Из родной старины (Исторические рассказы. Совр. Орф.) - Лебедев Владимир Петрович - Страница 7

Безмолвен и мрачен стоял отец Пахомий. Бледные монахи с трепетом ждали его решения… Наконец, он поднял голову, взглянул на образа и опустился перед схимником на колени.

— Благослови же меня, святой отец! Наставил ты и вразумил меня. Не оставлю я святынь обительских на разграбление… Братие! — повелительно обратился он к монахам. — Кто не мнит себя к смерти готовым, тот да последует за мной.

Розовые облака загорались на утреннем небе.

В монастырских стенах мало-помалу просыпался народ. Служки и богомольцы, протирая сонные глаза, бежали к передним воротам, где уже собралась огромная толпа, гулко переговаривавшаяся; слышались громкие крики:

— Отворяй ворота! Чего от приятелей прятаться…

— Эх, братцы, скучно в обители сидеть!..

— Идем к казакам, — то-то у них раздолье…

Стража, охранявшая ворота, начала отгонять бердышами и саблями напиравшую ватагу; завязалась ссора и драка, в толпе засверкало обнаженное оружие…

В это время у задней стены монастыря тоже толпилась кучка людей.

Торопливо и безмолвно, одетые в черные рясы, согнувшись под тяжелой ношей, монахи один за другим выходили чрез маленькую потайную калитку из монастырских стен. Высокий клобук архимандрита Пахомия виднелся позади всех.

Бережно придерживая скрытый на груди драгоценный образ — святыню обительскую, — отец Пахомий вел тихую беседу с тучным казначеем.

— Шел бы ты с нами, отец Паисий, — говорил он, — не пощадят тебя разбойники.

— Нет, отец Пахомий, как решено, так и сделаю; куда мне идти?.. Только вас задержу, упаду на первой версте… А за обитель святую я с радостью пострадаю!

— Ну, как знаешь, Господь тебя благослови! — грустно сказал архимандрит.

Приняв благословение и облобызав руку отца Пахомия, казначей запер наглухо калитку и пошел к пустынным келиям.

Оставшиеся монахи — человек восемь — собрались на молитву в монастырской трапезной. Это были дряхлые, седовласые старцы, давно простившиеся с миром. Старый схимник лежал ниц перед образом. Тяжко и горестно вздыхая, тучный казначей присоединился к братии.

Между тем крики бушевавшей толпы перешли в оглушительный вопль.

Давно были выбиты ворота, и оборванные, буйные ватаги черни врывались потоками в мирную монастырскую обитель…

Атаман Нечай шел во главе всех, бок-о-бок с атаманом Черноусенко.

Нарядные и веселые, в шуме и гаме толпы атаманы лихо и радостно перекликались друг с другом.

— Вот похвалит нас батюшка Степан Тимофеевич, — кричал атаман Нечай.

— Да и поживимся вдоволь, — кричал Черноусенко… Только бы монахи казны не схоронили.

— Полно, брат, в такой обители и без казны поживы довольно!..

Затрещали двери монастырских кладовых. Начался разбойничий грабеж.

Там и здесь вспыхивали подожженные ветхие келии… Гулко гремели топоры о железные запоры.

Атаман Нечай добрался до трапезной. Взглянул разбойник на седовласых старцев, взглянул на свечи, ярко пылавшие перед образами, и остановился неподвижно буйный казак на пороге.

Старцы, погруженные в молитву, не обернулись к нему.

— Порешить, что ли, их? — шепнул ему Черноусенко.

— Оставь… Что за веселье стариковскую кровь лить…

И удалой атаман с шумом захлопнул дверь.

— Гайда, ребята, по кладовым! Обшаривай!..

И буйная толпа отхлынула от пустынных келий к ризницам и монастырским чуланам. Грабеж разгорался.

За полдня пути до Желтоводской обители ранним свежим утром шла грозная государева рать. Сотни четыре доброконных стрельцов ехали в боевом порядке; за ними выступал полк рейтаров, обученный по-иноземному; одноцветные, яркие кафтаны далеко виднелись на низменном берегу Волги. Пищали и мечи воинов отсвечивали ярким блеском.

Впереди всех неспешно ехал окольничий, князь Щербатов, дородный мужчина, лет под сорок. Князь хорошо выспался на привале, сытно поел перед походом и теперь весело балагурил с толстым дворецким.

