И восходит луна (СИ) - Беляева Дарья Андреевна - Страница 64

- Наша девочка, наша жена.

Он больно укусил ее за мочку уха, а потом поцеловал, так будто и не причинял ей боль секунду назад. Грайс вообще не понимала, насколько он осознает себя.

И не совсем осознавала себя. Ей казалось, будто она с двумя мужчинами одновременно, будто они вместе трахают ее, один порывистый, другой осторожный, один жестокий, а другой почтительный, один развязный, другой зажатый.

Грайс никак не могла приноровиться к их темпу. Он то драл ее, то двигался медленно и размеренно, то таскал ее за волосы и шлепал, то гладил и целовал, то громко оскорблял, то шептал о том, что ему хорошо.

Грайс нравилось и то, и другое, но все вместе вызывало легкую диссоциацию. Грайс царапала кафель, стонала, шептала:

- Кайстофер, Кайстофер.

И ей нравилось, как пляшет на языке его имя, пока он входит в нее, проникает в нее, близко-близко, почти так близко, как нельзя. Он больше не говорил "я", только "мы". Обхватив ее за живот, заставив ее приподнять бедра, чтобы глубже проникнуть в нее, Кайстофер сказал:

- Моя грязная, грязная, девочка. Мы будем грязные, мерзкие, такие липкие, моя сладкая.

- Ты так чиста, мне так нравится, что ты чиста, и я чистый рядом с тобой.

- Я буду трахать тебя, пока ты не понесешь от меня. И тогда никто не сможет тронуть тебя.

- Мы проведем с тобой всю ночь, хочешь? Я забуду обо всем.

Грайс не знала, что ответить, и стоит ли отвечать им обоим, она вскрикнула:

- Да! Да! Да!

Как хорошо было забыть весь сегодняшний день, как хорошо было, когда этот день взорвался оглушительной вспышкой удовольствия, разлетелся на клочки в ее голове, на кровавое конфетти. Кайстофер продолжал вбиваться в нее, и тело Грайс послушно принимало его, отзываясь слабыми, спазматическими вспышками удовольствия. Странно, она уже кончила, но ее тело так же готово для него.

Он делал это долго, Грайс снова успела возбудиться. Наверное, дело было в том, что их было двое. Они боролись за эти секунды, они растягивали удовольствие. Наконец, Кайстофер вошел в нее так глубоко, как только мог, почти до боли, и Грайс почувствовала жар его семени внутри. Он принялся ласкать ее пальцами, чтобы она достигла второй разрядки. Новая вспышка удовольствия была чуть слабее, зато более долгой.

Грайс обессиленно растянулась на полу. Кайстофер по-хозяйски залез в нее пальцами, будто проверяя, достаточно ли его семени внутри нее, и почти тут же поправил подол ее ночной рубашки.

- Ты...ты в порядке? - спросил он, кашлянув.

Грайс развернулась и поцеловала его, почти так же развязно, как ее целовала другая часть Кайстофера. Грайс почувствовала себя проводником между ними, проводом между двумя электродами.

И электричество, текущее по ней, вновь позволило ей чувствовать.

Через две недели тест на беременность показал ей заветный для мамы, папы и всех поддерживающих и переживающих людей из интернета, результат. Врач с радостной, блестящей улыбкой сообщил ей то же самое.

Грайс не испытала никаких эмоций на этот счет. Она ведь продумала, что должна будет проявить сдержанную радость или интерес. Или, может быть, страх перед тем, что она не справится и умрет. Множество всяких вариантов, на самом деле. Но Грайс испытала только скуку от врачебного кабинета.

Она носила под сердцем первенца божественной семьи. Может быть, если это будет мальчик, он станет главой Дома Хаоса, как Дайлан.

Что ж, по крайней мере, мама прекратит начинать с этого разговоры. Она придумает что-нибудь еще, сомневаться не стоит, но хотя бы эту тему следует считать официально закрытой. Оно того стоило.

Грайс была уверенна, что все получилось исключительно потому, что тогда она была с ними обоими, Кайстофером и его второй сущностью. Порядок и беспорядок.

Теперь придется бросить курить, с тоской подумала Грайс. Но самое ужасное - попрощаться с флуоксетином.

Врач, улыбчивый, с черными, умными глазами, говорил ей о том, что сейчас самое главное исключить разного рода вредные влияния, чтобы гаструла развивалась нормально.

