Эволюция (СИ) - Криптонов Василий - Страница 55

— Что ты себе позволяешь, Хирт? — Он старался говорить грозно, но выглядел маленьким мальчиком, отважившимся дать отпор пьяному отцу. — Думаешь, мы не знаем, кто убил…

— А что, траур уже закончился? — перебил его Хирт.

Кольрин замялся.

— Н-нет, завтра…

— Тогда для чего же ты досаждаешь мне сегодня? — развел руками Хирт и, оттолкнув Кольрина, двинулся дальше через расступающуюся толпу. Елари поторопилась за ним, ловя на себе дикие взгляды узоргов, прератившихся в рассерженных пчел, готовых жалить и умирать.

— До конца траура ты должен сидеть за решеткой, а не у себя дома! — заорал Кольрин.

— И кто же отдаст такой приказ? — повернулся к нему Хирт. — Может быть, Верховный Советник? Где же он? Покажите мне этого сукина сына! О… Да, точно, это же я! — Хирт засмеялся. — Я повелеваю себе пройти в свои покои и хорошенько отдохнуть, а завтра жду всех в церемониальном зале. Пусть придут все симпатичные девушки, и я выберу из них самую красивую на роль принцессы. А про все остальные глупости мы забудем.

Вслед за Хиртом Елари скользнула в кабину лифта. Хирт нажал комбинацию букв и цифр на клавиатуре, и кабина сорвалась с места. Вверх, вправо, влево… Несмотря на прекрасную стабилизирующую систему, Елари замутило от этих рывков. Давно она здесь не была, очень.

Как только они оказались наедине, лицо Хирта превратилось в гипсовую маску. Бутылка дрожала в опущенной руке.

— Зачем тебе понадобился этот фарс? — тихо спросила Елари. — Зачем ты их разозлил?

Хирт молчал.

Кабина остановилась. Они прошли по пустынному широкому коридору, который завершался дверью. Она открылась от браслета Хирта. Внутри загорелся свет.

Комнатой и, тем более, каютой это помещение нельзя было назвать. Покои — вот было подходящее слово. Елари бросилась в глаза огромная кровать, множество почему-то разноцветных кресел, паркетный пол…

Как только дверь закрылась, бутылка упала и покатилась по паркету, выплескивая красное, похожее на кровь вино на желтые доски пола.

Хирт упал на колени, скрючился, касаясь лбом паркета. Потом повалился на бок. Елари увидела его рот, разевающийся в беззвучном крике, увидела, как из закатившихся глаз текут слёзы. Как неестественно крупная дрожь сотрясает этого маленького смешного человечка.

В этот миг она поняла его лучше, чем хотела, и у неё самой подкосились ноги. Елари опустилась на колени рядом с Хиртом и дрожащей рукой погладила его по голове. Он схватил её ладонь, как утопающий, и только теперь наружу прорвались звуки. Он судорожно дышал, всхлипывал, задыхался, всё ещё продолжая бороться с собой.

Как она могла не подумать. Если уж ей стало так плохо от приближения к обезглавленному дому, то каково было ему?

Чувствовать тот же хаос.

Знать, что он послужил его причиной.

Понимать, что его возлюбленной принцессы не существует больше.

Вот для чего он принялся ломать комедию. Ему было нужно показать какие-то эмоции Кольрину и остальным, и показать пьяную бесшабашность ему было проще всего. Только Елари «посчастливилось» увидеть настоящие его чувства. Чувства человека, переломившего себе хребет и пытающегося ползти.

— Я не смогу, — услышала она скулёж, в котором разум отказывался признать голос Хирта. Я… не… смогу…

— Сможешь, — твердо сказала Елари и сжала его пальцы. — Даже не сомневайся.

В ответ он негромко завыл. Елари закрыла глаза. Ночь предстояла длинная…

Если Хирт проспал хотя бы час этой ночью, это было хорошо. Сначала он долго лежал на полу, потом Елари заставила его встать и пойти в душ. Через полчаса она зашла в душевую и обнаружила Хирта стоящим без движения в кабине молекулярного душа. Когда Елари выключила программу, от Хирта, казалось, пахло озоном — так вычистили его микроволны.

