Солнцеворот (СИ) - Криптонов Василий - Страница 52

Спокойно. Обдумай всё. Они считают его вампиром, но не уверены. Они ждут нападения. Что можно сделать? Можно продолжать изображать беспомощного слепца. Когда они отвлекутся на звуки снаружи, он начнет их убивать. И плевать на предостережение Аммита. Он, Сардат, — один, а этих тут — двадцать могучих, которые к тому же насосутся крови графа. От одного монстра проще убежать, чем от двух десятков.

Есть и другой вариант — перебить их уже сейчас. А чего ждать-то? Потом, когда снаружи начнется веселье, выйти, помочь добить оставшихся, прикончить капризного ублюдка и объяснить Аммиту, что всё это было ловушкой.

Или, как говорил тот же Аммит, попытаться мыслить по-человечески? Например, прыгнуть, выбить крышку и — сбежать. Свои увидят, что он бежит, и не бросятся в атаку. Караван пойдет своей дорогой, они — своей, и все довольны.

Но можно, конечно, рассудить и по-другому. Не все так просто в этом фургоне. Пока одни сидят в цепях, а другие ими помыкают, великой дружбы между ними не будет.

— Вот оно как, значит, — тихо сказал Сардат, усаживаясь в прежнее положение. — Вампиры своих же в цепях возят.

— Заткнулся, пока жив, — рыкнул надзиратель, но Сардат не обратил на него внимания.

— И чего вас ждет, ребята? Выставят впереди армии, чтоб скорее передохли, заслужив прощение и благодарность короля?

Надзиратель, шумно сопя, поднялся на ноги. Остальные молча слушали.

— Будете сражаться за эту драгоценную возможность? Или перейдете в другую армию, ту, что победит? У нас не носят цепей, братья.

Удар Сардат почувствовал ещё до того, как надзиратель как следует замахнулся. Перехватил ногу в тяжелом ботинке и, остановив сердце, мгновенно переломил её в двух местах, дернул на себя. Надзиратель подавился криком, а Сардат пробил его плоть. Рука, царапаясь о ребра, проникла в горячее, мокрое. Пальцы сжали бешено пульсирующий комок.

Сардат вырвал сердце из груди надзирателя на глазах у двух десятков пленных вампиров. Подержал его в руке, прислушиваясь к последним биениям, и швырнул на пол.

— Что, больше никто не станет душить меня цепью? — тихо сказал он. — Хорошо. Значит, вы меня услышали. Кто скажет, где у этого ублюдка ключи?

Ответил ему всё тот же глухой голос, уже казавшийся старым знакомым:

— А нет у него ключей. Ключ у Паскара, крысы этой скулящей.

Прежде чем Сардат успел обдумать услышанное, снаружи послышался крик. Лязг. И крик ещё более страшный — тот, с которым умирает человек.

Паскар медленно протер платком лезвие меча. Бросил испорченную тряпицу, и она алой кляксой упала на грязную землю. Меч блестел. Минуту назад он пронзил брюхо слепого, который всерьез собрался отобрать у Паскара ключи, а то и убить. Наивный глупец. Хотя, вот, например, Сотур мертв. Эту груду дымящегося мяса не стоит даже пытаться оживлять. Уйдет ведро крови, а получится тупо мычащее животное. Паскар уже видел такое. Он много чего повидал за свою невеселую жизнь.

Сотур был молод и глуп, когда ему предложили поиграть командира, он с восторгом согласился. Не знал, что главных стараются убить в первую очередь. Так и получилось. Аммит превратил его в фарш за пару секунд, вызвав у Паскара восхищение.

Аммит! После всех этих лет увидеть его — это было нечто большее, чем исполнение детской мечты. Паскар вплотную подошел к утолению своей страсти, и сейчас руки его слегка дрожали. Что будет, когда Аммит умрет? Что будет с ним, Паскаром? Не почувствует ли он себя вновь перепуганным мальчишкой, бегущим через лес, несущим за плечами шум погони? Его предупреждали, что нельзя иметь такую страсть, которая утоляется. Как будто бы он мог выбирать…

Стоны и ругань из перевернутого фургона. Да, этот великан-Ратканон действительно могучий человек. Страшно представить, что будет, если обратить его. Но всем известна его ненависть к вампирам. Он скорее умрет, чем согласится принять дар. И умрет он сегодня же.

— Поднять фургон, — приказал Паскар. Теперь его голос звучал не так, как запомнил его Сардат. В нем остались женственные нотки, но не было и следа манерности.