Грайс подняла руку:

- Спасибо, - сказала она. - У меня был курс анатомии в университете. И я знакома с пропагандой здорового образа жизни.

Врач, фамилию которого Грайс никак не могла запомнить, какая-то эврейская, распространенная, в сущности ничего особенного, замолчал, а потом сказал:

- Что ж, тогда я могу не пытать вас историями и отпустить.

- Спасибо, - повторила Грайс и улыбнулась, чтобы не быть невежливой. Неправильно было отвечать так резко.

У двери ее ждал Дайлан.

- Ну как там? - спросил он. - Все в порядке? У меня будет племянник?

С того чудесного инцидента на парковке, Грайс и Ноар нигде не появлялись одни. Ноара это явно оскорбляло намного больше.

- Должен быть, - сказала Грайс. А потом Дайлан обнял ее, крепко и как-то очень приятно.

- Ты меня смущаешь.

- Я тебя люблю! Так чудесно! Так прекрасно! Потрясающе! Как мы его назовем? Нужно начинать думать уже сейчас! Я хочу, чтобы это была девочка! Ты даже не представляешь, каким счастливым ты меня сделала! Чудесно, чудесно!

Наверное, люди могли подумать, что это Дайлан - ее муж. Но муж Грайс сидел в своем сахарном вольере, пережидая полнолуние.

Грайс стало тепло от того, что Дайлан был рад. Тепло это дислоцировалось где-то в области грудной клетки. Она сама обняла его, сказала:

- Спасибо.

На выходе Дайлан остановился у автомата с мороженым и принялся пихать туда четвертаки.

- Какое хочешь?

- Двойное. Шоколад и ваниль. Я решила устроить свою вечеринку. С мороженым и без всего остального.

Дайлан засмеялся и потрепал ее по волосам.

Грайс испытала к нему прилив нежности.

Грайс шла по аллее из августовских, предсмертно-ярких деревьев и облизывала мороженое, шоколад и ваниль мешались на языке, создавая лучшую комбинацию на свете.

Дайлан держал ее за руку и насвистывал старую песенку. Они были похожи на двоих влюбленных, и Грайс сама чувствовала к нему что-то. Наверное, это была сублимация, и отчасти Грайс видела на его месте Кайстофера.

А он видел на ее месте Маделин. Они переплели пальцы, и Грайс почувствовала, как он ей нравится сейчас. А это было совсем непозволительно.

В сумочке лежали флуоксетин и сигареты, и Грайс подумала не расставаться с ними, по крайней мере пока. Будет спокойнее, если они просто останутся рядом.

Солнце грело Грайс нос, и она спешила съесть мороженое, пока оно не превратилось в воду. Она протянула хрустящий рожок Дайлану, и он слизнул маленький холмик мороженого, окончательно разровняв его. Грайс вытащила из кармана салфетку и вытерла ему нос.

Когда они сели в машину, стало вдруг ужасающе неловко.

У богов были совсем иные понятия о личном, чем у Грайс. Чтобы избежать разговора, который Дайлан был готов завести, Грайс сказала:

- Я позвоню папе.

- Можешь не оправдываться. Ты слишком впечатлилась Домом Тьмы, я не буду выбивать у тебя из рук богомерзкую технику и заставлять тебя толкать машину.

Грайс фыркнула. А потом она вдруг поняла - для Дайлана вся эта ситуация и не была неловкой. Он общался так со всей своей семьей, будто был немного влюблен. Он ведь и с Ноаром так общался, и Грайс даже видела, как он пытался взять Ноара за руку, а Ноар тогда больно стукнул его чашкой с изображением пончика.

И тогда Грайс подумала, что Дайлан, наконец, считает ее своей семьей, отсюда весь этот мимолетный флирт и флер влюбленности. Ей сразу стало легче.

Отец взял трубку сразу:

- Да-да, мое сокровище?

- Я беременна, - сказала Грайс, предпочтя выдать предмет разговора сразу, чтобы обойтись без лишних отступлений. Папа издал какой-то совершенно девичий визг.

- О, родная, неужели это правда?! Наконец-то!

- Да. Правда.

Грайс слышала в папиных радостных возгласах, которые он обильно изливал в трубку, и облегчение - теперь он мог быть спокоен, его дочь справилась. Она несла в себе бога.