Люди Красного Яра (Сказы про сибирского казака Афоньку) - Богданович Кирилл Всеволодович - Страница 6

— А ты у них спроси.

Тут казаки, что собрались уже все, опричь дозорных, караульных и лазутчиков, зашумели и стали грудиться к одному месту.

— Чо там? — спросил Федька.

— Полоненников ведут.

Несколько казаков из сотни Ивана Кольцова вели четырех татар. Руки у полоненников были повязаны назад. С них уже поснимали весь доспех ратный — куяки и панцири, поотбирали саадаки[27] и сабли. Сами татары были побиты сильно и в изорванной одеже. Полоненные испуганно озирались, крутили по сторонам головами.

— Кто их в полон-то взял?

— Ивашко Наумов, десятник, с товарищами.

— Выкуп будет брать за них?

— Не ведаю. Сказывают, воевода велел к нему весть.

Тут собравшихся в круг казаков растолкал черный весь, ровно над костром прокопченный, казак Евсейка. Страшной. Зарос волосом до глаз. Леший, да и только.

— Сыть волчья! — дурным голосом крикнул он. — Побивать вас надобно — не в полон брать. Дружка мово Селиверстку с лука стрелили. В левый бок стрела вошла разбойная. Сгинет мужик, а у него в Тобольске баба осталась да дети малые.

Он подскочил к татарам. Те, не понимая, отчего казак шум поднял, на него таращились и назад пятились.

— Но-но! Годи, — выступая, строго сказал степенный, в годах уже казак, который вместе с товарищами привел полоненных.

Но Евсейка того казака не слушал. Оттолкнув его в сторону, он кинулся на полоненников. Ухватив левой рукой одного за грудки, он занес над его головой саблю. Так и сверкнула она в воздухе. Но чья-то рука перехватила саблю.

— Не трожь! — раздался всем знакомый строгий начальный голос. — Хватит на сегодня кровь лить.

Евсейка опустив руку, занесенную для удара, и, еще не выпуская татарина, обернулся на голос. В кругу расступившихся казаков перед ним стоял воевода Дубенской в куяке и шишаке, при сабле и с малой пистолью за поясом.

— Не след нам так вот. Око за око. Нам тут жить да жить, с ними вот обручь, — он указал на ясырей. — К тому же данники они государевы, ясачные люди будут. Кто такие? — обратился к татарам Дубенской. Те затоптались на месте, замотали головами. Не понимают.

— Вот будет им от воеводы ласка, — обратился к Федьке Севостьян Самсонов. — Он их приласкает сейчас.

Дубенской спросил татар еще раз, кто они. Те что-то лопотали по-своему.

— А ну толмача кличьте!

— Толмач! Где толмач! К воеводе толмача! — закричали казаки.

— Спрашивай, что такие, — хмуро приказал воевода, когда в круг вошел толмач.

Толмач спросил. Все четверо враз заговорили, затрясли головами. Толмач что-то по-татарски крикнул. Те так же, как враз заговорили, враз и замолчали. Потом выступил один, что старей от всех по годам был, и стал говорить. Он говорил быстро, потом повернулся на восход солнца и еще что-то добавил.

Толмач стал перекладывать, что татарин в своей сказке поведал.

— Сказывает он, господин Ондрей Анофриевич, что спосланы они были на острог наш промышлять от князцов окрестных, Татуша с Абытаем. А тем князцам велели спослать воинских людей на Красный Яр киргизские тайши[28], коим аринские и качинские люди завсегда ясак платят, потому как они, те аринские и качинские князцы, киштыми киргизские — данники суть. И еще сказывают, и в том шерть[29] дают, что-де не хотели Татуш с Абытаем на нас ходить, да убоялись тех киргизов — грозят, что, мол, отгонят их улусы[30] в свои земли. Не знай — брешут, не знай — правду молвят, — от себя добавил толмач.

Воевода молчал, слушая толмача, щурился, глядючи на ясырей. Те переминались с ноги на ногу.

— Снимите с них узы. Путы снимите, говорю! — приказал воевода. — Да не ножом режь, а сними, распутай. Сгодится еще веревка-то, может, и про них же опять.

Татар-ясырей освободили от пут.

— А теперь, казаки, снесите сюда все луки да колчаны со стрелами, что на поле собрали, и те сабли их татарские, и копья.

