Цветы Эльби (Рассказы, сказки, легенды) - Юхма Михаил Николаевич - Страница 20

— Ну-ка, говори, о чем народ шепчется. Правду скажешь — не трону, солжешь — худо будет.

— Не серчай на меня, славный алманчи, — сказал понуро хозяин, — не нами слухи придуманы.

— Говори!

— Сказывают люди, будто жена тебя обманула, оттого и наказал вас бог, отнял дочь. Ну, а что и как там…

Не договорил хозяин, страшен был Савалей в ту минуту.

— Молчи, святотатец! — И схватился за кинжал, да вспомнил, что слово дал, и, весь дрожа, опустил руку.

Дома у постели больной жены молча стоял Савалей, потом заговорил — и голос его прозвенел ровно булат под молотом:

— Сердце мое скорбит о дочери. Не смогла ты ее уберечь. Но не об этом сейчас… Честь моя запятнана твоей изменой. Я все знаю, люди зря говорить не станут, слухи сами собой не родятся.

Ничего не ответила ему Пикенеш. Вспомнилась ей угроза Хундимера: «Кто поверит в твою невиновность. Муж первый проклянет. Погоди, еще вспомнишь меня».

— Нет моей вины перед тобой, — проговорила Пикенеш, чуть шевеля губами. — Клянусь… это злые языки…

Но Савалей только головой покачал. Не поверил.

— Слабая женщина — хуже змеи. Я прикажу выбрать тинюков пусть решат, права ты или виновата…

— Тинюки… это слово мне незнакомо…

— Откуда тебе знать, — сказал дед, — все о них давно позабыли. А в древности, решая спор, выбирали трех судей. Даже поговорка такая была: «Справедлив, как тинюк».

— Судьи, значит…

— Вроде того, — махнул рукой мучи. — Судьи тоже бывают разные. Но тинюк — всем судьям судья.

…Объявил Савалей народу, что Пикенеш отрицает свою вину и что дочь будто украли по злому умыслу.

— Сам-то веришь ей? — спросили люди.

— Нет, не верю. Сказано, нет дыма без огня. Оттого и требую суда.

— Дело твое, — ответили люди.

Тут же выбрали троих тинюков, уважаемых старцев-шурсухалов. На месте этих столбов и вершился суд.

Народу собралось видимо-невидимо. Люди не верили, что добрая и скромная Пикенеш могла оказаться изменницей. Встали на свои места тинюки. Впереди на холмике старший, двое — чуть позади.

Старший помолился на восток и начал:

— Люди добрые. Сегодня мы судим женщину, что звалась до сих пор женой алманчи Савалея. Ходят о ней худые слухи. Кто хочет сказать слово, пусть выйдет.

Был в толпе и Хундимер со своими слугами. Едва тинюк кончил говорить, толкнул мурза одного из них. Тот вышел вперед, поклонился.

— Знаю доподлинно, — промолвил он, — об измене этой женщины.

Один за другим выходили на лобное место слуги Хундимера и свидетельствовали о женском бесчестье.

Плакала, слушая их, добрая Пикенеш, а ничего поделать не могла. Кто мог ее защитить. Служанка вступилась было за хозяйку, но ее словам никто не поверил.

Решили тинюки, что виновата Пикенеш. Опорочила мужа и в наказанье за грехи потеряла ребенка.

— Пусть прыгнет в костер, огнем очистит от скверны род славного Савалея!

Развели на берегу костер, подвели Пикенеш.

Люди плакали, глядя на бедную женщину.

— Пощадите ее! — шумели в толпе.

— Мы будем за нее молиться, да простит ее Пюлехсе!

— Не верьте злым наветам!

Но тинюки были неумолимы. Молча смотрели они на Пикенеш. Она гордо шагнула к костру, посмотрела в последний раз на людей, на реку, в которой плясали языки огня, подняла к небу руки:

— Люди добрые, муж любимый!.. Я чиста перед вами. Но я знаю клеветника, того, кто принес нам беду. Мурза Хундимер! Это он оклеветал меня. Вы, тинюки, слепые судьи. Но и на вас есть судья, он все видит. Я, мать и жена, проклинаю вас!

