Понь бледный (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич - Страница 7

Если ты — никому не известный революционер в незнакомом городе, от кого ждать помощи? Не от зажиточных буржуа, не от духовенства или военных. Ищи подмогу среди пролетариата. Обездоленный, притесняемый и гнобимый, он охотнее откроет тебе свое сердце, чем тот, кто знает вкус достатка. Именно на почве пролетариата, удобренной слезами и кровью, надо растить древо революции.

И, прежде чем Сталин сердито оборвал эту мысль, кто-то, с кем он делил сознание, ловко поставил мысленную галочку напротив имени Эппл Джек. Кто-то, кто настолько привык к принятым раз и навсегда правилам игры, что отказаться от них уже не мог. И кто будет частью Сталина до тех пор, пока тот не умрет окончательно.

— Сперва мы зайдем к Твайлайт Спаркл! — упоенно рассказывала Пинки Пай, которую вполне устраивал молчаливый собеседник, — Она тебе обязательно понравится! Она знает умные слова, которыми ты говоришь! Хотя она глупышка! Она не может засунуть в рот даже восемь коврижек! А еще она — единорог и маг! Твайлайт училась в школе Принцессы Селестии и обожает книжки! И она — лучшая ученица Принцессы!

Интеллигенция, паразитарная форма жизни, подсказал невидимый секретарь, такая же продажная и беспомощная, как везде. Сливается с властью, так как труслива и бесполезна сама по себе, но служит такой же ее опорой, как полиция и капитал. Наверняка эта Твайлайт — враг рабочего класса. Враг умный, умелый и очень осторожный. С такой надо держать ухо востро. Такие всегда опасны.

— Зайдем к ней, — согласился он небрежно, — Она живет недалеко?

— Совсем близко! — пискнула Пинки Пай, — Она живет в собственной библиотеке, представляешь! А потом мы пойдем к Рэйнбоу Дэш! Только у нее нет дома, она живет на облаке!

— Она бездомная? — встрепенулся Сталин, — Значит, пролетарий?

Бездомный люмпен-пролетарий — это еще лучше. Такому нечего терять. Тоже ценный ресурс для того, кто попытается изменить привычный порядок вещей в Эквестрии.

— Еще как пролетарий! — воскликнула Пинки Пай с восторгом, — Так пролетарий, что ух! Один раз она устроила такой пролетарий у меня над головой, что я икала неделю! Вот такой она пролетарий!

— Она работает?

— Рэйнбоу? Конечно! На заводе по производству облаков! А когда в Кантерлоте нужна вода, она командует всеми пегасами Поннивиля!

Не пролетарий и не рабочий в полном смысле этого слова. Скорее, заводской управленец не очень высокого ранга. Но может быть потенциально-полезной. Еще одна отметка в невидимой тетради. Кроме того, насколько успел уяснить Сталин, пегасы всегда отличались независимым и упрямым нравом. Это может быть ценно. Особенно когда собираешься проломить головой стену, которую никто из окружающих даже не замечает.

— Потом Рарити! Она единорог и у нее свой магазин одежды! Красивая одежда! Уиии! Она любит драгоценности! А еще ее хорошо знают в Кантерлоте! Она шьет платья для самих принцесс-аликорнов!

Вредоносный элемент, мгновенно определили инстинкты. Обслуга правящего класса, готовая плясать под его дудку, пока льется золото. Такие не ищут равенства и справедливости, лишь заказы и выгоду. И эта любовь к драгоценностям… Сталин против воли вспомнил Геринга с его унизанными драгоценными стекляшками жирными пальцами. Старый Геринг плохо кончил в свое время, не помогли ему драгоценности…

— И Флаттершай! Она тебе ужасно понравится! Она любит зверушек и очень милая! И ужасно застенчивая! Такая добрая, что мухи не обидит! Правда, она может обидеть медведя, когда тот плохо себя ведет! Она пегас, но живет на земле, как обычный пони!

Сомнительный выбор. Опыт подсказывал Сталину, что гуманисты чаще всего представляют из себя балласт, чем полезный ресурс. Милосердие может позволить себе сильный. Но эта Флаттершай, кем бы она ни была, едва ли станет надежным подспорьем. Любовь, которая происходит от страха, а не от силы, то же самое, что скверное синтетическое топливо для танков. На нее никогда нельзя по-настоящему положиться.

