И восходит луна (СИ) - Беляева Дарья Андреевна - Страница 3

Они с Кайстофером шли по красной дорожке, сшитой в форме окровавленного, длинного, языка, к выходу, где маячило солнце. Все закончилось, подумала Грайс, впереди фуршет. От каблуков болели ноги, и ей ужасно хотелось курить.

Лепестки роз, смешанные с человеческими зубами, падали к их ногам. Человеческие зубы для подобных событий хранили зубные врачи, надеясь рано или поздно сбыть их по хорошей цене. Отголосок жуткого обычая из начала времен, когда в честь обручения с богом, приносили человеческие жертвы. Считалось, что таким образом люди делают дары предкам божественного рода.

Жертвы никогда не происходили из жреческих семей. Каждая такая семья принадлежала определенному роду богов, и никогда не изменила этой принадлежности. Благодаря долгой жизни, дарованной богам, кровь жрецов успевала разбавиться, так что вероятность инбридинга уменьшалась. Боги ревностно оберегали своих жрецов, и если бы, скажем, Кайстофер вздумал бы покуситься на кого-нибудь из второго божественного семейства, жившего на Юге Эмерики, в Мейсурри, между двумя семьями могла начаться война, в ходе которой Эмерике вряд ли удалось бы сохранить прежний, благополучный облик. Но семьи, к счастью, были обширными, родственники Грайс, к примеру, жили в двадцати пяти штатах. Разумеется, не все в семье были способны выносить или зачать бога, а не обычного ребенка, однако, судя по всему, эту особенность передавал доминантный ген. Она была сцеплена с определенными антителами в крови и могла быть выявлена еще в детском возрасте.

Грайс слышала, как люди поздравляют их и не понимала, к чему все это лицемерие. Грайс не чувствовала себя чудовищно, не была напугана. Это случалось с женщинами и мужчинами до нее. Даже если отбросить дела богов, далеко не все браки заключаются по любви. Однако лицемерие выводило ее из себя. Неужели все эти люди, фотографирующие их, оставляющие восторженные посты в Твиттере, щебечущие друг другу, какая красивая они с Кайстофером пара, не понимают, что они видят друг друга в первый раз в жизни? Ничего страшного в этом не было, но и ничего радостного тоже.

Уже на выходе Грайс проехалась каблуком по чьему-то зубу, брошенному под ноги и едва не упала. Кайстофер поймал ее, не дав самым унизительным образом рухнуть на пол. Прикосновение незнакомого человека отозвалось напряжением и тревогой.

Нет, подумала Грайс, это не незнакомый человек. Это ее муж.

Дневной свет ослепил ее, перед ней раскинулся Сентрал-Парк напротив которого стоял храм. С деревьев лилась бутылочная зелень, пахло летней жарой Нэй-Йарка: травой и разогретым асфальтом. У входа в храм было припарковано множество машин представительского класса и несколько видавших виды пикапов, прибывших из Юэты. Родственники, которым даже на самолет денег не хватило, прибыли сюда на своих ведрах с гайками, так нелепо смотревшихся среди «Мерседесов» и «Роллс-Ройсов».

Кайстофер вел ее к «Бентли Мульсану», такому белому, что смотреть было больно. Металлическая сетка на бампере искрилась под солнечными лучами, как драгоценность. Шофер, здоровый, рыжеватый мужчина с явной айрландской кровью и военной выправкой, открыл перед ними дверь. Кайстофер пропустил Грайс вперед. Он села в машину, в салоне было прохладно и просторно, работал кондиционер. Светлая кожа и откидные столики под красное дерево, придавали салону машины сходство с салоном самолета. Один в один - первый класс, которым Грайс летела в Нэй-Йарк. Как только дверь захлопнулась, тут же воцарилась тишина, ничем не нарушаемая, и Грайс стало спокойнее.

Кайстофер сел рядом, на том почтительном расстоянии, на каком и стоило с едва знакомым человеком. Машина плавно тронулась и будто потекла по дороге, настолько легким был ее ход. Грайс уставилась в окно, изучая пробегающие мимо столбы и непрерывное море листьев.