Казаки из наряда, из сотни Емельяна Тюменцева, принесли ворох разного оружия, побросанного татарами, снятого с побитых, положили около воеводы.

— Где твой лук-то? А? — вдруг спросил Дубенской одного из полоненных. — Сможешь спознать-то?

Толмач перевел. Татарин закивал головой — могу, мол.

— А ну ищи, — воевода указал на луки. Тот понял, нагнулся, переворошил несколько луков, вытащил один. Стал, глядючи на воеводу, — мол, дальше что.

— Дай, — протянул Дубенской руку.

Тот подал.

— Как звать-то тебя? Звать как?

Татарин понял.

— Амочай.

— Гляди, Амочай, — сказал воевода и ударил лук о колено, сломал его — силен воевода был. Он кинул себе под ноги обломки. Амочай стоял потупясь, задышал часто, то ли от страха, то ли от обиды.

— Вот так. А теперь, казаки, ломай луки и стрелы татарские все до единой. И копья тож. А ты, толмач, скажи этим, чтоб смотрели.

Когда все луки и стрелы, и саадаки, и копья, и кожаные щиты были поизломаны и сброшены в кучу, Дубенской взял саблю татарскую и огляделся по сторонам — чего-то поискал глазами.

— Эх, камня доброго нет близко. Ну да ладно. — Он нагнулся, наступил ногой на саблю, натужился и сломал ее. Поднял обломки и в ту же кучу кинул.

— Атаман нарядной сотни! Велю тебе: подпали дреколье это, — и носком сапога Дубенской ткнул в кучу обломков оружия.

Емельян Тюменцев споро вытащил кремень и кресало, высек искру на трут, дунул на него раза три, сунул в кучу — и красные хвостики огня побежали, запрыгали, заскакали по сухим обломкам. И вот уже вздыбилось высокое пламя, затрещали на огне ломаные сухие стрелы да копья, завиваться и свертываться стали куски кожи со щитов.

— Гляди, Амочай! И вы тож глядите, — обратился к полоненным воевода. Толмач стал переводить. — Глядите и запоминайте. К нам с этим вот, — Дубенской опять ткнул ногой в сторону дреколья, которое на огне сгорало, — с этим к нам не ходите. Худо, как сегодня, будет. Шерть давайте на верность нашему государю, и мы от киргизов вас защищать будем, не дадим в обиду. Так своим князцам и лучшим людям улусным, коих еще не побили мы, и отповедуйте. А сейчас идите себе с миром по улусам. Зла вам боле не учиним… пока.

Иван Кольцов, стоявший тут же, покачал головой.

— Учить их надобно, Ондрей Анофриевич. В угон идти, чтоб…

— Не учи. Успеем еще. Пусть пока эти так идут. А в угон, коли надобно по-вашему, еще отправимся, дай срок, — ответил Дубенской и, повернувшись, зашагал прочь.

— Казакам велю отдых дать на сегодня. Караул крепче держите, — наказывал он на ходу атаманам, которые следом за ним тронулись. — Нарядите мне на посылки новый десяток по выбору. А ремесленных людей и городового ставления мастеров ко мне пошлите, и чтоб чертеж при себе имели. Хочу сегодня досмотр всему острогу весть: где еще чего надобно делать, сколь лесу еще добывать придется и прочее иное. Быстрее острог ставить надобно, быстрее. Сегодня нам воинское счастье и удача были, а как потом станется?

На другой день вране вновь поднялись казаки. И вновь застучали топоры, пошли в ход тесла и долота замест пищалей и сабель. Кузнецы раздули горн, ковали железные скобы — воротные створки сшивать и петли к створкам прилаживать.

Федьку поставили кузнецам пособлять: где что поднесть, где что подержать, когда мехами качнуть — огнище раздуть.

Непоодаль от кузнецов ладили казаки ворота, на слеги накидывали оструганные плахи. В листвяжные плахи толщиной чуть не в три пальца плохо шли скобы, гнулись — крепко листвяжное дерево. Казаки потихоньку ругались — воевода рядом стоял, невместно было в голос лаяться, прямили скобы, вновь били молотами.

Федька, захотев испить, отошел от кузнечных людей. К Енисею идти далеко. Пошел к острогу. Там в берестяных туесах да в деревянных кадушках завсегда вода припасена была.