— Вот, Тимофеич, зачем ты со мной увязался?.. Сидел бы в Москве, спал бы крепко, ел, бы сладко… А тут — ни свет, ни заря — в поход идешь; этак и с тела спадешь, пожалуй…

— Ничего, князинька, — говорил старый слуга, — потрудимся во славу Божию да государеву. А ежели тебя государь за выслугу пожалует, мне старику великая радость будет.

— Ладно, рассказывай, — смеялся князь, — небось, хотел бы на лежанке погреться да московских калачей поесть…

Царская рать приближалась к молодой березовой роще, откуда неслось щебетание ранних птиц. Громко фыркали кони, продираясь в густой траве и стряхивая тяжелые, светлые капли росы. Вот и роща; пахнуло лесной земляникой, цветами, и запахло грибами.

— Глянь-ко, князь, — сказал поспешно дворецкий, — никак крестный ход идет.

Насторожилось царское войско, теснее построилось.

По узкой лесной просеке, навстречу рати, двигалась темная вереница монахов. Архимандрит Пахомий шел впереди, бережно неся чудотворную икону.

Затихли шумные ряды стрельцов, среди которых до тех пор слышались смех да шутки, и звучали удалые песни. Беззаботный ратный люд молча глядел на бледных иноков, на рясы, черными пятнами мелькавшие в свежей зелени.

— Откуда, отче? — спросил окольничий, выезжая вперед.

— Взята Желтоводская обитель разбойниками! — горестно простонал архимандрит. — Несем мы святые иконы и казну обительскую, дабы уберечь от мятежников… Укрой нас, воевода царский, под свою защиту!

Князь торопливо слез с коня и, перекрестившись, приложился к иконе.

— А мы, святой отец, денно и нощно спешили к святой обители: надо же было такому греху выйти, запоздали маленько…

— Спеши, воевода царский! — сурово ответил отец Пахомий. — Не щади коней и воинов, изгони из монастыря разбойничье скопище.

— Поведай мне, отец архимандрит, как дело было, — сказал князь, — а там к полудню мы нагрянем на мятежников.

Сделали стрельцы недолгий привал, дали коням передохнуть и двинулись крупной рысью в дорогу.

Окольничий оставил сотню воинов охранять монахов, взял на коней архимандрита с двумя древними иноками и поспешил к монастырю.

Солнце уже высоко стояло на небе, когда заблестели вдали обительские кресты. Издалека были видны черные тучи дыму, вздымавшиеся над монастырскими постройками. Изредка дымные облака прорезывались языками красного пламени. За две версты были слышны крики и песни гулявшей толпы.

Князь Щербатов разделил ратных людей на три части и, выстроив их широким полукругом, быстро двинулся к обители.

Разбойничьи скопища долго не замечали врага и только тогда, когда передовые всадники подскакали к самым стенам, в толпе поднялась тревога; раздались выстрелы; казаки бросились запирать обительские ворота… Но было уже поздно.

Тесными дружными рядами, вскачь, стрельцы и рейтары прорубались сквозь толпу в широких обительских воротах.

Нестройная толпа и не думала сопротивляться. Быстро раздавив и смяв разбойников, конница проникла в обительские стены. Справа и слева из других ворот, тоже бежали ватаги разбойников, спасаясь от московской конницы: то были правое и левое крыло щербатовской рати.

Готовясь ударить на стиснутую с трех сторон мятежную толпу, князь Щербатов оглядывался по сторонам, нет ли где засады.

Архимандрит Пахомий, черная ряса которого виднелась рядом с панцирем окольничьего, тоже тревожно осмотрелся и тяжко вздохнул: не узнал заботливый архимандрит своей дорогой обители, все келии и постройки обратились в обугленные развалины, каменные стены были закопчены пламенем пожара, везде пылали костры; на земле валялись порванные парчовые ткани из монастырских кладовых и награбленная церковная утварь.

«Что-то сталось со старцами!» — подумал архимандрит и тревожно взглянул в сторону каменных стен трапезной.

Между тем началось побоище. Стрельцы дали дружный залп, сваливший сразу целые ряды грабителей. Князь Щербатов крикнул еще раз зарядить пищали и зорко всмотрелся в тесную толпу противников. Он сразу приметил, что казаков там было мало.