Опасное задание. Конец атамана (Повести) - Танхимович Залман Михайлович - Страница 25

— Махмут ты мой! Осторожнее!

Но Махмут уже поднял девушку и понес. А звездная полость, которая только что тихо шелестела, начала почему-то громко стучать. Айслу вздрагивала и тоже слышала сразу два сердца: свое и Махмута.

Позже, когда звезды чуть убежали в сторону, Айслу неожиданно заплакала.

— О чем ты, маленькая? — еще крепче с беспокойством прижал ее к себе Махмут. — Кто тебя обидел?

Айслу всхлипнула сильнее:

— Боюсь я, за тебя боюсь.

— За меня?

— Уйди, Махмут, из этой своей милиции. Брось ее, зачем она тебе?.. Ведь кругом…

— Ах, вот ты о чем?

— Да, об этом, — почти выкрикнула Айслу, всматриваясь в лицо Махмута. И ей казалось, что он различает в этой невозможной темноте, как оно прокалено насквозь солнцем и как в изломах Махмутовых губ залегли резкие складки.

— Не бойся, Айслу, за меня.

— Как это не бойся, если они бумаги пишут. В них вносят всех, кого собираются убить. Всех коммунистов-большевиков в списки записывают. Так разве про тебя не вспомнят?

— Подожди. Кто это они? Какие списки?

— Я же сказала. Опять у нас сегодня гости. Пятеро их сегодня. Отец велел для них барашка зарезать. Теперь у нас каждый день барашков режут. Там на Карое гости, сюда только приехали, опять гости.

— А откуда твой отец баранов берет? У него их теперь мало.

— Почему мало? В горах он отары держит.

— А кто гостит сейчас у вас?

— Домулла, казах с пятнами на лице, забыла, как его зовут, купец Салов.

— Домулла? Салов? А Салова ты не путаешь с кем-нибудь?

— Нет. Этот шайтан кривобокий еще так нехорошо на меня всегда поглядывает. Я прячусь, когда он приезжает к нам.

— И часто приезжает?

— Раза три видела на Карое.

Махмут вскочил, прислушался. Было ясно, что неспроста собралась у Токсамбая такая компания.

— О чем говорит с гостями Токсамбай? — наклонился он к Айслу.

— Не знаю. Они в дальней комнате закрылись, не пускают к себе. Списки, которые на большевиков пишут, я нечаянно увидела. Теперь и за отца боюсь, потому что он списки вместе с кривобоким пишет. Но еще больше за тебя боюсь. Они же запишут тебя в список… Ой, знаю, запишут.

— Об отце-то не надо бы тебе беспокоиться Какой он тебе отец. Не родной же. Уходи от него.

— Куда пойду?

— К моему отцу. Завтра я тебя заберу. Утром выходи к этому месту.

Айслу закрыла руками лицо, снова всхлипнула и кинулась на шею Махмуту.

— Вырастил он меня, выкормил. Страшно убегать от него. И жалко немного. Дай подумать. Как так сразу-то?

— Нечего больше думать. Очень страшные люди эти гости твоего отца. Очень страшные. Их нельзя отпускать, — Махмут решительно отстранил Айслу. — Ты иди домой и никому ни слова, о чем мы говорили, — и подтолкнул ее к дувалу.

Хотя отпускать девушку было нелегко. Так и смотрел бы, не переставая, на ее едва различимое в темноте лицо, все больше удивляясь, что оно именно такое. И все в нем, даже неспокойные брови, даже бегущая от подбородка к щекам складка, именно такие, а не другие, и они притягивают к себе как магнит. Даже смех ее и тот отзывается радостными толчками у него в сердце. Ни у кого нет такого хорошего звонкого смеха, как у Айслу, таких ласковых рук.

— Иди, Айслу, — повторил Махмут глухо.

Айслу задрожала и тихо пошла к дувалу. Махмут провожал ее взглядом и думал: «Не сюда ли, не к Токсамбаю ли ведут все концы». И он вспомнил, как неделю назад на совещании, где присутствовали работники ЧК, милиции и укомовцы, Крейз, докладывая про обстановку в уезде, сказал:

— Это не разрозненные шайки действуют. Кто-то очень умело организует и вооружает их. Возможно даже, что это кто-нибудь из ставленников Дутова действует в нашем тылу. И надо сказать, умело действует. Пока мы не знаем, кто это. Но скоро узнаем. Нужно разослать по всем аулам, кишлакам, селам коммунистов, преданных Советам, и с их помощью вовлечь в борьбу с бандитизмом все население уезда. — После совещания назавтра же активисты разъехались по кишлакам.

