13 привидений - Гелприн Майкл - Страница 11

– Простите, пожалуйста, – повторил Глинский.

– Ладно. Вообще-то я хотел предложить вам сотрудничество. Эта штука, которую вы снимаете, – она может выйти далеко за пределы «Ютьюба». Могу поспорить, она даже может отхватить какую-нибудь кинопремию.

Чернявый пожал плечами.

– На самом деле я хотел просто показать людям эту историю. Про больницу – это ведь правда. Вы знаете, что когда-то на месте киностудии был военный госпиталь? Он стал одним из тех мест, куда после Великой Отечественной со всей страны свозили инвалидов. Так власти решили очистить крупные города от толп попрошаек. В рамках «борьбы с нищенством и паразитизмом». Самовары – так называли инвалидов, оставшихся вообще без конечностей. Танкисты – так называли безногих, передвигавшихся на тележках… О таком не принято говорить: сколько никому не нужных калек осталось после войны.

– Да, я читал. Но история про инвалидов была сильно раздута в девяностые. А может, вообще придумана. Это всего лишь городская легенда.

– Нет, все так и было. – Глинский глянул неожиданно жестко. – В середине пятидесятых в больнице случился пожар. До сих пор точно неизвестно, случайность это была или намеренный поджог. Медиков было мало, а калек – переполненные палаты. Почти никто не выбрался из огня. Представляете, сколько людей погибло? В конце пятидесятых на месте госпиталя построили киностудию. Вот такая история.

– Ну… – Камарин вздохнул, спорить ему не хотелось. – Надо сказать, я восхищаюсь вашей храбростью. Или безрассудством. Взять в качестве своего первого фильма настолько спорную и трудную тему… Вас уже распекают комментаторы на «Ютьюбе». Готовьтесь к тому, что будет дальше. Дерьма на вас выльют еще целые цистерны, гарантирую.

– Это неважно. Я показываю правду.

– Если можно, я бы хотел глянуть на ваши съемки.

Чернявый надолго задумался. Казалось, он колебался. Не хочет выдавать профессиональных секретов? Да какие секреты могут быть у создателя малобюджетных веб-фильмов?

– Так и быть, – сказал он наконец. – Можно. В конце концов, это будет полезно для вас… Только при двух условиях. Первое. Слушаться меня во всем. Второе. Не приставать к актерам с разговорами. Вообще не говорить с ними.

– Хорошо. – Камарин пожал плечами. Странновато, но ладно; мало ли что там за кухня у начинающего режиссера. Может, он сумел найти где-то группу настоящих калек. – Знаете, мне ведь и правда очень интересно, – добавил Камарин. – Но почему вы, новичок в кино, считаете, что это для меня полезно?

– Еще раз простите, но… – Глинский улыбнулся, и его почти застенчивая улыбка контрастировала с жестокостью слов: – Я ненавижу халтуру. В любой области. Особенно ненавижу халтуру в искусстве. Надеюсь, после того, что вы увидите на съемочной площадке, у вас надолго пропадет желание стряпать дешевку.

Ну точно – с настоящими калеками работает, решил Камарин. Ощущая растущее раздражение в адрес собеседника физически, как изжогу, он проглотил, однако, и это высказывание. Камарин не простил бы себе, если бы не узнал, как снимается кино, вынимающее из зрителя душу и будто пропускающее ее сквозь мясорубку. Он не был уверен, что сам когда-нибудь захочет снимать подобное, юношеских экспериментов с псевдодокументальной «жестью» было довольно. Но этого режиссера он хотел вытащить в мир большого кино, даже невзирая на раздражение, даже если потом сто раз пожалеет о своей помощи.

– Приходите сегодня к семи часам вечера на киностудию, – сказал Глинский. – Вход со двора. Подъезд номер один.

Камарин почему-то по-детски обрадовался и почти не удивился: значит, здание, завораживавшее его в школьные времена, еще оставалось приютом для достойного кино. Постройка была громадной, помимо торгового центра, там произрастало множество каких-то контор; видать, нашлось место и для небольшого съемочного павильона.

– Вы там арендуете помещение?

