Сияние - Валенте Кэтрин М. - Страница 22

Ну, вообще-то, не особенно.

Так или иначе, мы все ведём дневники. Все мы писаки и болтуны. Потому что знаем, что будущее следит за всем и всё записывает. Поэтому я вам, мистер Будущее, всё расскажу про Конрада и Карлотту, на тот случай, если вы по невнимательности поместите их куда-нибудь не туда.

Я сказала, что пропустила первую волну эмиграции, не так ли, мистер Будущее? К моменту, когда я появилась на сцене, все планеты обзавелись стихийными поселениями, похожими на шумных детишек, и в каждую воткнули какой-нибудь флаг. На пикнике империй ты был никем, если не владел планетой. Луны, пусть и миленькие, просто миленькие, — всего лишь утешительный приз. Китайско-русский Марс. Сатурн, поделенный между Германией и Австро-Венгрией. Французский Нептун. Американский Плутон. Испанский Меркурий. Оттоманский Юпитер. Все в наличии, все учтены — кроме Венеры. Этой малышкой никто не владеет, потому что она нужна всем. Дорога к звёздам вымощена договорами. Если я хотела остаться англичанкой, могла выбирать между Луной, Ураном или любым из моря спутников. Но я и не думала выбирать. Для таких, как я, есть только Луна! Кто захочет мёрзнуть на Уране, где нет ни единого папарацци?

Я собирала свои орешки, как прилежная белка, снимаясь в рекламе и время от времени танцуя шимми на какой-нибудь отвратительной сцене. Да будет вам известно, что я стала лицом дезинфицирующего средства «Премиум от доктора Годдарда» и рафинированного сахара марки «Маленький бриллиант» — и всё на протяжении двух недель! В эти же самые две недели я по вечерам играла в театре «Синий слон» Ариэль — в той постановке «Бури» на сцену выходили только женщины и, в основном, обнажённые. Просто кошмар, до какой степени блёстки прилипали к соскам. Они были зелёными ещё месяц после того, как копы прикрыли нас по обвинению в непристойности. «Ну и ладно», — сказала я в тот раз и говорю сейчас. Я слишком много пила и слишком мало ела, со мною приключилась маленькая неприятность из-за помощника режиссёра, и с этим пришлось разбираться; что-то я втягивала носом, а что-то — через трубку, но что уж говорить о былом. Я готовилась к лучшей роли. Пыталась заполучить лакомый кусочек. Очень пыталась. Посещала прослушивания, которые устраивали мистер Уайльд и мистер Ибсен — хвост очереди из претенденток на то, чтобы покашлять за сценой в постановке Чехова, уходил за угол квартала. Но бесстыдная правда такова, что из всего, чем ты обладаешь, самый большой заработок приносят сиськи, и только после того, как я некоторое время проработала полуобнажённой вакханкой (мне доставалась голова Пенфея три ночи из пяти — или четыре, если у Сюзанны в том месяце появлялся дружок), удалось урвать куш.

Я присоединилась к толпам в Кенсингтонских садах. Прошла мимо статуи Питера Пэна и протянула руку, чтобы коснуться его, как делали тысячи. Полагаю, уже миллионы. Его поставили всего год назад, но ступня почти стёрлась. От второй звезды направо[33], мальчик мой. О’кей. Саквояжи, тёплые шмотки; послеполуденное солнце, похожее на тошнотворную овсяную кашу, пялится сквозь кроны лип. Пушка возвышалась надо мной. Не издав ни звука, я вошла внутрь, чувствуя себя маленьким ребёнком, который смотрит на громадного отца и не понимает, хвалить его сейчас будут или отчитывать. Корабль, на борт которого я взошла, назывался «Безверхие башни Илиона», и это заставило меня ухмыльнуться[34]. Я огляделась по сторонам и увидела целое море флэпперов — девушек с обесцвеченными волосами, в танцевальных туфельках, с губами карминового цвета. Мы все заявились сюда ради целого дня полёта в тесном корабле со множеством мужчин, каждый из которых был рад сообщить: детка, я режиссёр, садись-ка рядом. Это было похоже на прослушивание. Прослушивание, которое смотрел целый мир, желая увидеть, примет ли нас Луна или, сделав круг, вышвырнет как статистов после съёмок в массовке и «главной роли» на отельной кровати, где продюсер в цилиндре проверяет актёрские способности с помощью своего члена.