Шестеро оставшихся в живых вампиров бросились исполнять приказ. Из фургона что-то гневно завопили, и наружу вышвырнули труп надсмотрщика.

— И скажите, там, чтобы наши выходили, — добавил Паскар.

Представление закончилось. Пора было начинать то, ради чего и затеяли этот караван.

Внутри поставленного на колеса фургона зазвенели цепи. Послышался чей-то задыхающийся, изумленный вопль. Да, жизнь научила Паскара, что это — один из самых тяжелых ударов для человека или вампира. Что-то, сопоставимое с предательством: узнать, что твой собрат по несчастью, не просто притворялся таковым, но что он — твой враг.

Наружу выбрались десять вампиров, потирая запястья. Спрыгнули на грязную землю. Им тут же поднесли оружие, подвели коней — из тех, что вели за фургоном, в запасе.

Итак, семнадцать вампиров, отборных бойцов. У одного в руках — саквояж с кровью. Слепой, вероятно, сейчас рассказывает своим о крови графа Кэлпота. Что ж, пускай он в это верит. Только в пробирках — кровь Эрлота. Весь этот караван вообще не имел к графу никакого отношения, разве что заключенные были — с Юга, но о них можно и вовсе забыть.

Паскар нахмурился, увидев пробоину в стене фургона. Там, внутри, мелькнуло чье-то лицо. Когда и как это получилось? Должно быть, когда та девица саданула копьем и промахнулась. Пробила сталь на крови. Значит, копье — тоже кровавое. Но даже на копье всего не спишешь. Нужны силы. Значит, девица тоже вампир.

Аммит, тот слепец, и эта дамочка с копьем, наверняка недавняя партизанка. И такой человек, как Ратканон. Вот и вся армия…

Паскар остановился у перерубленного пополам тела мужчины. Глаза безжизненно смотрели в небо, рука всё ещё сжимала копье. Он, наверное, и удивиться не успел, когда из-под днища фургона с бешеным лязгом вылетели широкие лезвия. Девица успела прыгнуть, слепец был в фургоне, Аммиту перерубило икроножную мышцу, а Ратканон, кажется, отделался царапиной. Одному лишь не повезло. И зачем они его потащили в атаку? Да уж, нашли великого бойца.

— Фургон готов, — доложили Паскару. Тот кивнул, все ещё глядя на труп. Наклонился, разжал мертвые пальцы, поднял и осмотрел копье. Так и есть, наконечник на крови, хоть и слабенькой. Должно быть, того барона, о котором ему говорили. Модора.

— Великолепно, — сказал Паскар. — Я хочу, чтобы вы подожгли лес вокруг деревни, в которой они укрылись. Пусть поймут, что бежать некуда.

— Лес? — озадачился вампир. — Но как мы остановим пожар?..

— Я что-то говорил насчет того, что пожар нужно останавливать?

Молчание.

— Я велел поджечь. Исполняй приказ. Запеки для меня этих цыплят.

И Паскар, бросив, наконец, в ножны меч, подошел к своей лошади.

«Ты всё сделал правильно», — сказал этот голосок, обладательницу которого хотелось придушить.

Нет, не хотелось. Это тьма говорила в нем, алая тьма, багровая тьма. Тьма всех оттенков красного — и черного.

Вдох-выдох. Спокойно. Несмотря ни на что — спокойно.

«Что сделал? — заговорил мысленно Сардат. — Я ничего не сделал».

«Ты сдержался ради меня».

«И из-за этого погиб человек».

Она промолчала. Кажется, это была умная девчонка, она не отвечала на глупые речи. Саспий погиб в первые же секунды нападения, потому что, переполненный верой в собственные силы, полетел в атаку, очертя голову. Вампиры казались такими неопасными. А вот механизм, выбрасывающий лезвия, что неизвестные мастера прикрепили под днищем фургона, оказался смертоносным.

Сардат ничего бы не смог поделать. Он мог лишь отомстить. Когда он выбрался наружу, месть казалась спасением. Какая разница, жив Саспий или мёртв, если можно уничтожить всех. Всех вампиров, всех людей, весь мир!

Багровая тьма поднималась со дна души, готовая затопить Сардата, сделать его чудовищем во второй раз. Но он не позволил ей этого. Он смотрел на Сиеру, которая, сделав несколько шагов в темноте, присела и призывно глянула на него. Сардат спрыгнул с крыши фургона, подбежал к ней. Когда положил руку туда, где лежала её ладонь, ощутил эфес меча.