Цветы Эльби (Рассказы, сказки, легенды) - Юхма Михаил Николаевич - Страница 5

А добра была, как сам пирешти[12]. Скромна, что голубка. А уж работяща да умна — другой такой не сыщешь.

И надо же случиться беде. Ворвались на чувашскую землю враги-кочевники.

Ох, не жизнь тогда была — сон страшный. Налетят среди бела дня ордой поганой, скот перережут, детишек похватают. Жен, сестер — косу на кулак и в седло. И уж не знаешь, не ведаешь, кто ты есть — человек или так, тля травяная. Но всему, брат, есть конец, даже горю народному. Переполнилась чаша терпения, словно горное озеро после дождей.

Поднялся народ, и повел самых сильных батор Яндуган. Был он силен, умен, с очами хылата[13], а сердце львиное имел. Первым в сечу кидался. Закричит — небо расколется, упавший встанет, отставший вперед кинется, а передние врага сомнут.

Был он буре сродни, урагану братец кровный. У них, видать, и силу брал. Молния сверкала — душа его отдыхала, гром гремел — отвага прибавлялась.

Долго бились чуваши под знаменем Яндугана. Не раз уж точил Яндуган иступившуюся булгарскую саблю. На волжских точил берегах, на священных камнях. Стал враг поддаваться, еще немного, и побежит.

Однако тут к нему подмога пришла. В одну ночь окружили отряды Яндугана. Врагов была тьма-тьмущая, но чуваши дрались отважно. А потом ушли в дремучие леса, в самую глушь Юхминского края.

Нелегка была дорога, люди устали, спотыкались отощавшие кони. Едва стали в лесу на привал, повалились воины в траву и сразу уснули. Один лишь Яндуган крепился, хмурый ходил между спящими. Думу думал.

Сколько родных деревень осталось в руках врага. Сколько близких — матерей, отцов, любимых. Что их ждет теперь?!.

От этой мысли сжималось сердце Яндугана. Ох, не сиделось ему в лесу. Кликнуть бы клич, смять орду. Но силы иссякли, и людям, и коням отдых нужен, еще надобно сабли навострить, колчаны наполнить стрелами.

Поутру, когда лес шумел от ветра, будто река полноводная, послал Яндуган гонцов в города и деревни — собирать пополнение. Была среди них и его любимая — Илемби. Он стал ее отговаривать. Мол, не девичье это дело — соваться в самое пекло. Да не такая была Илемби. Сама под стать Яндугану. Где трудно — там и она.

И всегда ей везло. А на этот раз попала она в руки врагов.

— Скажи, где-Яндуган? Где его войско?! — допытывались палачи.

Илемби молчала.

— Скажи! — И сверкала над головой кривая сабля. — Убьем!

Ни слова не обронила Илемби, гордо смотрела на мучителей ясными глазами.

— Говори! Иначе умрешь собачьей смертью!

— Смертью. Иу-у-у! — отзывалось далекое эхо.

Ветер-озорник и тот поутих, переменился и стал относить в сторону крики врагов, чтобы не касались они ушей Илемби. Отнесет, воротится, потреплет, погладит нежно черные девичьи косы. Мол, не сдавайся, Илемби, держись!

Эх, были бы силы у ветра, помог бы ей.

А враги уж и вовсе осатанели.

— А ну-ка! — закричал самый главный ихний начальник. — Развяжите-ка ей язык!

Тут схватили Илемби за белые рученьки, заломили за спину. Начальник даже глаза выпучил, ждет — вот-вот Илемби запросит пощады.

Но не запугать голодному волку иволги: слишком высоко птаха летает. Подняла Илемби голову, тихо молвила:

— Одно вам скажу. Зря вы ищете Яндугана. Погодите, скоро сам он вас найдет! — И крикнула в небо вольному ветру: — Эй, ветер, ветер! Ты лети к Яндугану. Скажи о моей неволе. Пусть отомстит за меня! — Вырвалась из цепких рук, стянула с головы шелковый платок и бросила ветру. — Пусть хранит подарок, помнит свою Илемби.

