Сын императрицы (СИ) - Ли Владимир Федорович - Страница 6

Чтение мыслей подконтрольных объектов — так Роман назвал тех, с кем устанавливал контакт, — стало своеобразным окном во внешний мир. Иногда предрассудительным — как подглядывание за кем-то, но все равно интересным. Чаще других наблюдал за поручиком Ржевским (символичное совпадение с героем анекдотов!) — одним из помощников директора. Оказался тем еще ловеласом и гулякой — впрочем, как и многие офицеры из гвардейских полков. Да еще любителем рассказывать о своих похождениях, правда, довольно занимательным. В часы досуга вокруг него часто собирались коллеги, а он расписывал во всех красках и даже интимных деталях свои победы и приключения. Уж насколько бывший майор был привычен к мужской пошлости, но иногда смущался от скабрезных эпитетов и подробностей.

Никому — Лексею тоже, — не давал понять о своем даре, но однажды пришлось в какой-то мере раскрыться. Случилось то после Рождества, обратил внимание на инспектора своего отделения — ему напрямую подчинялись воспитатели всех классов. Капитан Басов не отличался общительностью, сторонился шумных компаний, да и возрастом был постарше многих — уже под пятьдесят. В этот день выглядел особенно хмурым и подавленным, склонив голову, неподвижно сидел за столом в своем кабинете. То ли из-за сострадания, то ли уважения к этому спокойному и доброму к детям офицеру, Роман потянулся к его сознанию и прислушался, невольно принимая от него тоску и отчаяние:

— … что же делать, Танечке плохо! Никто не даст мне такие деньги, все знают, что не смогу рассчитаться. И дать на залог нечего — не нажил добра, старый дурень. А надо скорей, с каждым днем дочери хуже…

Романа проняло, затопило желание помочь в беде хорошему человеку. И ведь такая возможность есть — из доходов подаренного Лексею имения, — только надо убедить того на благое деяние. Почему-то был уверен, что он согласится, хотя в прежней истории отмечали его жадность — отказывал в просьбе своим товарищам занять им деньги. Но тогда юношу развратила разгульная жизнь после выпуска из корпуса, спустил все средства на карточную игру, залез в долги. Пока же еще не потерял сострадание, Роман не раз убеждался в мягкости мальчика в отношении к другим. Не ошибся и сейчас, в ответ на свое предложение Лексей после недолгого раздумья высказался:

— Дядя Рома, коль ты думаешь, что надо помочь Матвею Ивановичу, так и сделаю. Только надо сказать директору — он мой опекун и надо его согласие. Пойдем к нему, я ему объясню, а он уже сам решит, как быть дальше.

В обеденный перерыв Лексей отпросился у воспитателя и вскоре стоял перед директором, без прежней робости докладывал:

— Ваше сиятельство, я по делу относительно господина инспектора. У Матвея Ивановича больна дочь, ее надо везти на лечение. Нужны деньги, большая сумма, а их у него нет. Прошу выдать требуемые деньги из моего пенсиона, вот заявление. Разрешите передать?

Бецкой внимательно прочитал листок, а потом спросил:

— Тут у тебя не написано, какую сумму просишь?

Лексей о том не знал, так и ответил:

— Не могу знать, Ваше сиятельство. Посчел невозможным спрашивать Матвея Ивановича — он, наверное, мне бы не ответил.

— То верно, кадет, не тебе учинять допрос, — согласился Бецкой, после позвонил в колокольчик.

— Вызови-ка срочно капитана Басова, — дал указание заглянувшему в кабинет секретарю, а потом задал вопрос:

— А откуда, Бобринский, ты знаешь о болезни дочери инспектора и что у него нет денег?

Пришлось Лексею придумывать ответ: — Услышал разговоры между господами офицерами, Ваше сиятельство, пожелал помочь.

Через недолгое время подошел вызванный инспектор, его недоуменный вид красноречиво подсказывал — не знает, по какому поводу его так спешно позвали. Бецкой тут же приступил к расспросу:

— Матвей Иванович, у тебя больна дочь?

— Да, Ваше сиятельство, у нее чахотка.

— Что сказал доктор, ее можно вылечить?

— Можно, но Таню, дочь, нужно как можно скорее везти на юг, к Азову. В нашем климате она не выживет, доктор дает не больше месяца.