Сказала так и прыгнула в костер. Пламя подхватило ее, подняло высоко до небес, там она и сгинула.

Понял все Савалей, вскрикнул, точно подбитый сокол, и тоже бросился в огонь.

Люди с ненавистью смотрели на тинюков, а те не могут ни шагу ступить, ни пошевельнуться.

— Глядите, глядите, — зашумела толпа.

И все увидели, что тинюки превратились в камни. Сбылось проклятие Пикенеш.

Не ушел от возмездия и мурза. Земля поглотила преступника. А на этом месте образовалось озеро, люди так и назвали его — озером Хундимера.

Сердце у мурзы было злое, жестокое, потому и вода в озере горькая, рыба в ней не водится, трава по берегам не растет.

…Дед поднялся и не спеша спустился к лодке. Я пошел следом. Мы отчалили, старик правил к протоке.

— Вот оно как, ачам, — произнес он поучительно. — Добрые люди оставляют после себя доброе имя, злых поминают лихом. А неправедных судей ждет вечный позор…

— …и тронулся Атл со своими тридцатью тремя баторами к хунскому царю…

В эту ночь дед рассказывал без устали. Такое с ним не часто бывает. Вначале поведал легенду о Ятмане-эмбю, затем о богатыре Мургаш-баторе, а теперь вот вспомнил сказание о храбром богатыре по имени Атл.

— …Хунский царь ласково принял Атла: нужны ему были служивые из подвластных земель. Но узнав, что с Атлом прибыло лишь тридцать три конника, удивился, а затем впал в гнев.

— Как смели презренные рабы насмехаться надо мной! Я просил у шурсухалов три тысячи, а вас всего тридцать три. Да за такие хитрости я их по миру пущу!

Атл остановил его:

— Стая воробьев не спугнет сокола, а сокол распотрошит воробьиную стаю.

— Что ты желаешь этим сказать? — прошипел хунский царь.

— Не торопись судить, пока не убедишься в моей правоте. Хотя нас всего тридцать три батора, но мы сильней иной тысячи.

Услыхал это царь, покачал головой и приказал чувашским баторам быть наготове. Они первыми встретят приближавшегося врага.

С тем и отправился почивать.

Утром к царю прибежали придворные.

— Измена! — закричали они. — Эти мерзкие чуваши переметнулись к врагам. Едва завидели их, бросили лагерь и поминай как звали. Горе нам!

Царь поспешно оделся, велел войско построить. Сам решил расправиться с изменниками, но снова прибежали стражники.

— Чуваши едут!

Вышел царь на крыльцо. В городские ворота, напевая песню, уже въезжала дружина Атла.

— Где вы были, предатели? — закричал хунский царь. — Я думал, вы честные воины, а вы трусы.

— Пока ты спал, — прервал его Атл, — мы тут поразмялись немного. Погляди на ту сторону горы, все поймешь.

— Посмотрите, что там такое, — приказал царь.

Увидели мурзы, что широкое поле сплошь усеяно трупами врагов. Не чуя ног, вернулись обратно.

— О великий и всемогущий, — запричитали они, — о светлый, несравненный, о солнцеподобный и луноподобный, о…

— Хватит, — закричал царь. — Говорите толком, в чем дело.

Перебивая друг друга, рассказали мурзы обо всем, что видели.

Обрадовался царь, а затем, будто шепнули ему на ухо худое слово, сдвинул брови. «Если эти молодцы этакую тьму разгромили, — подумал он, — то моих слуг они вмиг сомнут. Опасные друзья… Страшновато с такими воинами под одной крышей». И решил поскорее от них избавиться.

«Приласкаю их, задобрю, а затем одним махом всех порешу».

Объявил хунский царь пир великий в честь чувашских гостей-победителей.

Узнала об этом и единственная дочь хунского царя — красавица Касьпи. Еще до того была она наслышана об Атле. Это он разбил врагов, требовавших от царя дани, а заодно и ее, Касьпи, — своему вождю в наложницы.

«Хоть бы одним глазком взглянуть на него, — подумала Касьпи, — столько добра сделал и даже награды не просит».