Еды в покоях Хирта почти не обнаружилось. Елари нашла лишь несколько энергетических батончиков. Предложила Хирту, но он помотал головой, и Елари съела их сама.

Потом они легли. В одну постель, поскольку второй не было. Хирта трясло, будто в лихорадке, кажется, у него действительно поднималась температура и тут же падала. Он то проваливался в похожее на кому забытье, то с криками подскакивал на месте и начинал нести бессвязный бред.

Елари утешала его. Пела колыбельные песни. Держала за руку и тщетно пыталась подобрать слова утешения, которого не существовало. Уже под утро они, будто сообща лишившись последних крох разума, занялись любовью, или чем-то отдаленно на неё похожим. После этого Хирт затих. Минут десять Елари прислушивалась к его дыханию и почти уснула, когда услышала шепот:

— Теперь ты видишь.

Да, теперь она видела, во что превратилась его жизнь, и теперь она знала, что выдержит. Переживет и грядущий день, и тысячи тех, что за ним последуют.

— Моё сердце, — сказал Хирт, застегивая манжеты рубашки, когда они, наконец, выбрались из пропитанных потом простыней и начали готовиться к выходу.

— Что? — Елари отвернулась от зеркала, перед которым пыталась расчесать намертво спутавшиеся волосы, и посмотрела на Хирта.

— Моё сердце, — сказал Хирт будничным тоном. — Я хочу, чтобы оно принадлежало тебе. Не так уж оно и плохо, знаешь… Оно вполне способно любить.

На последнем слове его голос дрогнул.

— Это дикость, — сказала Елари.

— Это моя воля, — возразил Хирт. — Я не хочу исчезнуть бесследно.

Потом он молчал, и Елари чувствовала затаившееся в тишине ожидание. Закончив с волосами, она положила расческу на столик, закрыла глаза и сосчитала до десяти.

— Обещаю, — сказала она.

— Умница девочка, — сказал Хирт, и в его голосе послышалось что-то от прежнего Хирта, такого, каким он был до убийства принцессы Иджави. Он опять входил в роль.

Испокон веков узоргами управляли принцессы. Женщины. Существа, чья генетика предрасположена к мирному существованию. Но второе лицо после принцессы — Верховный Советник — всегда был мужчиной.

Первые узорги давно канули в небытие, оставив после себя потомство. Из поколения в поколение гены мутировали, и в коллективном сознании узоргов происходили перемены, кажущиеся непредсказуемыми. Законы воспитывали инстинкты, а инстинкты порождали законы. Ни один из этих законов не провозглашался на общем собрании, не принимался большинством голосов. Узорги просто знали. Они существовали, как единый организм, и не было нужды проговаривать очевидные вещи.

Принцесса стоит во главе народа, за ней решающее слово в случае разногласий.

Верховный советник — тот, к кому принцесса обязана прислушаться.

Принцесса может осуществлять любые действия для достижения благополучия народа, кроме инициации войны.

Верховный Советник обязан действовать в интересах народа и координировать свои действия с принцессой. Верховный Советник не может объявить войну.

Объявить войну или иным образом подвергнуть опасности свой народ способна лишь королевская чета. Принцесса, вышедшая замуж, становится королевой, её избранник — королём.

Вместе, Инь и Ян, они являют собой совершенное существо, способное оценить риски и принять единственно верное решение.

В случае смерти принцессы только Верховный Советник может назначить новую. В случае смерти Верховного Советника, его место занимает следующий по старшинству и назначает принцессу. Новая принцесса войдет в права только после того, как убьет убийцу своей предшественницы тем же оружием. Так теряется всякий смысл в заговорах и переворотах.

Сейчас, глядя на постепенно заполняющийся узоргами церемониальный зал, Дигнус Кольрин чувствовал тошноту. Внутренности как будто кто-то стиснул в кулак. Он чувствовал себя так, будто это он был преступником, он был нарушителем. Но разве могло быть иначе?

То, что он назвал эволюцией, было на деле предательством едва ли не всех установок узоргов. Он самовольно взял на себя функции Верховного Советника. Он пытался инициировать войну. Он собирался назначить принцессу и сделать её королевой. Пусть и только в мыслях, но он переступил через природу узоргов, а у преступников нет и не может быть оправданий. Они либо побеждают и становятся королями, либо проигрывают и превращаются в подсудимых.