Мое королевство. Бастион (СИ) - Ракитина Ника Дмитриевна - Страница 18

Хранитель слушал внимательно, не прерывая, не выражая своего отношения к услышанному, только как складка залегла между бровями с самого начала истории, так там и оставалась.

Он дослушал, помолчал и сгреб футляр с «иглой».

— Эта гадость останется у меня. Когда вы планировали уехать, Даль Олегович? Я добуду билет в соседнее купе. Вы пристроите меня во дворец. Чтобы я был рядом с Алисой, но не на виду. Истопником, полотером, часовщиком. Там много часов и все их надо заводить, перебирать, смазывать. Если телохранителем — вызовет внимание, а так я смогу остаться невидимкой. И быть с ней рядом во время праздничной церемонии.

— Хорошо, — ответил комиссар, испытывая разом досаду и внезапное облегчение.

Посреди абсолютно пустой, пронизанной солнцем комнаты стояло два табурета. Правый огружала печатная машинка, со второго Инна, согнувшись, одним пальцем тюкала по клавишам.

При виде Крапивина она вскочила, сунула ему жесткую ладонь.

— День добрый, Даль Олегович! У нас все в порядке. Мона Адашева ушла за опенками. За ней наблюдают.

— Вольно, — пожав протянутую руку, улыбнулся Даль. — Я вот по какому вопросу. Последние отчеты не смог прочитать.

Инна покраснела.

— Простите, Даль Олегович. Я когда Гришу за машинкой посылала, схватил первое, на что глаз лег. Две клавиши западают, лента старая, а еще копирку забыл.

Комиссар усмехнулся. Похоже, проблемы с чернильными приборами в присутствиях, навроде рвущих бумагу ржавых перьев и мух в чернильницах, распространяются и на новомодные канцелярские изобретения.

— Я же сама отлучиться не рискую, за этой белоглазой стервой глаз да глаз… Но если хотите, я вам каждое ее передвижение за время вашего отсутствия по минутам перескажу. А отчеты мы перепечатаем!

— Что вы, Инна, — комиссар потрепал ее по щеке, — не стоит поминутно, только самое важное.

Щеки тетки стали кирпичными, взгляд уткнулся в пол, а грудь, наоборот, вздыбила рубашку. Крапивин подумал, какое же магическое влияние оказывает он на большинство женщин, он, вымышленный двойник. Неужто Сану так не хватало женского внимания?

— Я чай накрою на террасе, — пробормотала Инна.

Комиссар кивнул.

Он устроился на скамье, прислонившись к простенку затылком и спиной. Под террасой шелестели белые и лиловые «дубки», ветер шуршал сухой листвой, возя ее по дорожке и палисаднику, раскачивал ветви кленов напротив дома, и тень то падала Далю на лицо, то сменялась солнечными высверками. Небо было ясное, глубоко синее, без капли летней линялости. Листья на кленах золотые и алые, кроны все еще густые, только по самым верхушкам торчали голые ветки.

Инна разложила на круглом, до белизны выскобленном столе салфетки, расставила приборы. Раскочегарила угольки под чаеваркой и водрузила в корону заварочный чайник. Придвинула к Далю вазочки с медом и вареньем, мясистые томаты и тонко, до прозрачности, нарезанные огурцы. Все было так мило и по-домашнему: круглый стол с пятнами солнца; чай с ароматом липы, душицы и таволги, половинка бублика, тонко намазанная маслом.

Солнце заглядывало в золотой бок чаеварки. И веник из полыни источал томительный аромат лета.

— У нас появился новый фигурант.

Инна присела на корточки к папкам, сложенным под табуретом, а Даль сбросил умиротворение.

— Мы приспустили поводок, как вы приказывали. И девица тут же ринулась в поселок к почте. И там близко беседовала с молодым человеком у здания, на скамье, за руки его хватала и в глаза заглядывала, вот, — она извлекла из папки несколько качественных фотографий — копий отосланных в столицу с отчетом. — Наш фотограф делал вид, что снимает достопримечательности с толпой на открытки. Мона Адашева отворачивалась и лицо в воротник утыкала, но что это она, можно понять. Параллельно еще наш художник работал.

На фото — вкупе с Аришей и отдельно — ясно просматривался молодой человек в белой форме с золотыми шевронами. Статный, белокурый, аккуратный, но простоватый, без шика. Два фото были раскрашены, чтобы дать представление о цвете волос и глаз: соответственно соломенные и серые при густом загаре. Росту парень был Далева, но плечи шире и ладони крупнее, ногти коротко стрижены.

