Бар на окраине (СИ) - Кроткова Изабелла - Страница 14

Почему же тогда разговор напугал меня? Что в нем было такое?.. Бред Аркадия вытеснил из моей головы беседу в кабинете, и я никак не могла вспомнить, какая фраза в тот момент меня насторожила?..

Внезапно я отложила половинку мандарина, подошла к зеркалу, заглянула в него и рассмеялась. На меня смотрела высокая стройная девушка (мой рост 169 см) с длинными темно-русыми волосами. Глаза ее задорно блестели, а на лице сверкала белозубая улыбка. Ха, вот тебе и старая тупая особа! На себя посмотрите, господа! Маленький, толстенький, похожий на пончик Иван Ильич и Марианна — полная, даже грузная, ноги при близком рассмотрении слегка опухшие, в крашеных волосах попадается седина, под глазами мешки… Она ухоженная, конечно, ничего не скажешь, но ей ни за что не дашь двадцати восьми лет — а именно столько ей должно быть, если она моя однокурсница. Выглядит она на все тридцать пять.

Очень довольная выводами экспертизы, я вернулась на место, положила в рот очередную дольку мандарина и с наслаждением съела.

Потом вышла на кухню и закурила сигарету.

Внезапно вспомнилось, как приветлива была Марианна при нашей первой встрече. Как кинулась ко мне с объятиями, восклицала «Ариша, Ариша!», усадила в машину, предложила работу…

«Я помню, как хорошо ты училась…»

Ладно, отношение начальства к подчиненным — особая тема. Что бы они обо мне ни думали, это неважно. Главное, они платят. Вслух никто не выразил недовольства мной и моей работой. Марианна была сама любезность. А Иван Ильич даже назвал «красавица» и «душенька»…

Правда, мне почудились совсем другие слова…

Наверно, у него вставная челюсть.

И я снова рассмеялась. Вот черти!

В тот момент, когда я в шутку назвала их чертями, какое-то смутное воспоминание колыхнулось в душе. Воспоминание о фразе, которая выбивалась из пустого высокомерного разговора… Фраза, из-за которой я почувствовала опасность Нахмурившись, я вновь затянулась сигаретой. А была ли она, эта фраза? Или это уже переутомление от анализа разговоров, бредней и еще странного шепота у двери

Ну вот в нем-то как раз вообще ничего странного нет. Он, я думаю, меня не касался вовсе. Просто после речей, подслушанных в кабинете, мне уже казалось, что все разговоры посвящены мне. А это уже мания величия, подумала я, погасив окурок в пепельнице и возвращаясь на диван, к мандаринам в глубокой чашке, раскрашенной под хохлому.

День клонился к закату.

Разговоры, шепоты… Да даже если на всех углах бара будут шептаться о том, что я старая и тупая, я все равно буду работать, потому что такой зарплаты нет, я думаю, даже у академиков в пресловутом центре Бармина. А меня не берут не то что в центр Бармина, а вообще практически никуда. Так что пусть считают меня кем хотят, хоть чертом с рогами…

И опять легкая тень воспоминания скользнула по сердцу. Что же там, в глубине памяти, сидит и не хочет вылезать наружу?..

Неожиданно я вспомнила свое отражение в ведре с прозрачной водой, которую Лилька замутила своим броском карамельки.

Мне показалось, что на голове у отражения были рожки…

Да, мать, — сказала я себе, — а еще Аркадия считаешь душевнобольным…

Чувствуя, что от этих дурацких дум скоро лопнет голова, я решила больше ничего не подвергать анализу, доела мандарин и вставила в DVD диск с детективом про мисс Марпл.

…А завтра в «1000 покупок» за сапогами, и больше никаких размышлений!

К вечеру среды, когда пришла пора ехать на работу, я была уже вполне отдохнувшая, выспавшаяся, нагулявшаяся с подружками по снежному городу и почти забывшая обо всем, что недавно давало почву для раздумий.

Надев уютный беличий полушубок и купленные вчера сапоги, я заперла дверь и, напевая: «Эта ночь сон уносит прочь…», побежала по лестнице к такси, которое уже ждало у подъезда. Небрежно сунув шоферу сотню, я накинула на голову капюшон и начала с интересом взирать на пролетающие за окном здания театра и филармонии, сверкающие вывески питейных заведений, магазинов и огни фонарей. Ночные поездки стали для меня привычными и даже приятными. Я уже перестала обращать внимание на то, как косятся в мою сторону бабки у подъезда, завидев, как я сажусь по ночам в такси и уезжаю в неизвестном направлении. Представляю, что они говорят после того, как машина исчезает за поворотом!

