Так сражались чекисты (Сборник) - Петраков Иван Тимофеевич - Страница 17

Долгое время меня, как и моего напарника М. Чембарова, считали погибшим. Но я выжил под ливнем свинца и стали. Вот как сложилась моя судьба.

В армию я был призван в 1941 году. Попал в 10-ю дивизию войск НКВД и считал за честь служить в ней.

Первые бои мы приняли у станции Абганерово. И уже тогда убедились, что фашистов можно бить, что и они умеют показывать спину. Ведь недаром говорится в народе, что не так страшен черт, как его малюют. Так вот, столкнувшись с этим самым бронированным «чертом», мы доказали, что тоже умеем воевать, стоять на своих рубежах до конца. Гитлеровцам так и не удалось пробиться к Сталинграду с юга, как они рассчитывали сначала. Их наступление захлебнулось.

Но самые трудные испытания были еще впереди.

В первой половине сентября 1942 года наш батальон, которым командовал старший лейтенант-пограничник А. Груздев, держал оборону на Дар-горе. 16 сентября наши позиции в течение целого часа обрабатывали вражеские пикировщики. В каждом заходе участвовало по 40–50 самолетов. Чего только не бросали они на наши головы. Бомбы — это само собой разумеется. Кроме них, вниз летели и рельсы, и бочки из-под горючего. Лишь бы побольше нашуметь, запугать нас.

Но у чекистов крепкие нервы. Когда после бомбежки на наши позиции двинулся батальон фашистской пехоты, он крепко получил по зубам. Перед нашими окопами остался не один десяток вражеских трупов. Ни одного метра сталинградской земли не смогли отобрать у нас гитлеровские вояки.

Рассвирепевший враг бросил на нас десять танков. Наша рота под командованием Садовского и политрука Ольхова встретила их противотанковыми гранатами, выстрелами противотанковых ружей и бутылками с горючей смесью. Фашисты, не ожидавшие такого отпора от горстки пехотинцев, отступили.

Но и от нашей роты после этой схватки осталось всего четверо: младший лейтенант Петр Круглов, уроженец Алтая, сержант Александр Беляков из Вологодской области, Михаил Чембаров и я, оба из Ольховки Сталинградской области. Наступила короткая передышка, и Круглов, собрав нас вместе, сказал:

— Приказа отступать нет. Будем стоять насмерть.

Никто не возражал. Все понимали свой воинский долг, долг чекистов.

Наша четверка вновь заняла позицию у Купоросной балки. Передо мной лежал овраг, который пересекало шоссе от станции Садовая. Оттуда мы и ждали врага. Но он неожиданно появился с тыла — двадцать бронированных коробок с автоматчиками на бортах. Двадцать танков против четырех стрелков! Но отступать некуда. Мы вступили в бой. Первой вспыхнула головная машина. За ней остановились, плеснув в небо черным чадным дымом, еще несколько танков.

Целый час продолжалась эта схватка. Помню последние мгновения боя. Они запечатлелись в моей памяти четко, как на фотопленке. На наши позиции идут три танка… Беляков почти в упор стреляет и поджигает один из них… Из люка выскакивают трое гитлеровцев… Двоих я успел скосить автоматной очередью, но третий опередил меня… Я потерял сознание.

Сколько времени пролежал, не знаю. Когда очнулся, услышал немецкую речь. Фашисты бродили совсем рядом. Что с моими товарищами, я не знаю. Голова залита кровью, в ушах шум, руки и ноги, как ватные. «Неужели плен? — думаю. — Нет, ни за что!» Кое-как добрался ползком до трупа убитой лошади, затаился. Прошли сутки. Потом я перебрался в развалины какого-то дома. Ночью попытался выйти из окружения и пробраться к своим, но страшные боли в голове и слабость не давали двигаться. Когда рядом появились какие-то ребятишки, я попросил их принести что-нибудь поесть. Они побежали выполнять мою просьбу, но гитлеровцы выследили их. Четверо немецких автоматчиков пинками подняли меня с земли и повели в штаб. Оттуда я попал в лагерь для военнопленных на станции Гумрак.

Условия в подобных лагерях всем известны. Кормили нас один раз в сутки. Как кормили — вполне понятно. Всех, кто был поздоровее, вскоре отправили в Германию, а раненых вроде меня использовали на разных работах. Нас, как скот, по восемь человек опутывали веревкой, запрягали в телегу и заставляли возить к переднему краю лес и кирпич для строительства оборонительных сооружений.

Силы были на исходе. Изнурительные работы и голод сказывались. Чтобы как-то продержаться, по ночам мы потихоньку варили и ели копыта и кожу убитых лошадей (мясо было уже съедено самими немцами).

Однажды представился удобный случай для побега. Как обычно, нас запрягли в телегу, груженную лесом, и заставили везти на строительство укреплений в Орловку. Сопровождал нас только один конвоир.

Был среди нас отчаянный парень Алешка, по прозванию Сибиряк. Мы поняли друг друга с полуслова. Когда телега приблизилась к переднему краю, он мертвой хваткой зажал фашиста и заткнул ему рот. Я тем временем выхватил у конвоира штык… Все было кончено в одно мгновение. Мы бросились бежать к нашим окопам. Гитлеровцы открыли сильный огонь, и когда уже видны были наши бойцы, махавшие нам шапками, пуля сразила Алешку. А мы с Алексеем Иголкиным, уроженцем Дубовки, уцелели, добрались до своих.

Нас накормили как следует, отогрели, подлечили. И когда пришла пора, мы вместе со всеми участвовали в разгроме гитлеровцев под Сталинградом.

Позже я воевал на Курской дуге. Был там тяжело ранен, и в апреле 1944 года медицинская комиссия признала меня негодным к строевой службе. Вернувшись в Ольховский район, я сразу возглавил тракторную бригаду, хотя рана еще не зажила как следует. Зимой учил молодежь вождению трактора, а весной вместе с ребятами выезжал в поле. Был механиком при Киреевской МТС, а когда стало подводить здоровье, перешел на более легкие работы. И сейчас по мере сил тружусь в совхозе «Гусевский».

В те дни все мы жили одной общей заботой, одной бедой, нависшей над нашей Родиной. У нас было одно желание — во что бы то ни стало остановить врага, повернуть его вспять и гнать до тех пор, пока на нашей земле не останется ни одного фашиста.

Мы верили в победу. Знали, что завоевать ее нелегко, но знали также, что она неизбежна. Каждый стремился приблизить этот светлый день — и опытные, закаленные в сражениях бойцы, и такие необстрелянные новички, как я, только что окончившая Сталинградский медицинский институт.

Мою подругу Анну Мяснянкину и меня направили в медсанроту 10-й стрелковой дивизии войск НКВД, штаб которой размещался в то время около старого моста через Царицу. Бои шли уже на подступах к городу, город после варварских бомбежек пылал, как свеча.

Мы с шофером Михаилом Ягоношвили получили приказ доставить четверых тяжело раненных бойцов к переправе. Ехали по улицам, как по огненным коридорам. Пробирались через руины, через груды щебня и камня, в сплошном дыму. Горячий воздух обжигал кожу.

Сдав раненых на переправе, той же дорогой с трудом добрались до штаба. А тут снова бомбежка. Почти десять часов подряд — адский грохот, взрывы и столбы огня вокруг. Как только выдалась передышка, комдив Сараев приказал переправить медсанроту за Волгу, в Заплавное. Я осталась в Сталинграде.

Целыми днями выносили мы раненых с поля боя в безопасные места. Первое время мне помогала медсестра Виктория Шепетя, о которой впоследствии писал К. Симонов.

Эвакуация раненых была немыслимо сложным и смертельно опасным делом. Я ловила попутные машины, идущие к переправе по самому гребню набережной, мимо памятника Хользунову. Но вскоре гитлеровцы начали обстреливать эту дорогу, и мы вынуждены были теперь гонять машины по железнодорожному полотну. Какое это было невыносимо тяжелое зрелище: грузовики со стонущими от боли людьми идут прямо по шпалам… Но другого пути не оставалось.