И, сказав так, на глазах у всех превратилась в стройную кудрявую березку.

От неожиданности враги окаменели. Никто и слова не успел вымолвить.

А вольный ветер во всю мочь понесся в юхминские леса, к войску славного Яндугана.

— У-у-у-у. Янду-у-у-га-га-ан! Ау-у!

Вместе с ветром скрылся и платок Илемби.

…Чуть слышно вздыхала река, облизывая прибрежную гальку. Дед посасывал трубку, не замечая, что она давно погасла.

— Ну, а что было дальше? — спросил я старика, взволнованный рассказом. — Встретились ли Яндуган и Илемби?

Перед глазами все еще стояла девушка с гордым и страдающим лицом.

— Не торопись, — ответил дед. — Вам бы, молодым, все поскорей. А я стар, дай, передохну.

Спустя некоторое время он продолжал:

— Недолго враги хозяйничали. Под знаменем батора Яндугана прогнали их чуваши. — Дед помолчал, потом взглянул на меня искоса. — Я так думаю, он и сейчас жив, Яндуган. Пока жив человек, он борется за правду. — Ендимер поднял глаза, светлые, словно незрячие — мне даже жутко стало — и произнес торжественно: — Мчится он впереди своих ратников, шелковый платок по ветру развевается. И ничего его не берет — ни сабля кривая, ни пуля. Вот покончит он со всякой нелюдью, остановит коня и, обняв березку, поцелует трижды. Тогда и превратится она в юную Илемби. День этот станет праздником для всех на земле.

Лодка причалила к мысу Илемби. Ткнулась в песок. Березка стояла, склонясь над самой водой. Серебристая шелестела листва.

— Что же они, в самом деле встретятся? — спросил я серьезно, в тон деду.

— Непременно. Когда не останется на земле зла. Видишь, — показал дед в сторону березы, — как она хороша. Разве можно к такой не вернуться! По весне она цветет, наряжается. Ждет своего суженого. И счастлива потому, что живет надеждой.

На берегу зажгли костер, зеленоватый дымок окутал хворост. Я спросил Ендимера:

— Всегда ли она поет, мучи?

— Всего несколько раз в году — когда Яндуган одерживает победу или когда людей ждет большая радость.

Вскоре забулькало в ведерке. Пул шюрби — особый вид ухи, какую готовят чуваши.

Знали бы вы, как вкусна пул шюрби, искусное блюдо юхминских рыбаков. Если вам придется побывать здесь когда-либо, обязательно попросите рыбаков, чтобы научили вас готовить такую уху.

После завтрака мы решили вздремнуть. Я приготовил постель из сухой травы, под голову положил гнилой пень. С непривычки от весел ныло в плечах. Все тело гудело. Дул ветерок, и шелест березы баюкал меня, словно в детстве песенка матери. Кажется, дед что-то сказал, что именно, я не расслышал, хотел переспросить — и не мог. Голова налилась сладкой тяжестью. Голос деда остался далеко-далеко… И снился мне сон. Будто стою на холме, а внизу на лугах карлинских народу видимо-невидимо. И вдруг появились два всадника. На одном коне — белом-белом — девушка, на другом — огненно-красном — могучий батор. Поклонились людям, а потом обнялись, словно только что встретились.

И я смотрю на них, смотрю и чувствую себя необыкновенно счастливым.

Обосновался тогда на юге Чувашии хан Шигалей, жестокий и хитрый. Сколько деревень и сел покорил, а все ему мало казалось. Не мог он спокойно спать, пока за лесами к северу жили свободные землепашцы, у которых был мудрый и сильный защитник — богатырь Элек.

Думал, думал Шигалей, как бы от него избавиться, а земли его под свою руку забрать, и наконец додумался.

Повелел он снарядить в поход младшую дочь свою, красавицу Сарию. Рассчитал он по-своему: где мечом не возьмешь, там женские чары помогут. Но даже от дочери скрыл он свой недобрый замысел.