О, безграничная вселенная нуждается в нас, великих и малых, чтобы мы заполнили её и привели в порядок, чтобы она созрела, сделалась полной и кишащей жизнью. Не бывает неважных историй, есть лишь короткие. Но Луна… на Луне делают кино. И ещё Луна — бессердечная сука. Ей нужны только немногие. И даже ещё меньше. Она сидит себе в вышине, вся такая величественная и могущественная, в режиссёрском кресле из звёздного света, и помечает слабых «птичкой» на планшете, залитом слезами инженю. Луне наплевать на наши милые маленькие неприятности. Она вчера сожрала за обедом тысячу девчонок, а через час снова проголодалась. Она и глядит-то на нас лишь изредка.

Но я гляжу только на неё.

И вот я здесь. У меня есть комната — не в «Савое», боже мой, и думать забудьте! Меня поселили на окраине Города Кузнечика, на Эндимион-роуд, в «Доходном доме принцессы Элис», на третьем — верхнем — этаже. Пять девушек в одной комнате. И наш совокупный гардероб в роли шестого жильца, потому что все мы зарабатываем на жизнь перед камерой и на сцене. Наряд королевы-девственницы, принадлежащий Каллисте, занимает весь дальний угол, а наши кошки живут под её юбкой. Но я берегу свои считаные шиллинги для завтраков в «Савое», чтобы чувствовать себя… значимой. Чтобы внушить себе, будто я чего-то стою и меня что-то ждёт. Чтобы читать слухи, которые поставляет Элджернон Б., и, быть может, краем глаза подсмотреть, как старина Вадси Шевченко приласкает какого-нибудь помощника реквизитора. Чтобы Сорен Блом меня нашёл, если будет прочёсывать кафе в поисках ионийской герцогини, которая совершенно случайно должна выглядеть прям как я, или если придёт лихой красавец Персиваль Анк, высматривая новую героиню, которую можно зашвырнуть туда, где кишмя кишат призраки. Чтобы я могла глядеть на полушарие летней Земли, утопающее в пене Моря Облаков, и на уличные фонари леденцового цвета, чей свет длинной и яркой волной захлёстывает мой город.

Мой город! Титон, жемчужина Луны, неряшливый владыка переулков, Город Кузнечика, мой дом! Я сошла с борта «Безверхих башен Илиона» и вобрала в себя его круглые синь-стекольные шпили, изобилующие развратом дыры, опиумные сады и ботанические притоны, а также дворцы из ивового коралла, обросшие мхом чуть ли не доверху — и всё это походило на первый в жизни вдох. Я влюбилась. Я была невестой перед алтарём. Если бы у меня остался хоть пенни, я бы схватила первую попавшуюся шлюху, чтобы совокупиться с нею прямо там, у стены «Актеона», просто ради того, чтобы город оказался внутри меня, а мои руки ощутили его тепло. Дешёвые кинотеатры здесь попадались через каждые четыре шага, но чтобы пройти эти четыре шага, нужно было миновать величественные синематографы, похожие на дворцы, врата студий, которым только святого Петра не хватало, райки, бордели и дансинги, которые, точно цветы, вырастали на каждом свободном пятачке. Они даже построили «Глобус» — у меня заныло в груди, когда я увидела в этом новом Вест-Энде нечто знакомое, похожее на личную гладиаторскую арену Снежной королевы, сооружённую из синь-стекла, серебра и резных раковин.

Я буду здесь играть.

О, я полагала, что буду вести себя разумно. «Не ищи золото с лотком в руках, — сказал один мудрый человек. — Продавай лотки». Я думала, что изучу кинокамеры. Изнутри и снаружи. Я могла это сделать. Нашла бы работу заместительницы помощника ассистента. Подобравшись поближе к съёмочному процессу, я бы победила. Может, кто-то бы заметил меня за каким-нибудь лёгким чтивом, обратил бы внимание на то, как выглядит мой профиль в свете Земли. Может, и нет. Держи свои мечты в узде, Мэри! Но, чёрт возьми, хватило одного взгляда на Город Кузнечика, «Глобус», «Актеон» и «Савой», чтобы я поняла: не выйдет. Наплевать мне на то, как работает камера — главное, чтобы она была направлена на меня.

Нет, я точно буду здесь играть. Я появлюсь на сцене в роли Ариэль, только в платье. Я приму вот такую позу в двойных изумрудных дверях «Актеона» на премьере фильма, в котором сыграю главную роль, и моё имя будет над названием киноленты, всё в огнях, красное как роза, как рот. Я пойду ва-банк. Я безжалостно прикончу Уайльда, Ибсена и Чехова; я съем сердце Клавдия на рыночной площади; я буду чахнуть от любви к Робин Гуду. Все роли, все до единой. И мужские тоже. Гамлет будет на высоких каблуках, и пусть кто-нибудь дерзнёт забыть моё имя! Я буду горбиться, как Дик III, до посинения. Я сделаю так, что Луна меня полюбит, даже если для этого мне придётся её напоить и стукнуть по башке.