Сияние - Валенте Кэтрин М. - Страница 67

— Мальцовый Доктор, — гордо ответил мальчик.

— Неправда, — фыркнула старуха.

Его маленькие плечи опустились.

— Я Анхис Кефус, мэм, — пробубнил он.

— Вот так-то, мальчик. Я всегда замечаю, если кто-то пытается обмануть своё имя, сдав его в утиль. Если твоё имя тебе не подходит, просто оставь его на обочине дороги для кого-то другого, кому оно больше понравится.

Ведьма-не-ведьма и мальчик-не-мальчик довольно долго сидели не разговаривая и не шевелясь. Анхис не знал, как ей объяснить свою жизнь. Когда он пытался всё облечь в слова, получалось глупо. Он поднаторел в том, чтобы разбираться в каких-нибудь вещах самому, ни о чём не спрашивая взрослых, и теперь ему было трудно — и даже больно — поступать иным образом. Ему было восемь, и он считал этот срок достаточно долгим, чтобы привыкнуть к определённому образу жизни.

Гесиод закашлялась и достала сигарету (точнее, не сигарету, а самокрутку из обрывка газеты и смоляной, сильногорькой, солоноватой мальцовой ламинарии, которая была дороже пива, привезенного с Родины) из глубокой ложбины между грудями. Зажгла, и в комнате запахло сумахом, озоном, кофе и возможностями.

— Ты должен, знаешь ли, задать вопрос. — Она коротко рассмеялась. — Предсказание судьбы, при котором ты ничего не говоришь, стоит дороже рыбы.

Анхис вздохнул со всей тяжестью своих восьми лет.

— Мисс Гесиод, мне кажется, что я проклят. Может, дело и не в проклятии — может, я таким родился, как некоторые рождаются с русыми волосами, как-то так. Но у меня не русые волосы; у меня… это. По-моему, я этим обладаю с той поры, как был маленьким — ну, меньше, чем сейчас. Вот в чем суть проклятия, как я его понимаю, мэм: все, чего я желаю, не сбывается.

Прежде чем слова вылетели изо рта Мальцового Доктора, они казались тяжелыми, клубящимися и важными, как Кадеш. Но с каждым словом, произнесенным перед Гесиод, он все сильней ненавидел то, как звучал его голос в этой дымной хижине, и еще сильней ненавидел слова, которые говорил. Слова были маленькими, и означали лишь то, что он сказал, а не то, что чувствовал, прежде чем произнес их. От досады он едва не заплакал.

— Ах ты глупая маленькая черепашка. Все дети так считают. Черт возьми, да я и сама иногда так считаю. — Ведьмы, даже те, которые на самом деле не ведьмы, любят сквернословить, и их клиентам это тоже нравится. Как правило, Гесиод старалась произносить не менее четырех ругательств за одну встречу.

Мальчик стиснул зубы.

— Нет, я не это имел в виду. У меня было много времени, чтобы всё проверить, и я проверил, тщательно, как люди из «Притхви» проверяют молоко на щёлочность. На мне действительно проклятие! Выслушайте меня, я принес вам рыбу!

Анхис успокоился, что было для него нелегко — и тогда, и потом.

— Пока что мне известно следующее: не имеет значения, сильно я чего-то желаю или совсем несильно. Не имеет значения, важная это вещь или неважная. Я должен произнести желание вслух, или оно не идет в счет — если я о нем просто думаю, ничего не происходит, — но мне не надо говорить никаких особенных волшебных слов. Достаточно сказать «Хочу на ужин рисовые сосалки» или «Мне очень нужно…»

Но он не мог сказать вслух ничего из того, что хотел на самом деле, потому что очень боялся, что проклятие не поймет разницы между желанием и примером желания, которое он мог бы загадать, и рисовых сосалок, которые он действительно любил, на ужин можно уже не ждать. Он произнес следующие слова так быстро, как только мог, как будто, произнеся их с нормальной скоростью, мог всё испортить.

— И если я очень осторожен и желаю полную противоположность того, что хочу на самом деле, я получаю желаемое, и это, наверное, называется «лазейкой».

Гесиод задумчиво курила свою сигарету-не-сигарету.

— Насколько крупные желания тебе подвластны? Если ты пожелаешь, чтобы завтра взошло солнце, наступит конец света?

— Не знаю, я никогда не осмелюсь на такое!

— Пока не попробуешь, не узнаешь. — Карга пожала плечами.