Вспомнились Махмуту, пока он провожал взглядом Айслу, и то давнее письмо Дзержинского, и поездка за Дутовым в Синцьзян. Все это вдруг связалось в одно с появлением однопалого… с винтовками… Саловым… списками на коммунистов… «Уж не Токсамбай ли за главного у них здесь? Не он ли ставленник атамана?»

Эта мысль не показалась неожиданной. Махмут вздрогнул и побежал к дувалу, но Айслу уже скрылась, тогда он пожалел, зачем отпустил ее. Почему сказал, чтобы она пришла на условленное место завтра. Часу нельзя оставлять ее больше у Токсамбая, под одной крышей с этим кривобоким купчишкой. Надо вернуть ее сейчас же и увести к себе домой. А там пусть что будет. Пускай нарушат они с ней обычай рода. Их все равно надо, эти плохие обычаи, когда нельзя взять девушку в жены без калыма, без согласия родителей, кому-то нарушать первому. А Айслу уже не невеста, она жена ему. И Махмут, перепрыгнув через дувал, кинулся к дому. Но там уже стукнула дверь, и Махмут сжал кулаки, повернулся и быстро пошел в город.

Он решил заглянуть на квартиру к Крейзу или Думскому. Возможно, кто-нибудь из них уже в Джаркенте. Когда проходил мимо милиции, увидел, что из окна, где помещается кабинет Алдажара, сквозь щель в ставне течет полоска света и, тихо толкнув ногой калитку, вошел во двор. У коновязи на выстойке две заседланные лошади. Кто-то гнал их, не жалея. Они поводили потными в мыльной пене боками и были привязаны за короткие недоуздки, чтобы не легли от усталости на землю, — тогда могли и не встать.

Ближе к крыльцу тоже в пене гнедко Куанышпаева.

«Вон оно что! Саттар вернулся! Он-то, видимо, и сидит в кабинете Алдажара», — подумал Махмут, поднялся на крыльцо, вошел в дом и увидел выходившего из кабинета Саттара, а в полураскрытой двери Чалышева. Он стоял возле стола.

— Вернись, Саттар, дело есть. Очень важное дело, — сказал Махмут и шагнул в кабинет. Там, кроме Алдажара и Саттара, зашедшего следом, еще двое. Оба незнакомые. Один очень уж большой и высокий, как слежавшаяся, почерневшая копна сена, второй маленький, неприметный. Они стояли у шкафа, словно пытались укрыться за ним.

— А, это ты! — У Чалышева задергалось одно веко. Он попытался утихомирить его улыбкой и не мог. Повернул голову, чтобы это подергивание не было приметно Махмуту, затем решил, что тот все видит, и скомкал улыбку. А Махмут был слишком поглощен услышанной от Айслу новостью и поэтому не замечал этого тика.

— Важные вести, Алдажар. Поговорить бы надо.

— Говори.

Махмут перевел взгляд на посетителей. Похожий на копну казах плавным жестом тронул рукой верхнюю губу, будто собрался расправить усы, которых у него не было.

— Свои люди, говори. Этот, — показал на высокого человека Алдажар, — новый уполномоченный по Джавалийской волости, а это его помощник. Банда у них появилась. К Крейзу они приехали. Его нет, меня нашли, от плова оторвали, — и Чалышев коротко усмехнулся.

— Неладно в городе. Токсамбай здесь. Салов из-за кордона явился. Списки они пишут. Большевиков, которых хотят уничтожить, в списки вносят, — скороговоркой доложил Ходжамьяров.

— Да ты что? — Чалышев вскочил и уставился непонимающе в лицо Махмута.

— Трое гостей сейчас у Токсамбая. Домулла, Салов и еще один какой-то.

— Салов? Н-не может быть! — замахал руками Чалышев. Но его поблескивающие глаза уже цепко держали в поле зрения Махмута. — Откуда узнал про гостей Токсамбая?

— Узнал.

— Говори, — жестко потребовал Чалышев. — Токсамбая же нет в Джаркенте, он где-то на Карое, в горах живет.

— Вчера не было, сегодня есть. Приехал.

— И тебе сразу сообщили об этом.

— Сообщили.

— Кто?

— Есть один человек.

— И про гостей он сообщил?

— Нет.

— Постой, постой, — смерил жгучим взглядом Чалышев Махмута. — Айслу сказала?

Махмут не ответил.

— Так, значит, правду люди говорят, что ты встречаешься с этой байской телкой?

Махмут сжал кулаки и шагнул к столу, впервые ощутив вспыхнувшую, как молния, внезапную ненависть к Алдажару.