Сын императрицы (СИ) - Ли Владимир Федорович - Страница 1

Пустой щелчок бойка — патроны в обойме закончились. Роман отбросил в сторону разряженный пистолет, повернулся чуть набок и вынул из нагрудного кармана последнее оружие — "лимонку". Немеющими от слабости пальцами выдернул чеку и затаился в своем укрытии за кустарником, выслушивая шаги приближающихся боевиков. Ни страха, ни боли в раненном плече не чувствовал, только желание захватить за свою жизнь как можно больше врага.

В эти последние секунды майор не думал о чем-то другом — о сегодняшнем задании с облетом на штурмовике позиций противника, вспышке взрыва в двигательном отсеке — похоже, попали стингером, — вообще о командировке в эту горячую точку, о семье — жене и дочери. Говорят, что в последние мгновения проносится все прожитое, с самого детства, но даже на них не мог отвлечься — все внимание отдал нужному моменту. И когда стало ясно, что боевики в считанных метров от него — бросил перед собой гранату и крикнул: — Это вам за пацанов!

Взметнувшаяся вверх земля, удар в голову и грудь, острая боль — последнее, что осталось в памяти Романа, а потом наступило спасительное небытие. Спустя мгновение или годы будто очнулся, но в каком-то странном, нереальном мире. Вокруг серая мгла как в густом тумане и абсолютная тишина — ни шороха, ни малейшего другого звука. Огляделся, чуть в стороне далеко-далеко заметил огонек, едва видимый, но он манил как путеводная звезда и душа потянула к нему. Еще миг и окунулся в волны света, а затем растаял в них.

Пробуждался как после долгого сна — постепенно стал слышать какие-то звуки, почувствовал запахи, дуновение ветерка, — а потом пришла боль. Она билась в висках как будто в них стучали молотком, даже двумя — с каждой стороны, причем в унисон, доставляя больше страдания. Роман не знал, сколько времени прошло, терпел эту боль изо всех сил, сжав зубы и волю. Наконец-то она стихла, стала не такой острой, ее уже можно было терпеть. Подождал еще немного, переводя дух, после медленно открыл глаза и понемногу осмотрелся, не поворачивая голову.

Первое, что увидел — серое небо над ним, почти сплошь затянутое облаками, нисколько не похожее на опаляющую зноем синеву в месте последнего боя. Да и явно ощущаемая прохлада подсказывала майору, что он отнюдь не в жаркой Сирии, а где-то намного севернее. Осторожно, боясь вызвать новую боль, повернул голову в сторону и заметил совсем рядом — в нескольких шагах, — текущую воду неширокой реки. За нею выстроившиеся вдоль берега невысокие, в два-три этажа, дома, но какие-то странные, отличавшиеся от привычных коробок многоэтажек. Что-то подобное Роман видел на старинных картинах — с разукрашенными куполами и башенками, оконными арками, колонами и всевозможной лепниной на них.

Огляделся в другую сторону — там такие же здания, разве что одно из них выделялось особой солидностью и роскошью, а также просторным парком вокруг него, простиравшимся до самого берега. Именно в нем и оказался Роман, совершенно неведомым для него образом, вызвавшим массу вопросов. Осмотрел еще себя и недоумение от того только возросло — вместо летного комбинезона и куртки на нем оказалась какая-то непонятная одежда из старинных времен. Да и руки непохожи были на его — худые и тонкие, они явно не знали физического труда и тренировок. Минуту-другую размышлял над случившимся, строил предположения и ничего вразумительного не мог придумать — слишком мало пока информации. Но ни на секунду не терял хладнокровия, принял как неизвестную данность, с которой обязательно разберется.

Неожиданно где-то рядом услышал чей-то голос, совсем еще детский, произнесенные им слова: — Ой, что со мной! Где же моя головушка, как мне было больно!

Роман в первую секунду растерялся — вроде никого вокруг не заметил, — еще раз огляделся — действительно, никого нет. Подумал: — Показалось, — и тут вновь раздался тот же голос: — Ой, кто это?

Слышал его прямо в своей голове, невольно пришла мысль: — Неужели галлюцинация, но это же бред! — а в ответ: — Кто тут, не надо, мне страшно!