Такси выехало из центра и запетляло между узкими переулками. Фонари стали попадаться реже, и магазины здесь уже погасили свои окна.

Еще один отрезок пути остался позади, и мы выехали на конечную прямую. По сторонам дороги возник холодный черный лес. Еще минуты три — и я у цели.

Какая-то темная тень, похожая на крупного зверя, метнулась из леса в сторону, где находился бар, перебежав дорогу прямо перед мчащейся машиной. Я быстро повернула голову к водителю и искоса посмотрела на него из-под капюшона. Но тот как будто ничего не заметил.

— Что это было? — решилась я спросить через несколько секунд после происшествия.

— Где? — раздался в ответ неприятный тусклый голос.

— На дороге, — уточнила я.

Шофер на мгновение повернул на меня лицо, и я поежилась от его угрюмого взгляда.

— На дороге никого не было, — ответил он.

Я собралась что-то возразить, но его глаза и голос заставили меня передумать. Мы с ним одни ночью в лесу. Лучше не спорить, и вообще зря я завязала беседу.

— А-а, — подтвердила я послушно, — наверно, вы правы. Мне показалось, кто-то проехал мимо на… мопеде.

Хотя мне показалось совсем другое.

Я не совсем удачно ляпнула первое, что пришло в голову. Водитель как-то странно глянул на меня.

— На мопеде зимой не ездят, — мрачно просветил он меня.

— Значит, на велосипеде, — поправилась я, и мужик за рулем даже закашлялся.

Наверно, подобно Ивану Ильичу, он счел меня туповатой. Тем лучше.

Вдалеке показался знакомый теремок. Мы подъехали к нему, и я поспешно выскочила из такси. Шофер мне не понравился. Ведь он же видел, что через дорогу бросилась быстрая черная тень. Почему он выставил меня в дурацком свете?..

У двери теремка, покряхтывая, чистил снег дворник Прохор. Ушанка его сбилась на одно ухо, щеки раскраснелись, в углу рта дымилась папироса.

— Ариша! — заулыбался он, завидев меня, бегущую от дороги к лесу. — Здравствуй, милая! Как отдохнула? Отоспалась?

Что-то странное показалось мне в его улыбке. Я уставилась на него, поправляя капюшон на голове.

Внезапно до меня дошло, что он ждет ответа на вопрос.

— А, да-да, дядя Прохор! — вспомнив о том, что он плохо слышит, крикнула я ему прямо в ухо.

Он опять улыбнулся. Улыбка как улыбка.

— Ну иди скорей, работай, а то Иван Ильич обещался ноне пораньше быть.

Не очень приятная новость. Я-то хотела рассмотреть получше загадочный ключ…

— Уже иду! — снова гаркнула я в ухо деду, открыла дверцу и побежала вниз по лестнице.

Внизу в нос сразу же просочились одуряющие запахи еды, и я увидела стоящего за стойкой Вовку. Услышав, что я спускаюсь, он поднял голову и посмотрел на меня очень внимательно.

Под этим взглядом я остановилась на бегу, и, тяжело дыша, тоже уставилась на него.

— Привет, — произнес он, наконец. Медленно, будто чеканя даже не каждый слог, а каждую букву.

— Привет… — ответила я в легком недоумении.

— Иди сюда, — продолжил он диалог незнакомым доселе тоном. — Будешь кофе?

Его взгляд ударял меня прямо в солнечное сплетение. Господи, да что ж сегодня за день такой?.. Вернее, ночь.

— Налей, пожалуй… — решила я согласиться, не понимая, что означает столь пристальный взор и размеренный, глухой голос.

Вовка быстро налил дымящийся кофе в стаканчик и протянул мне. Я успела обратить внимание, какие у него длинные изящные пальцы.

Вдруг вспомнилась «Самарканд и Бухара» и то, как на следующий день я неожиданно свалилась в гостях под стол.

Я замешкалась, но Вовкины пальцы настойчиво тянули стакан, и мне пришлось его взять.