Не прикасайся! (СИ) - Веммер Анна - Страница 53

 - И как ты обошел запрет?

 - У меня тоже есть связи и влияние, - туманно отзывается Крестовский. – Как ты?

 - Не очень. Никита пытался меня убить.

 - Знаю, он мне звонил, когда вы были в воздухе. Со смаком рассказывал, как ты мучаешься.

 Я ежусь, представляя, что было бы со мной, если бы кто-то сказал, что любимый мужчина сейчас медленно умирает, запертый в железном корыте на высоте черт знает сколько километров, а я не могу ни помочь, ни попрощаться.

 - Все было не так страшно. Меня постоянно тошнило, так что я толком ничего и не поняла. Просто отключилась, сквозь сон видела скорую, а очнулась уже в больнице, с капельницей.

 - Да. Нам повезло.

 - Саш… я беременна, - на одном дыхании говорю я.

 Жду чего угодно, любой реакции, но не той, которая  последовала:

 - Знаю.

  Вскидываю голову, вслушиваясь в тишину после короткого, но шокирующего, слова.

 - Знаешь? Откуда?

 - Догадался, когда твой отец послал меня нахуй. Я сказал ему о нас еще дома, он воспринял не без недовольства, но спокойно. А когда я попытался было к тебе пройти, его как подменили. Орал, что если я еще раз покажусь рядом с тобой, он инициирует проверки, насколько мои отношения с ученицами соответствуют норме. Так я понял, что появились новые… м-м-м… аспекты.

 - Я с ним поговорю, - качаю я головой.

 - Оставь. Мы ведь не ноунеймы, у нас есть юристы и мы готовы ко всем обвинениям.

 - Что мне делать, Саш? – спрашиваю я.

 Снова жду инструкции. Не могу ничего решать сама, за меня всю жизнь это делали. И когда наступает время проявлять самостоятельность, меня словно окатывает холодным ужасом. Я цепенею и мечтаю, чтобы проблема рассосалась как-нибудь сама.

 Но сейчас все иначе. Сейчас проблема действительно может рассосаться сама – достаточно вернуться в палату, выпить на ночь снотворное, а утром получить новую порцию таблеток. Только почему-то страшно.

 - Расскажи мне, что ты хочешь делать.

 - И ты послушаешь? Ты, привыкший отдавать приказы? Тренер фигуристок, которые должны понимать с полуслова и не спорить?

 - Ты же больше не моя ученица. По крайней мере…

 - Не подающая надежды.

 - Ну почему же. Кое-какие надежды ты подаешь.

 - И какие же? – Я чуть улыбаюсь.

 - Я надеюсь, ты расскажешь мне все. Чего боишься, чего хочешь и что планируешь делать.

 - Папа сказал сделать аборт и ложиться на операцию.

 - Папа прав.

 Я ежусь и отворачиваюсь, хотя какая разница, если я все равно его не вижу?

 - Насть, еще будут дети. Тебе всего двадцать, подлечишься пару лет, и сразу заделаем нового.

 - Это же не посылку с алиэкспресса заказать!

 - Донорская роговица, знаешь ли, тоже не в «Пятерочке» продается.

 - Да ты-то откуда знаешь, ты там ни разу не был.

 - Как будто ты была.

 Мы невесело смеемся и надолго умолкаем. Погружаясь в мысли, я инстинктивно продолжаю трогать живот, будто проверяя, не увеличился ли за пару часов беспокойного сна. Какой срок, интересно? Вряд ли больше двух месяцев.

 - Я боюсь остаться одна, - наконец говорю я. – Операция может не помочь. Когда я ослепла, то решила, что у меня не будет того, что есть у других. Кому нужна слепая жена? То есть… наверное, кому-то нужна, с таким-то наследством, но вряд ли это был бы полноценный брак. Я хотела влюбляться, ходить на свидания, заниматься сексом, мечтать о свадьбе и так далее. Потом появился Никита, и я уцепилась за его внимание. Потом ты. Я не хочу очнуться в палате, поняв, что ребенка нет, тебя нет, а вокруг все еще темнота.

 - И почему же это меня нет?

 Я пожимаю плечами.

 - А ты можешь поклясться, что будешь?

 - Пожалуй.

 - Не надо. Мы не знаем, что будет дальше.

