Десятая жизнь (СИ) - Матлак Ирина - Страница 36

— Спасибо, что спас, — даже не пыталась сдерживать язвительность. — Хотя о чем это я? Ты же свою шкуру спасал!

Его пальцы с силой впивались в мои плечи, отчего наверняка останутся синяки.

— Связался же на свою голову, — процедил темный маг.

— Так и не связывался бы! — не осталась в долгу я. — Не напоминал бы про дурацкий договор, не пытался бы отыграться за ошибки прошлого, глядишь, и нервы сохранил бы!

Резко меня отпустив, Лафотьер сложил руки на груди и заметил:

— Ты нрава, не стоило с тобой связываться. Когда много лет назад ты появилась у меня дома, следовало не спасать твою шкуру, а сразу вести во дворец.

— Что ж не отвел? — прищурилась я. — Ликой в фамильяры так сильно получить захотелось?

Он не ответил. На миг показалось, что на лицо Лафотьера набежала тень, а его взгляд сделался каким-то… не знаю, странно тоскливым, что ли.

Дальнейший путь прошел без приключений и в гробовом молчании. Наслаждаться вечером больше не получалось, но я все равно была погружена в себя.

Где-то очень-очень глубоко внутри я чувствовала себя частично виноватой. Все же, как бы то ни было, когда-то Лафотьер мне действительно помог, а я фактически разрушила его карьеру. Но ведь он тоже виноват! Если бы не набрасывался на меня сразу, не угрожал, а, узнав, что ничего не помню, попытался войти в мое положение и нормально договориться, все было бы иначе. Я бы вела себя по-другому. Вон, Федя ко мне хорошо относится, так и я к нему, можно сказать, со всей душой!

За такими мыслями я как-то упустила момент, когда мы свернули не в ту сторону. Вместо того чтобы идти по направлению к особняку, вышли на дорогу, ведущую прямо к пляжу. И уже совсем скоро подходили к морю.

Закат над морем выглядел сказочно. Солнце уплывало за горы, и небо на горизонте было насыщенно-розовым, практически красным, а над головой — золотым. Те же краски яркими мазками ложились на волны, которые неспешно и размеренно набегали на берег.

Я понятия не имела, с чего вдруг Лафотьеру взбрело в голову полюбоваться вечерним морем, но, честно говоря, не имела ничего против. Все лучше, чем сидеть в четырех стенах.

Голова снова слегка кружилась, но на этот раз от обилия запахов и свежего воздуха. Остро пахло морской солью и рыбой, и воздух был приятно теплым, ласковым, как и пробегающий по берегу ветерок.

Поскольку мы никуда не спешили, я сняла сандалии и погрузила пальцы в еще не остывший песок. Ощущения тоже были самыми что ни на есть приятными, и я подошла ближе к морю, остановившись на границе, где сухой песок переходил в мокрый. Прикрыв глаза, зажмурилась и подставила лицо свежему бризу.

Все вокруг дышало умиротворением, было таким спокойным, обволакивающим, прекрасным… почувствованная угроза стала неожиданностью и практически застала врасплох. Инстинкты сработали быстрее разума, я попыталась отпрянуть в сторону, но не успела, и меня, схватив, перекинули через плечо.

— Лафотьер, мать твою! — завопила я. — Ты что творишь? Что за привычка таскать меня как мешок с картошкой?!

Внезапно обнаружила, что он успел раздеться до пояса и снять обувь, оставшись в одних штанах. Нехорошее предчувствие, возникшее в момент, когда меня бесцеремонно взвалили на плечо, усилилось, когда Лафотьер стал стремительно заходить в воду.

Вырываться было бесполезно. Не знаю, из чего сделаны темные маги, но хватка у Лафотьера была стальная. Даже поразительно, как он умудрялся стоять на ногах под напором волн и притом с легкостью пресекать все мои попытки освободиться.

— Лафотье-э-эр… — протянула я, когда он вошел в воду по пояс и не остановился. — Лафотьер… Лафотьерчик…

«Лафотьерчик» негромко хмыкнул.

— Йенушка… — наплевав на гордость, жалобно промяукала я, когда вода достала ему до груди. — Ты куда меня тащишь, а?