Она чувствовала его взгляд. Он изучал ее, наверное, старался сверить ее образ с фотографиями, которые видел. Что он мог о ней узнать? Красивой ее не назовешь, дурнушкой тоже, одна из миллионов симпатичных, но не слишком запоминающихся девушек. Милые черты лица, волосы прямые, чуть не достают до подбородка, темные. Глаза - светлые, зеленовато-серые, грустные глаза, большие и беззащитные. Нос - тонкий, чуть вздернутый. Скулы - красивые, небольшой рот, полные губы, передний зуб сколот из-за неудачного падения с лестницы в восемнадцать. Грайс гадала, почему он выбрал именно ее, что ему могло понравиться.

Может быть, он выбирал не по фотографии. Но ведь биография Грайс тоже оставляла желать лучшего. Она была жрицей по праву рождения, но по стопам родителей, в отличии от сестер не пошла.

Здоровье? Грайс сидела на антидепрессантах, курила, как паровоз и работа ее была сопряжена с риском отравления химикатами.

Он рассматривал ее безо всякой застенчивости, ничем, кроме этого взгляда, не нарушая ее личного пространства. Она не слишком понимала, как реагировать. Наверное, и он не слишком понимал. Они не сказали друг другу ни слова.

Завершал их свадьбу ужин в дорогом ресторане, в самом центре Нэй-Йарка. В таких заведениях, как "Линкольн Ресторанте" Грайс прежде не бывала. Окна последнего этажа, где располагался их зал, открывались на впечатляющее, монументальное здание оперы. Вокруг все было - белизна и хрусталь, будто ни пятнышка не могло закрасться в это идеальное пространство. Официанты, такие же сияющие, как и место их работы, носились туда и сюда с невероятной ловкостью, чтобы усладить гостей вином или предложить очередную закуску. Хрустальные нити, спускающиеся от люстры, мерно, успокаивающе качались, и качался свет в них, гипнотизируя Грайс.

Теперь гостей стало меньше. Щелканье фотоаппаратов, наконец, утихло, и ей стало намного лучше. Здесь были ее родственники, здесь были политики, многочисленные сенаторы и министры. Грайс была уверена, что и президента не было исключительно потому, что он был на встрече в Брэсселе.

Все чинно орудовали ножами и вилками, вели светские разговоры, заедая их стейками из мраморного мяса и десертами, сорвавшими с мишленовского неба все возможные звезды.

Теперь Грайс могла смотреть на семью Кайстофера, ее новую семью. В храме она их не видела, они, как и полагалось богам, стояли на амвонах, сверху, а Грайс смотрела в зал.

Ближе всех к ним с Кайстофером сидел его брат Дайлан и он же производил больше всего шума. Если бы Грайс не знала, что они двойняшки - ни за что бы в это не поверила. Конечно, неидентичные близнецы могут быть непохожи, но Кайстофер и Дайлан были полной противоположностью друг другу, пожалуй, единственное общее, что у них было - высокий рост и какая-то звериная поджарость. Дайлан был подвижный, смуглый, темноволосый и кареглазый мужчина с характерным миндалевидным разрезом глаз и острым, длинным носом, который он любил совать в дела Эмерики. Дайлан был копией своей матери, приходившейся Грайс троюродной тетей. Щедрая доля тетиной восточно-европейской крови сполна отразилась в Дайлане. Из всех бодрствующих на данный момент богов, Дайлан забрал себе больше всего от человеческой семьи, которую оставила его мать. И при этом он меньше всех был похож на человека.

Дайлан был продюсером, сценаристом, режиссером и единственным ведущим самого популярного телешоу в истории Эмерики. "О, эта божественная неделя" неизменно била в рейтингах любое шоу, и столь же часто подвергалась нападкам борцов за права человека. Нападки эти, впрочем, были довольно мягкие для того, что в этом шоу происходило.

Строго говоря, шоу Дайлана состояло из остроумной политической аналитики для обывателя и садомазохистских выходок в равных частях. Грайс это шоу не любила, оно вызывало у нее смех и омерзение, сочетание, которое пагубно влияло на ее душевное равновесие.

В последний раз Грайс смотрела "О, эта божественная неделя" пять лет назад, совершенно случайно оставив включенным телевизор, когда готовила себе обед. Дайлан сидел за столом, за его спиной горел огнями ночной Нэй-Йарк. У него был нежный, успокаивающий голос, он журчал так приятно, что Грайс и не улавливала слов. Она резала лук, и глаза заслезились, Грайс отвела взгляд от вызвавшей у нее такое горе луковицы и уставилась в экран. Сморгнув слезы, она увидела улыбающегося Дайлан. Дайлан говорил: