как с тигром Глостером. В конце концов, тебе же не надо было перемалывать мясо в кашу. В тот период были целые недели, на протяжении которых тебя вообще не снимали.

Не вздумай сказать это при Перси.

Мне нравится думать о той версии тебя, которая не ищет камеру каждую секунду.

Амаль однажды сказала, что я нуждалась б её тиграх больше, чем в матери. Что во мне столько всякого-разного, как на сырной тарелке. И что немного тигриного дерьма лишь к лучшему для девочки, которая живет в сказке.

[Широко, искренне и тепло улыбается.] Могу стать тигром, если хочешь. Погляди, какие у меня большие зубы.

[не обращая на него внимания] Она всё равно ушла. Один из более молодых тигров, Кортес, откусил ей руку на съёмках «Юпитерианского цирка». Она надевала на него шапочку коридорного, а он взял и оттяпал ей кисть. «Как бы ты ни думала, что познала чудовище, — сказала она в госпитале, — сколько бы любви ты в него ни вкладывала…» — и помахала культей. Но всё равно вынудила поставить в палате широкую кровать, чтобы Кортес мог лежать рядом с нею, пока она выздоравливает. Он клал свою большую голову ей на колени и не двигался с места. Она спала, положив единственную ладонь ему на загривок. Перси ни разу её не навестил. Полагаю, двенадцатилетней девочке и в голову не может прийти то, какие вещи происходят между супругами, в особенности такими, которые в первую очередь озабочены объективами и полуприрученными чудовищами. Но когда Амаль выписали, она отправилась в свой шале на Пике Ампера и послала за остальными зверьми.

Кроме двух.

Кроме Глостера. Я обнаружила его на своей кровати — лежал, подставив брюхо для чесания, и к шее его была привязана записка, на одной стороне которой содержались инструкции по приготовлению каши, а на другой было написано: «Сколько бы любви ты в него ни вкладывала».

И?

[тихонько смеётся] И ещё была Андромаха. Держу пари, она тоже распласталась на постели Перси, воркуя и язычком трогая подушки.

Иногда мне кажется, Амаль так пошутила над ним напоследок. Перси денно и нощно жаловался на Андромаху, но нехотя кормил её яйцами всмятку за завтраком, когда она тыкалась носом в его халат, и звал «адской сукой» тем же тоном, каким называл меня «дорогая». Один-единственный раз я застукала Перси за тем, как он чесал ей нос, и ему из-за этого было стыдно. Но, честное слово, я думаю, что если бы Андромаху разлучили с Перси, она бы легла и умерла. Мне кажется, Амаль оставила ему ящерицу вместо жены.