– Вроде того, – снова слегка улыбнулся Глинский. Его большие, светлые в прозелень пустоватые глаза с холодным любопытством наблюдали за собеседником.

В семь вечера Камарин стоял во дворе киностудии. Снег здесь почти растаял, последние лучи закатного солнца поднимались все выше по этажам высотного здания напротив, будто по шкале, отсчитывающей сумрак, что постепенно наливался в двор-колодец, точно в граненый стакан. Парковка, несмотря на довольно ранний час, пустовала. Не было видно и людей. Где-то наверху в бывшей киностудии раздражающе часто хлопало старое окно, дребезжа рамами. Его кто-то бесконечно то открывал, то закрывал с тупой монотонностью.

Из-за этой встречи Камарин опаздывал – да уже опоздал – на самолет, но ничуть не жалел. В Москве его никто особенно не ждал. С инстаграмщицей в голубых дредах он давно расстался, а что касается работы – уже одна мысль об очередном проекте вызывала тошноту. Вообще, впервые за многие годы в его жизни происходило что-то, пробуждающее искренний интерес. Что-то настоящее, а не привычный суррогат – якобы творческая работа и якобы искренние отношения. Псевдотворчество и псевдоотношения – иного он за последний десяток лет и не видел.

До назначенного времени Камарин читал в Сети статьи про историю киностудии. Действительно на ее месте раньше был военный госпиталь, и существовал любопытный пласт городских легенд, связанный с этим местом, – вроде как и сегодня в коридорах и бутиках торгового центра можно увидеть призраки инвалидов, заживо сгоревших в госпитале более полувека тому назад. А бывшие работники киностудии до сих пор рассказывают о полтергейстах, некогда мешавших съемочному процессу, особенно когда снимали фильмы про войну… Что-то похожее на эти байки Камарин слышал и в детстве, но пропускал мимо ушей. Его одноклассники боялись залезать в заброшенное здание: поговаривали, однажды там пропал подросток, пошел туда и не вернулся, а нашли его лишь через несколько дней, всего перемазанного в гари, поседевшего и совершенно сумасшедшего. Впрочем, Камарин тогда нисколько не интересовался походами по «заброшкам», все свободное время предпочитая тратить на кино.

Глинский, неприметный, одетый во все черное, появился рядом внезапно, точно призрак, Камарин аж вздрогнул. Двор уже погрузился в сумрак. Окно наверху по-прежнему равномерно хлопало. Сквозняк? После всего прочитанного о полтергейстах невольно становилось не по себе. Да еще припомнились слышанные на днях в торговом центре кашель и стук костылей. Камарин натужно усмехнулся. Умеет же человек сам себя напугать из-за ерунды.

– Добрый вечер. Пойдемте, – сказал Глинский.

– Почему тут везде так пусто?

– Аренда очень дорогая. Мало кто снимает.

– А как же вы…

– А я работаю тут охранником. И не плачу за съем помещений.

Заинтригованный, Камарин пошел следом: и как этот сам-себе-режиссер умудряется протащить сюда, выходит, без разрешения целую толпу народу? Судя по трем сериям, в фильме был задействован весьма основательный актерский состав.

Вдоль узкого коридора стоял офисный стол, с него на Камарина пялилась прямоугольным раструбом бленды бюджетная, но довольно приличная видеокамера. Глинский взял ее наизготовку, точно оружие. Посмотрел на часы.

– Почти половина восьмого. Именно в половину восьмого все и началось.

– Что именно?

– Пожар в госпитале. Продолжался до часу ночи. Если нам повезет, у вас будет достаточно времени, чтобы все рассмотреть.

– Не понимаю, о чем вы? – Камарину показалось, что собеседник заговаривается. Снова подкатило раздражение. Этот самоучка с «Ютьюба» был, конечно, талантлив, но притом крайне несимпатичен, и к тому же несколько не в себе.

Глинский обернулся и в упор посмотрел на Камарина. В полумраке служебного коридора его глаза, чудилось, слегка светились, будто у кошки.

– Правила помните? С теми, кого вы тут увидите, не разговаривать. Меня слушаться беспрекословно.

– Да в самом же деле! Я не понимаю ни хрена!