— Милый, — заметил комиссар, — у девицы губа не дура, а?

— Верес Владимир Вениаминович, 17 полных лет, курсант военно-медицинской академии, что на Кулишках, отличник, в порочащих связях не замечен, — Инна убрала фотографии, переложив папиросной бумагой. — Рос без отца. Имеет сестру-близнеца Паулину и мать Ревекку Александровну, адрес проживания Троепрудный переулок 7. Мать служит в швейных мастерских Ракеле и подавала прошение на высочайшее имя, чтобы сына приняли в академию и выделили пенсион. Прошение было удовлетворено.

— А он связался с заговорщицей, — заметил Даль полушутливо.

— Не думаю, Даль Олегович. Беседы наблюдатели не слышали, держались в стороне, чтобы мону Адашеву не спугнуть. Но, вернее всего, она безошибочно избрала Вереса жертвой за мягкость и уступчивость характера. Академия близко, курсантов отпускают в поселок в увольнение, это лучше соблазнов столицы. А моне Воронцовой-Адашевой требовались деньги. Далее они вместе проходят в здание, и оный Владимир телеграмму отправляет и из своего кармана оплачивает. Телеграмма из отделения была изъята, с приемщика взята подписка о неразглашении. «Эрлирангорд, главпочтамт, до востребования. Я не поддамся тебе, Крысолов».

— Хоть в этом Ариша не соврала. И кто же получатель?

— Вы не поверите, Даль Олегович! Одинокий Бог.

— Чаю долить, Даль Олегович? — голос Инны заставил Крапивина очнуться.

Нет, комиссар по долгу службы знал, что главный антагонист Круга жив и даже не в заключении. Просто перестал быть богом. И влачит жалкую жизнь в браке с моной Сабиной, вдовой лучшего своего друга и бывшей своей же любовницей… (Тут комиссар скривился особенно)... Но ожидать, что этот убийца Создателей как-то связан с Халецким, Даль просто не мог. Не просят вот так накоротке помощи у собственного убийцы. То ли с фантазией у Сана вовсе плохо. То ли, наоборот, тончайший расчет. А что и план придумывал, и зов Ариши о помощи планировал Александр Халецкий лично, Даль не сомневался. Не в силах юные дарования такое измыслить. Ни-ког-да.

— Дайте-ка мне телеграмму, Инна. Я сам доставлю ее адресату.

Найти Рене было не трудно. С него уже сняли надзор за примерное поведение, но раз в месяц Одинокий бог еще должен был отмечаться в слободском комиссариате и просить позволения на любые поездки, превышающие сроком три дня.

Работой себя экс-правитель Митральезы не изнурял. В картишки поигрывал, в газетенки пописывал. Правда, за гонорары не сумел прокормить бы и кошку. И как это мона Сабина терпела? Хотя ведь терпела, раз до сих пор не выгнала.

Проживал Краон в доме супруги, метко прозванном «графскими развалинами», потому что доставшийся от первого, покойного, мужа особняк — двухэтажный, деревянный, оштукатуренный — мона Сабина побила на конурки и сдавала жильцам. Хоромина как-то ненавязчиво обросла сараюшками, дровяниками, курятниками, огородами, и удобства, соответственно, были на улице. Пожалуй, Клод от такого подхода к имуществу в гробу переворачивался, но ничем не мог на обстоятельства повлиять, разве что шляться призраком по чердаку и выть в печные трубы.

Впрочем, сейчас Далю было не до мистики (местечкового фольклора).

В октябре темнеет рано, и пока комиссар выставлял оцепление, наступила глухая ночь. В слободах ложились засветло, экономили на керосине, и находясь здесь, даже вообразить невозможно было витрины, рестораны, круглые электрические фонари и богатые выезды; заполняющую главные улицы разодетую толпу, шум и гулянье до утра — хотя огни большого города золотом сияли за деревьями.

Над Белявской висели обложные тучи. Изредка накрапывал дождик. Собаки позабирались в будки, не оглашая окрестности звяканьем цепей и лаем. Даль осторожно ступал по разрытому, жирному от грязи огороду, стараясь не запнуться и не поскользнуться и злясь, что пропадают сапоги.