Леди Гамильтон и Адмирал Нельсон. Полжизни за любовь - Павлищева Наталья Павловна - Страница 31

— Ты замечательный!

Раньше добавляла: «Я тебя люблю», с тоской подумал лорд Гамильтон. Это было тогда, когда Эмма благодарила за очередной безумный подарок мужа. Те времена прошли, остались в Неаполе. Удобном, теплом, красивом Неаполе, где не было снежных сугробов, как в Палермо (хотя сами жители Палермо утверждали, что и у них сугробов никогда не бывало), а жизнь была налаженной, интересной и такой приятной… Временами казалось, что стоит вернуться в Неаполь, и все станет по-прежнему.

Нет, нет, он не о том думает! Нельсон болен, плохо себя чувствует. Конечно, Эмма не могла оставить адмирала страдать, запор — это очень неприятно. А леди Гамильтон само утешение, она заботится обо всех — о королеве с ее многочисленным потомством, об англичанах, которым удалось бежать вместе с Гамильтонами, об английских моряках с кораблей, об адмирале Нельсоне… Эмма обо всех заботится и всем сочувствует.

Несчастному Гамильтону так хотелось, чтобы жена позаботилась о нем и посочувствовала и ему тоже. Но она в очередной раз упорхнула к адмиралу, и лорд лежал в одиночестве — больной, несчастный, потерявший коллекцию, которую собирал большую часть жизни, потерявший саму привычную жизнь, потерявший (он уже это чувствовал) обожаемую жену.

Что оставалось делать Гамильтону — изобразить оскорбленного мужа, потребовать от Нельсона сатисфакции, выставить его прочь или прогнать саму Эмму? Но старик тоже обожал Нельсона, к тому же он вовсе не хотел оставаться одиноким. Эмма и Нельсон рядом… Но разве не он сам внушал жене, что искалеченность адмирала не повод для насмешек, напротив, признак стойкости характера, не всякий сумеет после таких ранений вернуться в строй и не превратиться в нытика.

Сэр Уильям любил Горацио, как любил бы собственного сына, которого у него никогда не было. И если столь же любимой им Эмме хорошо рядом с Нельсоном, а Нельсону рядом с Эммой, то может ли он противиться этому счастью?

Лорд не признавался сам себе, что не столько не может, сколько не хочет, он устал, страшно устал от всего — суматошной жизни, которую вел последние годы по милости Эммы, бегства, страхов, опасений и переживаний, а последняя потеря коллекции и вовсе выбила из жизненной колеи. Хотелось только одного — чтобы все поскорей закончилось, а если при этом Эмма будет с Нельсоном и им хорошо, то пусть будет, только бы его оставили в покое.

Но не оставили. Покой и Эмма несовместимы, ее жизненная энергия не позволяла находиться в состоянии бездеятельности и минуты. Подвижная леди Гамильтон заставляла шевелиться и не терять присутствия духа и всех остальных, в том числе Нельсона.

Устраивать праздники и приемы невозможно, во — первых, это вызвало бы резкое осуждение всех обездоленных, нашедших пристанище в Палермо, во-вторых, оказывалось несколько не ко времени. Эмма нашла другое занятие, теперь она каждый вечер и большую часть ночи проводила за картами, делая довольно крупные ставки.

Эмма, которая никогда, кроме тех недолгих лет, пока жила под жестким контролем у Гревилла, не знала счета деньгам, с легкостью проигрывала сотни фунтов стерлингов, приводя супруга в ужас.

— Эмма, может, не стоит столько играть, это вредно для всех.

— Почему? Это так весело.

Лорд Гамильтон попробовал урезонить жену:

— Тебе не везет в картах.

— Ничего подобного, сегодня я выиграла!

— Два фунта. А вчера проиграла сто пятьдесят. Дорогая, если ты не умеришь свой пыл, мы потеряем остатки состояния.

— Ах, не ворчи, когда ты ворчишь, ты становишься похожим на занудного старикашку, а я хочу, чтобы мой муж был по-прежнему бодр и весел.

Как ей объяснить, что деньги не берутся из воздуха, что потеря коллекции означает значительную финансовую потерю? Хотя что объяснять, Эмма все прекрасно понимала сама, но задумываться над положением дел не желала вовсе. Деньги? Они откуда-нибудь возьмутся снова, в конце концов, рядом королева, обязанная ей спасением, у королевы целы все бочонки с золотыми монетами, всегда можно взять в долг.

Нет, такая скучная вещь, как деньги, леди Гамильтон не интересовала совсем. Она видела только своего обожаемого Нельсона и помнила только о его и своих заслугах за последние месяцы.

Играла леди не одна, за карточным столом рядом сидел адмирал, также проигрывая немалые суммы. Игра затягивалась далеко за полночь, на сон времени почти не оставалось, адмирал едва не падал от усталости. В Палермо и на флоте начали открыто судачить о нездоровом пристрастии леди Гамильтон и Нельсона. Первым не выдержал капитан Трубридж, боевой соратник адмирала. Он напомнил о вреде ночных бдений для здоровья, а когда это не помогло, открыто укорил Нельсона в создании поводов для злословия, в переживаниях лорда Гамильтона и намекнул, что англичане считают женщин, играющих в карты, падшими. Нельзя сказать, что Нельсон сам не понимал ненормальности ситуации и осуждения, но отказаться от постоянного присутствия рядом леди Гамильтон не мог.

А тут еще сообщение из Лондона о том, что его супруга, леди Фанни Нельсон, устав от ожидания благоверного и потеряв надежду на его возвращение в Англию, решила сама прибыть в Палермо! Нельсон схватился за голову единственной рукой: только Фанни здесь не хватало. Адмирал сам себе не признавался, что в Эмме его подкупило именно отличие от оставленной дома супруги. По сравнению с леди Гамильтон жена стала казаться тоскливой, некрасивой и занудной обузой, которую он просто обречен терпеть из-за своей давнишней глупости.

К чему было жениться на столь бесцветной женщине? О чем пишет леди Нельсон? О нерадивости слуг, о проблемах со здоровьем, о постоянном беспокойстве за его судьбу… Нытье, нытье, нытье… Разве она могла бы так, как леди Гамильтон, рискнуть всем, организовать (и как хитро!) бегство королевской семьи, быть столь отважной во время шторма, наконец, вообще быть такой энергичной и веселой? О, нет…

Фанни Нельсон вполне могла бы составить пару лорду Гамильтону с его грустью о потерянной коллекции, с его болезнями и меланхолией. Конечно, и у Нельсона немало болезней, тоже едва живой, но он боевой адмирал, такому простительно. А лорд? Всю жизнь провел почти в покое, будучи дипломатом. Что за опасности у дипломата? Никаких. Откуда болезни? Только из-за собственного характера.

У самого Нельсона тоже частенько бывали приступы депрессии, когда свет не мил, а смерть казалась близкой и желанной. Но из этого состояния его легко выводила Эмма Гамильтон, за что не быть ей благодарным адмирал не мог. Разве способна так взбодрить Фанни Нельсон? Да ни за что!

Адмирал искал и легко находил причины предпочитать Эмму Гамильтон Фанни Нельсон, ждущей его дома. Их вообще невозможно сравнивать!

А лорд Гамильтон… он, конечно, умен, образован, добр и, что там скрывать, терпелив, но он явно не пара замечательной, искрометной, блестящей Эмме! И снова Нельсон забывал, что без терпеливого Гамильтона Эмма не была бы ни блестящей, ни светской, а если искрометной, то где-нибудь в Хавардене, потому что Гревилл уже в ней не нуждался, а никому другому она не нужна и подавно, разве что развлечься на денек. Адмирал не знал, что нынешняя Эмма создана Гамильтоном (на свою голову).

Но, во-первых, Нельсон не знал жизненной истории Эммы, во-вторых, даже узнав, не придал значения, потому что, общаясь с моряками, среди которых встречались люди самые разные, был гораздо более демократичен, чем люди его круга. Кстати, он так и не узнал о существовании Эммы-младшей!

В Палермо тянулись скучные, холодные дни…

Король Фердинанд вовсе не полагался на помощь леди Гамильтон, которую терпеть не мог, он действовал, хотя все считали короля ленивым тюфяком. Нет, Фердинанд не отправился на утлой лодчонке поднимать в Неаполе восстание против французов, он дал для этого деньги и полномочия кардиналу Фабрицио Руффо и теперь ждал результата.

Результат не замедлил явиться. Неаполитанцы вовсе не зря противились бегству короля, надеясь встать под его знамена в борьбе с французами. Когда выяснилось, что королевских знамен не будет, на время притихли, но камни за пазухой припрятали. Поэтому, когда появился кардинал Руффо, недостатка в желающих поднять восстание против французской оккупации не было.