Толстолоб (ЛП) - Ли Эдвард - Страница 26

- Энни где-то здесь? - спросил он. - Я ее не видел.

- Мы, кстати, тоже ее не видели, - сказала Чэрити. - Не знаю, где она может быть.

Александер затушил окурок в черепашьем панцире.

- Ночью она говорила мне, что здесь есть работник.

- Гуп, - сказала Чэрити.

- Что?

- Это его имя, - добавила Джеррика. - Гуп.

- Гуп. Ну, что ж. Где я могу найти его? Энни сказала, что он может отвезти меня в город, в магазин. Мне нужны кое-какие материалы.

У Джеррики загорелись глаза.

- О, забудьте про Гупа. Позвольте мне отвезти вас, святой отец!

3

Чем больше Дикки смотрел на Тритта Боллза Коннера, тем больше ему казалось, что тот похож на сына дьявола. Да уж. Худой, высокий с твердыми, как камень мышцами на руках, будто яблоки засунули под кожу. Черные волосы до плеч и козлиная бородка. И эта чертова бейсболка "Джон Дир". Но все это было ничто по сравнению с его взглядом. Стальные глазки напоминали отверстия в дуле ружья.

- Скучно, - заметил Тритт Боллз с пассажирского сиденья "Эль Камино". - Мне ужасно скучно, Дикки.

- Я слышал.

"Эль Камино" тарахтел вдоль 154-ого шоссе, прижимаясь к дороге под тяжестью "движка" с мощностью 450 лошадиных сил.

- Чем сегодня займемся, Боллз? У нас пока нет никаких "самогонных" рейсов.

- Это верно, Дикки. У нас нет рейсов, зато у нас в карманах по пачке "зелени", размером со свиную голень каждая. Думаю, мы найдем, чем заняться.

- Конечно, но чем?

Боллз усмехнулся, поглаживая свою черную бородку.

- Что ж, я скажу тебе, чем бы я хотел заняться. Я хотел бы отодрать в зад какую-нибудь сучку так жестко, чтоб моя "молофья" брызнула у нее из носа, будто она сморкнулась, вот.

Дикки хмуро посмотрел на руль и на рычаг "Херст".

- Ага, Боллз, только мы не можем заняться этим сейчас. Еще слишком светло. Мы не можем заниматься подобным дерьмом так рано.

- Знаю, Дикки. Я просто говорю. - Боллз нахмурился. - Но я еще голоден. Едрен батон, я так голоден, что съел бы "киску" матери Терезы. А еще ее задницу, вот. Как насчет остановиться у какой-нибудь забегаловки, перекусить?

- Я - за.

Дикки Кодилл даже не знал, кто такая мать Тереза, но он был не из тех, кто отверг бы приглашение перекусить, с его сорока четырех дюймовым охватом пояса, огромным пузом и сиськами, как у бабы, только волосатыми. Но направив машину в город, он снова подумал о Боллзе. Да, это адский чувак. Натворил такое, что дьявол бы гордился. Да, уж, - подумал Дикки, - рядом со мной, похоже, сидит сын Люцифера.

По крайней мере, они были уникальной компанией...

Да, они в свое время натворили всякого. То были плохие вещи, но было весело, даже Дикки пришлось это признать. Но потом он задумался о том, о чем уже думал недавно. О том, что однажды они могут выбрать для развлечения не тех людей...

Дикки пожал плечами и прогнал от себя дурные мысли. Какой смысл думать сейчас об этом?

Из радиоприемника бренчала музыка, под которую приятно притопывать ногой. Певец пел: "Я куплю себе здоровенный "ствол", завалю всех, кто причинил мне боль..."

- Едрен батон! - Взвыл Боллз. - Вот это стихи, да? Мне это нравится! - Затем Боллз Коннер взорвался хохотом. - Вот только все люди, с кем мы сталкиваемся, не успевают причинить нам боль!

- Это - факт, Боллз, - согласился Дикки. И действительно так оно и было. Как в тот раз, в одном придорожном баре в Локвуде. Они только собирались уходить, и оба зашли отлить в сортир. Боллз закончил ссать и направился к выходу из туалета, когда какой-то огромный деревенский чувак говорит:

- Эй, мужик, ты, что, в хлеву вырос? Смывай, если закончил ссать. Я не желаю смотреть на твою мочу.

- Ну, так ты и не смотри, братан, - воскликнул Боллз с дьявольским огоньком в глазах. В тот же момент он выхватил нож и тут же приставил деревенщине к горлу, а затем наклонил его к своему все еще торчащему из штанов члену. - Нет, уж, смотреть ты на нее не будешь, ты будешь ее пить.