— Я думаю… мне кажется, дело только в тех вещах, которые касаются меня. Или, по крайней мере, знакомых мне людей, — прибавил он поспешно, вспомнив девочку с чёрным хвостиком. — Это «локализованный феномен», — прошептал он, вспомнив фразу из одного учебника.

— Большие слова из уст маленького человечка. Если ты во всем разобрался, зачем тебе я? Есть у тебя вопрос или нету?

— Есть! Погодите! Да что ж такое…

Ситуация выходила из-под контроля, выскальзывала из-под ног, словно красный песок. Анхис сунул руку в карман рубашки и вытащил лист бумаги, на котором записал свой вопрос аккуратными, округлыми буквами, на случай, если запутается или расстроится.

— Что со мной произойдет? — прочитал он медленно, ровным голосом. — Будет ли так всегда? Лазейка настоящая? Что мне сделать, чтобы это прекратилось? — Он посмотрел на мясистые сиреневые цветы в волосах Гесиод, в её затуманенные катарактой глаза. — Со мной всё будет хорошо?

Гесиод относилась к картам для предсказаний в точности так же, как к картам в казино: у каждой было свое значение, которое менялось сообразно расположению на столе, и когда карта оказывалась рядом с другими картами, их совместное значение могло привести к выигрышу или проигрышу. Ей понадобился один вздох, чтобы сдать три карты из своей колоды.

Дом. Глаз. Кит.

На Доме была хижина, которая выглядела, как хижина Гесиод, только состояла целиком из замков: замки заменяли двери, окна, и крыша была покрыта замками вместо тростника. Дом стоял, весь в замках, под небом, полным звезд, и у некоторых звезд были лица, чьи глаза подозрительно глядели вниз. На карте под названием Глаз были изображены три пожилые дамы. У всех были белые волосы, которые достигали земли и походили на колонны. Одеты они были в серебро, и на глазах у них были повязки. У средней в протянутой руке лежало глазное яблоко с зеленой радужкой. На Ките был мальцовый кит, но не такой, каким рисовал китов Анхис. Он выглядел камнем, завернутым в траву, только вот травинки имели форму павлиньих перьев, и на них тоже были глаза.

Гесиод рыгнула. Рыгать ей нравилось почти так же, как сквернословить, но вот ее клиентам рыгание было не очень-то по душе.

— Провалиться мне в гребаный ад, пацан. — Она вздохнула. — Лишь из-за того, что все идет не так, как тебе хотелось бы, не стоит думать, будто ты проклят. По-твоему, я не хотела состариться с моим Искендером, родить ораву детишек и добыть достаточно молока, чтобы хватило на дом с центральным отоплением? Думаешь, я не хотела быть счастливой? Думаешь, каждая из тех стран, что здесь приземлились, не мечтала всё забрать себе и дать остальным пинка под зад? Мир состоит из желаний, Анки; каждый первый засранец всё время чего-то хочет, и собачья работа — говорить, кто получит свое желание, а кто нет, потому что все желания сталкиваются друг с другом тысячу раз в минуту, и рассортировать их можно только в аду, если вообще можно. Если бы ты пожелал, чтобы завтра взошло солнце, твое желание столкнулось бы с миллионом унылых недотёп, желающих, чтобы этого не случилось, и как бы всё ни обернулось на рассвете, нельзя сказать, кто добился своего. Но большей частью никто не добивается. Они желают добра, а получают горсть дерьма, и я знаю, что ты юный, но ты достаточно взрослый, чтобы понять меня правильно. Если на тебе проклятие, малыш, то оно есть на всех нас. Не желаю слышать твои жалобы до того, как у тебя вырастет борода. Ты понятия не имеешь, как это трудно — терять свои мечты. Ты достаточно молод, чтобы считать, будто времени, событиям и желаниям присуща логика. Это мило, но я уже вышла из того возраста, когда принято умиляться.

Анхис даже глазом не моргнул.

— Что говорят карты? — спросил он с каменным лицом и горящими щеками.

Гесиод опять рыгнула.

— Они говорят, что ты никогда не получишь того, чего желаешь, и тебе придётся просто смириться с этим, как и всем остальным.

Снаружи, за сияющими малиновыми бурунами, тюлени-не-тюлени лаяли свои грубые песни, словно колокола, зовущие к обеду, и никогда больше Мальцовый Доктор не рассказывал взрослым о том, что знал.