 - Насть…

 - Саша! – Я каким-то образом безошибочно нахожу его руку и сжимаю. – Никто не может сказать, будет ли у меня шанс рядом с тобой. Страсть проходит. Все проходит, единственное чувство, которое тлеет вечно – то, которое оборвала смерть. Я знаю, я вижу папу, я – ходячее напоминание о том, как умерла мама. Ты можешь уйти, влюбиться в другую, тебя может сбить автобус, в конце концов!

 - А ты у нас бессмертная, да? И автобусами непуганая?

 - Я знаю, как все меняется в одночасье. Когда ты довольная жизнью, успешная, счастливая, а потом раз – одна сделанная глупость – и вот ты в палате, едва живая. Я боюсь повторить свои же ошибки еще раз.

 - Ты долго ждала операции. Ты мечтала, что вернешься к обычной жизни. Разве справедливо отбирать мечту, потому что я не умею предохраняться?

 - Я не знаю, о чем мечтаю. О счастье, наверное. Только не уверена, что испытаю его, посмотрев в небо. Не знаю, что делать.

 - Насть…

 Он садится рядом, я чувствую тепло и тянусь к нему, к знакомому запаху, к рукам, обнимающим за плечи. Одновременно и грустно, и спокойно от того, что Крестовский приехал, прорвался как-то в сад и теперь меня обнимает.

 - Операция поможет. Ты сможешь видеть. И мы с тобой уедем смотреть на небо, на море, на что захочешь, хоть на лысые задницы линяющих павлинов. Покажу тебе их в Праге. Очень похожи на костюмы некоторых фигуристок: яркая аляпистая юбка, а как наклонится – лысая жопа с желтой сеткой не в цвет. И где-нибудь на море заделаем ребенка. Два раза. Или три. Или… так, сколько у меня осталось дней отпуска… по-моему четырнадцать. Четырнадцать умножить на три получится… нет, я такие большие цифры не знаю, я же спортсмен. В общем, сколько хочешь детей, столько и будет.

 - Ты же знаешь, что вероятность осложнений после аборта тоже есть?

 - Есть. Как и вероятность осложнений после операции. Как и вероятность, что операция не поможет. Как и вероятность осложнений при беременности. Как и вероятность, что сейчас нас с тобой убьет гигантским метеоритом. Видишь? Я выучил слово «вероятность», я у тебя умненький.

 - У меня. – Я стараюсь скрыть набежавшие слезы.

 Хотя за очками их все равно не видно, но по тому, как я прижимаюсь щекой к его плечу можно все понять.

 - Нам надо решить, какая вероятность нас пугает больше. Если хочешь честности, то я скажу, что ты уже лишилась зрения по моей вине однажды. Мне не хочется, чтобы это произошло второй раз. Но…

 - Но?

 Он тяжело вздыхает.

 - Но я тебя люблю. И мне нравится мысль о тебе и ребенке, хотя, признаться честно, семейная жизнь меня слегка пугает. Но, пожалуй, я готов к детям и тебе. К твоему отцу не очень готов… у нас, знаешь ли, принято встречать гостей столом и подарками, а не ударом в морду, но как-нибудь приспособлюсь… шлем куплю.

 Я замираю, шокированная услышанным и на несколько мгновений мне кажется, что вот-вот я проснусь. Очнусь к себя в комнате или в больнице, пойму, что это был странный сон, и Александр Крестовский – все еще недоступная мечта, безответная любовь и кошмар наяву. Что не было объятий на скамейке в больничном саду и не было «я тебя люблю», что мне привиделись и роман, и ребенок, и свечи с книжными ароматами. Как страшный сон окажутся позади шоу и Никита.

 Справиться с эмоциями не удается. Прерывистый всхлип и следом за ним в легких будто кончается воздух. Я пытаюсь снова задышать, но на несколько секунд чувствую, словно куда-то уплываю. Действие это лекарств или возвращается токсикоз, я не знаю. А может, годы безответной выматывающей влюбленности навалились разом.

 - Тихо… тихо, Настя. Дыши.

 В его голосе и беспокойство, и улыбка, он прижимает меня к себе, перебирая волосы, и я готова отключиться прямо здесь, но в то же время хочу, чтобы прикосновение длилось вечность.

 Люблю… я столько раз слышала его голос, повторяющий это, во сне и фантазиях, что сейчас тоже боюсь проснуться.

 - Я хочу, чтобы ты видела. И еще хочу, чтобы была счастливой и здоровой.

 - Я привыкла к слепоте. Живу с ней так давно, что почти привыкла.

 - Нет, Настюш, ты не привыкла. Я же вижу, как ты просыпаешься. И видел твой разговор со Светой.