— Сколько денег надо на лечение и есть ли они у тебя, Матвей Иванович?

— Доктор сказал — не меньше тысячи рублей, у меня же их нет. И занять их не у кого — я уж думал о том.

— Поможем, Матвей Иванович. Помнится, у тебя дочь одна?

— Да, Ваше сиятельство, одна. Танечка у нас поздняя, мы с женой уже не чаяли иметь свое дите.

— Дадим тебе денег, Матвей Иванович. От кадета твоего, Бобринского, будет тысяча рублей и от корпуса двести — вдруг понадобятся на какие-то расходы. И еще — получишь отпуск на все время лечения и дорогу с содержанием.

— Вовек буду благодарен, Ваше сиятельство, но должен сказать — не смогу расплатиться, если только часть.

— Деньги от корпуса безвозмездно — это помощь тебе. А с кадетом можешь поговорить, но вроде возврата не требует. Так, Бобринский?

Лексей не замедлил с ответом: — Так, Ваше сиятельство, не надо возврата. Лишь бы девочка выздоровела, на то деньги не жаль.

Все присутствующие расчувствовались — и дарующие и принявший дар. Бецкой обнял капитана, а тот после мальчика, глаза несчастного отца набухли от слез, но сдержался, проговорил с дрожью в голосе: — Благодарю, Бобринский, жене и дочери скажу о благодетеле — будем молиться за тебя…

О поступке Лексея вскоре прознали, многие восприняли с уважением, но находились и те, кто вслух недоумевал — как можно такие деньжищи отдать чужому человеку, да еще без возврата! А сумма действительно выглядела немалой, тот же верховой конь стоил в среднем около ста рублей — кирасирский дороже, а легкий почти вдвое дешевле. Самым же важным для мальчика стало одобрение матери-государыни, она написала ему: — … радостно мне было узнать о твоем великодушии. Помощь достойному ветерану в постигшей его беде считаю верным и нужным делом. Я распорядилась выдать из казны нуждающемуся воину еще тысячу рублей — не может держава уступать в благородстве своему отроку…

Весной произошли два события, имевшие отношение к корпусу и к самому Лексею. Сменился генеральный директор — Бецкой ушел с этой должности, но остался в попечительском Совете, новым же назначили Андрея Яковлевича Пурпура, имевшего чин генерал-поручика. Он не стал менять порядки, установленные предшественником, разве что повел себя строже и требовательнее. Кадеты скоро почувствовали твердую руку нового директора — за те прегрешения, которые прежде прощались или отделывались воспитательной беседой, теперь ввели более суровые взыскания. Исправительные работы, внеурочные дежурства, даже специальную форму серого цвета ввели для провинившихся. Конечно, поначалу недовольства среди учащихся хватало, но постепенно свыклись и старались лишний раз не попадаться.

Другая перемена случилась с воспитателем Лексея — Осип Михайлович женился на Анастасии Соколовой, воспитаннице Бецкого (злые же языки считали ее незаконнорождённой дочерью Ивана Ивановича). Нрав супруга имела веселый и непосредственный, наверное, тем и привлекла расположение императрицы — вошла в близкий круг ее фрейлин. Лексею прежде приходилось с ней встречаться, когда в числе лучших учеников был в гостях у директора — Бецкой практиковал такую меру поощрения. Анастасия жила в том доме на правах хозяйки, устроила им чаепитие и вообще вела себя непринужденно, отчасти даже слишком говорлива. Роману тогда удалось найти с ней мысленный контакт, узнал много пикантных подробностей о придворных нравах.

Теперь Лексея все чаще приглашали в дом Бецкого, иногда на весь выходной день. Бывший директор остался его опекуном, но, как понял Роман, поводом стала другая причина, а именно женский каприз. Сама государыня и Анастасия — ее бывшая камер-фрейлина, после замужества статс-дама, — пожелали больше общения с взрослеющим мальчиком. Правда, называть сейчас его мальчиком было бы против истины — за минувший год разительно поменялся. Вытянулся, заметно окреп — уже не напоминал слабого и тихого отрока, каким он выглядел прежде. Настоящий homme beau (красавец-мужчина) — так за глаза называла Лексея шаловливая мадам Дерибас. И основания у нее к тому были — премиленькое, как у Купидона, лицо, волнистые кудри, так и манящие их погладить, а стать впору иному взрослому мужчине.