И будь я проклят, если деревенщина не принялся лакать из унитаза, как мучимый жаждой кобель! После чего Боллз все равно перерезал ему горло. Залил тот унитаз под завязку кровищей парня. Потом был еще один случай, пару лет назад. Они подцепили одну оборвашку, голосовавшую на шоссе. Она пнула Боллза по яйцам, а Боллз треснул ей по башке ореховой рукояткой кайла. Когда она очухалась, ее ноги были привязаны к дереву, а руки - к заднему бамперу. Затем Дикки отпустил сцепление. Руки выскочили из плечевых суставов. А что же Тритт Боллз? Не, его это не удовлетворило.

- Дикки, - заорал он. - Тащи ножовку из ящика с инструментами.

После чего Боллз принялся отпиливать ей ноги. Затем он жестко отымел ее в грязи.

- Черт, Дикки! - насмешливо крикнул он. - Зуб даю, я первый парень в город, который трахает торс! - Когда он закончил, они выбросили руки и ноги в лес. Потом еще весной был случай, они съехали с шоссе, чтобы Боллз мог отлить с "самогонки". И он заметил джип, навороченный японский "Фораннер", а неподалеку - палатку с костром, и все такое. За хребтом, неподалеку от от Колз-поинт рыбачили парень с девкой. С виду, городские. У чувака была смешная гомосятская стрижка, без бакенбардов, а одет он был в шорты, рубашку на пуговицах и сандали без носков, самые гомосяцкие из тех, которые Тритт Боллз когда-либо видел. Хотя у телки были классные "дойки". Круглые, размером с дыни на прилавке у Уолли Эбенхарта. И Боллзу хорошо было видно, что под ее глупой футболкой Шефердского колледжа нет лифчика.

- Похоже на парочку счастливых отдыхающих, а, Дикки?

- Ага, - согласился Дикки.

Чувак сразу же развернулся, уронив отличную удочку "Зебко Лэнсер" с латунным механизмом в воду.

- Послушайте, ребята, - заикаясь, произнес он. - Нам проблемы не нужны.

Боллз был здоровым парнем, высоким и крепким, поэтому смог вложить серьезную силу в ореховую рукоятку кайла. ХРЯСЬ! - раздался звук, когда рабочий конец просвистел по широкой дуге и обрушился на башку этого "яппи".

- Как тебе такие проблемы, городской? - вежливо поинтересовался Боллз. Чувак лежал на спине и как-то очень странно подергивался, половина его башки была вмята внутрь. А его подружка,  глядя на эти подергивания, сразу же начала орать. Тритт Боллз улыбался как огромная "хэллоуинская" тыква, потому что, понимаете, от девкиного крика распалился жарче, чем дровяная печь. А когда у Боллза случается "стояк", у него разыгрывалось воображение. Поэтому он вытащил свой огромный нож и, ухмыляясь, показал его девке.

- Наклоняйся, сладкая, - ласково сказал он девке. - Мы хотим посмотреть, как ты берешь в рот у этого городского мальчика.

- По-моему, в городе это называют "фелляция", - попробовал блеснуть умом Дикки.

У этой девки из колледжа были очень красивые светлые волосы, идеально ровно подстриженные на уровне ушей, и забавная "городская" челка. И если у Боллза и была слабость, то это любовь к блондинкам. И они оба не могли отвести глаз от ее круглых красивых "доек".

- Но... но... но... он же умирает! - запротестовала она, судорожно всхлипывая.

- Это не важно, крошка. Просто наклоняйся и делай.

Дикки спустил этому городскому яппи-педику шорты до колен. Тот продолжал дико подергиваться, а из его пробитой головы побрызгивала кровь.

- Да, верно, наклоняйся сюда, потому что, если постараешься, мы оставим тебя в живых, - произнес Боллз, поигрывая своим огромным ножом. Удивительные все-таки вещи делают люди под угрозой ножа, думая, что это может спасти им жизнь.

- И свою нелепую гомосяцко-коммунякскую футболку снимай, чтоб мы могли смотреть на твои сиськи, пока ты будешь делать это.

Блондинка подчинилась, а затем, конечно же, принялась выполнять безумное требование Боллза, работая ртом со скоростью миля в минуту, как сумасшедшая, а тело городского парня продолжало яростно конвульсировать из-за обширного повреждения нервов и субдермальной гематомы, причиненной той огромной ореховой рукоятки кайла. Да, зрелище было еще то. Городской чувак дергается, а его сисястая коммунякская подружка отсасывает ему его вялый член. Боллз и Дикки веселились от души, до тех пор, пока городской чувак не истек кровью и не помер. А без его конвульсий, вызванных травмой головы, это, почему-то, было уже не так забавно. Дикки вытащил свой член и принялся дрочить, глазея на девкины "дойки", а Боллз тем временем спустил штаны и начал драть ее раком в грязи. И, в конце концов, обспускал все ее большую красивую коммуняцкую задницу. А когда они принялись обрабатывать ее своими ножами, она снова начала истошно орать.