Глупый вопрос — будто и так не ясно! И вот вроде понимала, что он меня не утопит, только если не решил убить себя особо изощренным способом. Но все равно паниковала, поскольку не представляла, что у него на уме, а глубины боялась просто до чертиков!

Морская вода казалась совсем неласковой, жалящей и таящей опасность. В нее постепенно погружались мои ноги и руки, все тело, что быстро и неминуемо подводило меня к истерике.

— Лафотьер, — стараясь унять невольно проскальзывающую в голосе дрожь, я сменила тон на дипломатичный. — Если ты хочешь таким образом меня перевоспитать, то…

Произошедшее далее поставило крест и на моей дипломатичности, и на жалких потугах держать себя в руках, и на самом Лафотьере, которого я непременно укокошу! Если выживу…

Соленая вода охотно приняла меня в свои прохладные объятия, сомкнулась над головой, отрезая от вечернего света и алого неба. Я беспомощно барахталась, инстинктивно задержав дыхание, гребла руками, пыталась встать на ноги, но тщетно. Для тех, кто умеет плавать, эта глубина, наверное, являлась детской. А для тех, кто, как и я, плавать не умеет абсолютно, — смертельной.

Пятки ощущали рыхлый песок и мелкие острые ракушки. Вокруг мелькали создаваемые мной пузыри, едва выделяющиеся на фоне темной морской синевы. Было холодно, мокро, страшно и больно. Боль сосредотачивалась в горящих от нехватки кислорода легких, становясь сильнее с каждой секундой, с каждым мгновением, проведенным в ненавистной воде…

Неужели Лафотьер и впрямь решил меня убить? Может, нашел способ избавиться от меня, но остаться в живых?

Не успела очередная паническая мысль оформиться, как меня внезапно подхватили и одним рывком вытянули на поверхность. Судорожно глотнув воздуха, я зашлась в кашле и принялась отплевываться от противной соленой воды. Чуть придя в себя, обрушилась на Лафотьера с кулаками и руганью… и тут же снова оказалась под водой.

Ненавижу! Ненавижу всеми фибрами своей кошачьей души! И воду, и соль, и еще больше — одного конкретного темного мага, чтоб ему на погосте рядом с зомби прикопаться!

Злость придавала сил, но толку от моих потуг всплыть по-прежнему не было. Перед водной стихией я оставалась беспомощной, не способной ей противостоять, и от этого злилась и паниковала еще больше.

А потом что-то внезапно изменилось. Собственное тело вдруг стало ощущаться несколько иначе, темная вода словно бы посветлела, и холод отступил, вытесненный рождающимся внутри меня теплом. Тепло было знакомым — пушистым и мягким, как уютно свернувшийся клубочком кот…

Кот?

Когда меня во второй раз вытащили на поверхность, я почти никак не отреагировала. Даже не закашлялась, сосредоточенная на внутренних ощущениях. И совершенно не обращала внимания, что Лафотьер, удерживая меня за талию, движется в сторону берега. Но чувство реальности вернулось уже совсем скоро вместе со злостью, захлестнувшей меня с новой силой.

Эпитетов я не жалела, высказывая Лафотьеру все, что о нем думаю. И, занятая своими переживаниями, не замечала, что он тоже выглядит не лучшим образом. Не сознавала, что ему тоже пришлось пережить все прелести моего спонтанного купания.

— Ты что, мазохист?! — все-таки поняв это, подытожила свою гневную тираду.

Вода к этому времени доставала до колен, и я, высвободившись, вышла на берег самостоятельно.

Окончательно зашедшее солнце унесло с собой тепло, уступившее место вечерней прохладе. Соленый бриз тоже больше не казался теплым, а напротив — совершенно холодным, кусачим, впивающимся в мокрое, покрывшееся мурашками тело острыми ноготками.

— Зачем ты это сделал? — снова спросила я Лафотьера, который проигнорировал и мою отповедь, и предыдущий вопрос.

Зубы клацали, сарафан противно облеплял тело, отчего становилось еще холодней. Весь запал иссяк, и теперь я чувствовала себя ужасно несчастной, мокрой, голодной и холодной дворовой кошкой, которой нестерпимо хочется просохнуть и оказаться где-нибудь в тепле. Эта кошка не ожидала, что до ответа ей все-таки снизойдут, но Лафотьер неожиданно ответил, причем вопросом на вопрос: