Дракон для жениха (СИ) - Светлана Крушина Викторовна - Страница 86

Для монахов приготовили лошадей; сразу было видно, что это не парадные, породистые, а простые рабочие лошадки — неказистые, но крепкие; других, очевидно, в монастыре и не держали. Для Эрики тоже оседлали кобылку, с виду исключительно смирную, но все-таки девушка подошла к ней с робостью, словно боялась, что животное вот-вот укусит или лягнет ее.

Стало ясно — во всяком случае, пану Иохану, — что наездница из нее некудышная, и как она собирается выдержать дальний путь в драконьи земли — только Великому Дракону и ведомо. Следовало попытаться еще раз отговорить ее; барон решил по возвращении заручиться поддержкой самой королевны.

Кроме того, приглядевшись, барон понял, что кобылка под мужским седлом, как и прочие лошади. Нахмурившись, он подошел к Эрике и тихо спросил ее, умеет ли она ездить по-мужски. Конечно же, она не умела — среди высокородных дам это было не принято и считалось неприличным.

— Черт возьми, — буркнул он в сердцах; душевных сил на то, чтобы соблюдать приличия, почти не оставалось. Мелькнула мысль попросить у монахов какой-нибудь шарабан для барышни — и тут же исчезла: любой экипаж только создавал бы помехи на такой каменистой местности. — Значит, поедете со мной.

— Как это — с вами? — покраснела Эрика.

— На моей лошади. Не хочу, чтобы вы свалились с седла и сломали себе шею.

Девушка покраснела до ушей, но протестовать не стала.

Настоятель лично вышел проводить гостей; словно завсегдатай столичных приемов, он вел Эрику под ручку и на разные лады восхищался ее храбростью — качеством для юной девицы весьма редким и оттого еше более драгоценным. Преподобный нравился барону все меньше и меньше; ему начинало казаться, что он видел уже где-то и когда-то эту физиономию с острым птичьим носом и пристальными, близко посаженными глазами; и обладатель ее тогда носил отнюдь не монашескую рясу.

Не в силах больше сдерживать нарастающую неприязнь, пан Иохан обратился к настоятелю:

— Скажите, преподобный, вы в самом деле верите в драконов как в зубастых чудовищ с шипастым хвостом?..

Казалось, тот нисколько не удивился вопросу.

— Вы ведь верите в звезды над головой, в эти горы вокруг нас?

— Звезды мы можем видеть каждую ночь, если их не закрывают тучи, а горы даже можно потрогать.

— То есть, вы верите только в то, что можно увидеть или потрогать? — улыбнулся настоятель. — А как же, скажем, нравственный закон внутри нас?

В него вы верите? Или нет? Что до облика драконов, их описали великие пророки в своих книгах. Вы подвергаете сомнению их слова?

— Подвергаю. Мало ли, что привиделось пророкам спья… с перепугу? Вот я, например, могу заявить, что дракон — это звездная пыль. Или дракон — это… истеричная девица.

— Что?.. — преподобный, кажется, несколько растерялся. — Что вы имеете в виду, барон?

— Только то, что сказал, — устало ответил пан Иохан, — не более и не менее. А как, по-вашему, правильно это — отдавать молоденьких девушек, почти детей, на растерзание такому вот зубастому и шипастому чудовищу?

— Почему же непременно на растерзание? Неисповедимы пути Великого Дракона, и неведомо никому, для какой надобности требует он девиц…

Однако же существует Уговор, и благодаря Дракону мы живем в мире, и собираем обильные урожаи, и дарованы нам мудрость, и огонь, и крепкая вера… да все наше благосостояние идет от Дракона!

— Так ли это?

— Барон, барон! — настоятель предостерегающе поднял палец. — Осторожнее.

От ереси до богохульства — один шаг!

— Да и не стоит ничего благосостояние, за которое приходится расплачиваться жизнями ни в чем не повинных девочек, — продолжал пан Иохан, как будто ничего не слыша.

— И все счастье мира не стоит слезы одного замученного ребенка? — с каким-то почти воодушевлением подхватил преподобный. — Ах, барон, опасно читать запрещенную литературу. За это, знаете ли, ссылают на каторгу.

— Вы, однако, читаете…

— У нас тут место глухое, власти далеко… А знаете, меня удивляет, что вы, с такими-то взглядами, делаете в свите ее высочества.

— Меня и самого удивляет. Прощайте, преподобный.

— Полагаю все же — до свидания. Еще свидимся, барон.

— Прошу вас, панна, — повернулся пан Иохан к Эрике. — Я помогу вам.

Он подсадил девушку в седло; настоятель молча и неподвижно наблюдал за ним, сложив руки на животе. Когда барон вознамерился сам запрыгнуть на лошадь, в глазах священника появилось осуждение, он качнулся вперед.

— Но, барон, мы подобрали для благородной панны смирную кобылку…

— Благородная панна не может ехать в мужском седле.

— Благородная панна не может ехать на одной лошади с мужчиной! — решительно запротестовал настоятель. — Это недопустимо! Это неприлично!

Вы не родственник ей и не муж!

— Не могу же я заставить благородную панну идти пешком, — холодно ответствовал пан Иохан. — Пожалейте и вы ее нежные ножки.

— Это непристойно! — продолжал кипеть преподобный. — Я не допущу!

Барон молча пожал плечами и тронул лошадь. Не допустит он! Ну, и что они сделают? Не станут же эти длиннорясые удерживать его силой и стаскивать с седла?

— Распутник! — бросил ему в спину почтенный настоятель. — Учтите, мои братья глаз не спустят с вас!

Половину пути проделали в молчании; монахи ехали позади и сверлили спину пана Иохана недобрыми взглядами; ему это не нравилось, но он старался не обращать внимания — дырки же от их взглядов не появятся. С первых минут Эрика затаилась в кольце оберегающих ее рук подобно пойманной птичке; казалось, она едва-едва позволяла себе дышать. Барона это страшно раздражало, создавалось ощущение, будто он везет не живую девушку, а вытесанную из камня чурку. Но вот Эрика чуть расслабилась, устав от долгой напряженности тела, и он сразу почувствовал себя лучше — насколько это вообще было возможно в подобной ситуации. Пунцовое, словно раскаленное — коснись, и обожжешься, — ухо девушки маячило в непосредственной близости от его губ, и он с горечью подумал, что судьба играет против него. Вот что бы ей стоило устроить так, чтобы вместо Эрики в его объятьях оказалась… Улле? (само собой напрашивалось другое имя, но пан Иохан даже в мыслях запретил себе произносить его).

Ехали медленно; лошади осторожно ступали по камням. Монахи, как отметил барон, тоже оказались не лучшими наездниками, в седлах они держались кое-как, болтались, словно кули с мукой. Не джентльмены, одним словом.

— Барон… — произнесла вдруг Эрика, когда уже казалось, что молчание продлится до самого конца пути. — Барон, что-то случилось?

— Конечно, случилось, — отозвался пан Иохан со сдержанным удивлением. — Вы разве не помните?

— Нет, взрыв, вооруженные люди — это все я помню. Я имела в виду другое.

Что-то случилось лично с вами?

— С чего вы взяли?

Эрика вздохнула. Объяснить свои ощущения словами она затруднилась бы, но… Сколько она знала барона, он всегда казался ей чем-то вроде солнца, щедро дарившего свои лучи всем, кто был поблизости. Исходившее от него сияние (внутреннее, конечно, внутреннее!) было столь ярким, что далеко не всем хватало духу смотреть на него, не щурясь и не отворачиваясь (к этим робким людям Эрика причисляла и себя). Но теперь… теперь на солнце нашла туча, а светлое лицо барона Криуши омрачила тень. Эрика видела, что он устал и чем-то огорчен, огорчен до такой степени, что не в силах этого скрыть. Кроме того, он так странно говорил о Великом Драконе и Уговоре… Раньше подобных речей от него, вроде бы, не слышали.

— Вы не хотите отдавать ее высочество Дракону?.. — тихо спросила Эрика.

— Нет, — ответил пан Иохан. Щеки его вспыхнули, но он отчетливо повторил: — Нет. Не хочу.

— И давно вы… не хотите? Простите, барон, я не имею никакого права спрашивать вас об этом, — она торопилась, сама пугаясь собственной смелости, или, точнее, непомерной дерзости, а еще сильнее — того, что вот сейчас порыв этот пройдет, и она снова потеряет дар речи и окаменеет от робости. — …Никакого права, и вы можете не отвечать, можете осуждать и презирать меня за мое любопытство и мою неждержанность, за то, что я вообще заговорила об этом… Вы испытываете к ее высочеству какие-то особенные чувства?