— Ты понравишься моим друзьям, Сталион! — воскликнула Пинки Пай, хлопая Сталина по спине, — Ты милый, хоть и странный! Бобро пожаловать в Поннивилль!.. Кстати, а ты когда-то видел бобров?…

На мостовую Поннивилля Сталин ступил с тяжелым чувством. Точно на миг к нему вновь вернулась старость, отчего кости налились непослушной тяжесть, а во рту пересохло. Красивые разноцветные домики, издалека казавшиеся изящным и прелестным макетом, больше не манили взгляда. И сочный воздух перестал насыщать, как прежде. Как будто он пересек невидимую черту, за которой его ждало что-то неотвратимое.

Будь терпеливым, Коба. Будь расчетливым. Будь осторожным.

Быть может, жизнь твоя не закончена, а только начинается?…

Поннивилль вблизи оказался ровно таким же, каким представлялся снаружи, и тем даже несколько разочаровал Сталина. Все было именно таким, каким ему виделось от окраины — аккуратные маленькие дома с изобилием розовых, голубых, сиреневых и бирюзвых красок, ухоженные садики и прекрасно мощенные улочки, достаточно широкие, чтоб по ним могла пройти танковая колонна. Вспомнив про танковые колонны, Сталин помрачнел. К сердцу словно прижали грязную талую льдышку. Танков у него не было. Ни танков, ни барражирующих в пушистых облаках штурмовиков, ни даже взвода личной охраны НКВД. Привыкай, старик. Пользуйся тем, что принес в этот мир. А что ты принес с собой, кроме бесконечной усталости и разочарования?…

И все же, следуя за Пинки Пай уютными улочками Поннивилля, Сталин машинально оценивал диспозицию, как если бы был командиром, проводящим рекогносцировку перед боем. Он ничего не мог с собой поделать, взгляд сам собой скользил по окрестностям, подмечая, прикидывая, уже производя какие-то скрытые расчеты. Вот там, на перекрестке, можно заглубить в землю танк, в секторе огня окажется центральный проспект и несколько крупных ключевых перекрестков. Артиллерийских корректировщиков — на ту увитую виноградом башенку с отличным обзором. Милый кондитерский магазинчик с огромной витриной, на которую, свесив язык, внимательно смотрела Пинки Пай, можно было бы оборудовать под оперативный штаб…

Чтобы избавиться от этих мыслей, бесполезных и отвлекающих, Сталин стал внимательнее смотреть по сторонам. И обнаружил, что влился в тихую размеренную жизнь Поннивилля легко и непринужденно, как хорошо легализированный агент. Идеальное внедрение. Никто не обращал на него внимания, не тыкал пальцем. Он был лишь одним из сотен пони, пегасов и единорогов, в великом множестве заполнивших улицы. Пожалуй, даже невзрачнее многих, учитывая здешние яркие расцветки и его собственную скромную серую шерстку.

Поначалу у него пестрило в глазах от обилия самых невообразимых красок. Желтые пони, сиреневые пони, лазурные пони и даже какие-то совсем уж невообразимые огненно-красные пони. У всех на боку были отметки вроде его собственной, но куда более прозаические. Мячики, пирожки, кегли, ракетки для пинг-понга, ноты, звездочки, зонтики, клюшки, цветочки, губные гармошки, пишущие перья, лопаточки, сердечки и молоточки — судя по всему, обитатели Поннивилля были открыты всем возможным увлечениям и хобби. Роднил их лишь общий инфантильный настрой.

Некоторое время Сталин разглядывал эти метки на крупах незнакомых ему пони, пока не понял, что это совершенно бесполезное занятие. Даже если метка могла сказать что-то о своем хозяине, эта информация была бы абсолютно нейтральна. «А чего ты ждал увидеть? — саркастично осведомился внутренний голос, питаемый его собственным растущим раздражением, — Серпы с молотами? Лозунги „Вся власть советам?“ и „Ударим праздником Розы Люксембруг по замшелым капиталистическим подпевалам“? Может, портрет Ильича или свой собственный? Привыкай, Коба. Если уж протащил в чужой монастырь свой устав, так хоть не доставай его из кармана!..»