Только сейчас к Роману пришла догадка, что слышит мысли того, кто живет в этом теле. А он сам, получается, вселился своим сознанием и напугал, насколько понял, ребенка. Нужно как-то успокоить его и найти общий язык, коль выпала такая доля — сосуществовать вдвоем. Постарался подобрать слова помягче, как прежде со своей дочерью, когда та капризничала:

— Не бойся, малыш, я тебя не обижу. Буду рядом с тобой и помогу во всем. Ты же веришь в добрых волшебников, вот меня и прислали к тебе. Можешь называть меня дядя Рома, а как тебя зовут?

Минуту длилось молчание — по-видимому, мальчик приходил в себя и осмысливал услышанное. Потом все же ответил с ноткой недоверия: — Я не малыш, мне уже тринадцать лет. И в волшебников не верю — это маленькие верят. Но если обещаешь помогать, то не буду на тебя ябедничать. А зовут меня Лексеем, по роду Бобринский — мне его маменька назвала.

Роман поспешил подтвердить: — Обещаю, Леша, — мальчик же поправил: — Не Леша, а Лексей — я не дворовый мальчик. Вот намедни меня взяли в кадетский корпус — выучусь, стану офицером, может быть и в гвардии. Нам воспитатель сказал — кто хорошо будет учиться, того возьмут в гвардию.

Бывший майор не замедлил заявить: — Конечно, станешь хорошим офицером — уж я тебе помогу, сам тоже офицер. Можно сначала послужить в строевом полку, а потом и в гвардию пойти.

Мальчик переспросил: — Дядя Рома, ты офицер? А в каком чине?

— Да, Лексей, офицер, майор.

— Здорово! Точно сможешь помочь.

Роман воспользовался благодушным настроем кадета, сам стал расспрашивать:

— Знаешь, Лексей, я пришел из далеких краев, о многом здесь мне не ведомо. Ты же расскажешь о том, что знаешь, тогда легче станет тебе помогать. Хорошо?

Так и узнал Роман от мальчика, что сейчас идет 1775 год, правит страной императрица Екатерина Вторая, она же — по большому секрету, никому не рассказывать! — его маменька. А отец — граф Григорий Орлов, но то негласно, на бумагах нигде не написано. Так что он не дворянского рода, хотя есть у него имение — село Бобрики, что в Тульской губернии. Оттуда получает денежное и другое довольствие, кроме того, что положено любому кадету. Учеба у мальчика идет трудно, отстает по многим предметам — он только в этом году попал в кадетский корпус, другие же с пяти лет здесь учатся. Его дразнят, называют неучем, вот он сбежал с урока латыни. Спрятался в парке у берега и нечаянно заснул, а потом вдруг сильно заболела голова. Больше ничего не помнит, очнулся перед встречей с Романом.

Сам майор историей особо не увлекался, но имел некоторое представление о правлении императрицы, прозванной Великой. Читал и о ее внебрачном сыне, его незавидной судьбе. Усердием тот не отличался, рос ленивым и слабовольным. После окончания кадетского корпуса в армии не служил, пустился в загул, проиграл в карты более миллиона рублей. Мать долго терпела выходки сына, после не выдержала — сослала его в Ревель (Таллинн), там он пробыл до кончины Екатерины. Лишь после воцарения Павла I ему разрешили вернуться в Санкт-Петербург, дали графский титул и воинское звание генерал-майора. Вот такой проблемный отрок достался попаданцу, теперь следовало приложить все усилия, чтобы поменять его.

Первое, что надо было решить — как им уживаться в одном теле. Конечно, основное право пользования, если так можно выразиться, за Лексеем и Роман не хотел лишать мальчика свободы, распоряжаться за него. Хотя чувствовал, что при желании мог подавить волю вынужденного сожителя, но то было бы против совести и справедливости — ведь он только гость, волею судьбы получивший вторую жизнь в чужом теле. Пока оставил за собой наблюдение за окружающим и самим мальчиком, возможно, при нужде будет подсказывать тому. Лишь при каких-то экстренных обстоятельствах или прямой угрозе примет на себя управление — так привычно сформулировал бывший летчик. Постарался доходчиво объяснить об этом Лексею, тот вроде понял, но все же переспросил: