Короткий миг удачи (Повести, рассказы) - - Страница 9

Застывшая ночью грязь уже отходила и ноги оскальзывались на кочках. Однако выше, сразу за домиками, лежал схваченный морозом снег, плотный, как асфальт. От домиков базы до канатной дороги, все время в гору, тянулась сильно ухоженная тропа. По неопытности журналист взял слишком быстрый темп, но Вадим Сергеевич остановил его, и они пошли медленно, один за другим, приноравливаясь к шагу лыжников. Все, кто поднимался, несли с собой увязанные ремнями лыжи. Вспыхивали искорки на отточенных металлических гранях. Лыжники тащились по тропе, монотонно переставляя ноги, обутые в неуклюжие массивные ботинки.

Начиная задыхаться, журналист сошел с тропы и остановился.

— Послушай, старик… это они вот здесь и развивают… свою дикую скорость?

Приподняв темные очки, Вадим Сергеевич огляделся.

— Нет, здесь километров под восемьдесят. Самое страшное выше. Во-он — отсюда плохо видно — «Верблюд». Видишь бугор? Но и это еще не самое… По сегодняшнему фирну опасно на Смычке. Особенно в «Трубе». Во-он, видишь, поворот и сразу вниз? Крутой раскат, почти обрыв? Вот там несет. Этот кусок как на Стратофане. Его все боятся.

— Любопытно… — Журналист из-под ладошки рассматривал склон. — Ты мне потом все это повтори. «Верблюд», «Труба»… Это что, условные названия?

— Домашние.

— Как бы мне хотелось хоть разочек, а? Представляю себе! Я же никогда подобными геройствами… Не бегал, не плавал. Даже не подрался ни разу! Представляешь? «Рожденный ползать летать не может»… Ах, черт возьми, как это, должно быть, захватывает!

Они посторонились и замолкли, пропуская мимо себя вчерашнего парнишку с Мариной. Затянутый в черные рейтузы с оранжевыми лампасами, парнишка нес тяжелые лыжи и ступал с отрешенным видом. В мыслях он был уже на трассе, бесконечно рассчитывая самый оптимальный вариант спуска по сегодняшней погоде. Марина налегке шла следом за ним в своих кокетливых изящных брючках, в просторной светлой куртке. Волосы ее были забраны под шапочку, лицо наполовину скрыто под очками. Близко взглянув на нее, журналист разглядел ровный и сильный загар на щеках и на шее.

Вадим Сергеевич молча поклонился ей, она придержала шаг.

— Что же вы? Идемте.

Он кивком головы показал на своего спутника и с улыбкой развел руками. Марина остановилась и взглянула на отдыхающего журналиста.

— А Сергей? — спросил Вадим Сергеевич. — Уже наверху?

— Давно.

— Как он? Спал?

— Притворялся, что спал. Но я-то знаю… А трасса сегодня… — она посмотрела на замерзший плотный склон. — Лететь будут, как камни.

— Ему не скоро. К его номеру отпустит.

— Посмотрим. — Она вздохнула и пошла дальше.

— О чем это вы, а? — немедленно придвинулся журналист. — Что-нибудь такое?..

За время разговора он извелся от любопытства.

— Так. Пустяки. — Вадим Сергеевич отвернулся и продолжал подъем.

На тропе не прекращалось безмолвное мерное шествие навьюченных лыжами людей. Никто не торопился, никто не разговаривал. Молчаливые, в пестрых тесных одеждах, с запрятанными под очками лицами, лыжники напоминали обитателей какой-то иной планеты, не знающих здешнего языка.

Где-то на полпути журналист снова остановился и посмотрел вниз. Домики базы становились все меньше. У журналиста не было очков, и солнце беспощадно резало глаза. Похмелье сказывалось сердцебиением и омерзительным вкусом во рту, — собираясь в горы, он забыл зубную щетку.

Обгоняя молчаливых лыжников, сбоку тропы размашисто шагал плечистый Купец. Он легко нес лыжи с палками на одном плече. Поравнявшись с журналистом, он сдвинул очки на лоб и дружески помахал перчатками.

— Опаздываете… Здравствуйте, Вадим Сергеевич. Не узнаете?

— Привет, — обронил хирург, едва взглянув, и в такт шагу продолжал равномерно покачивать плечами.

Купец, круша ботинками подстывший комковатый снег, ушел вперед.

— Ты разве знаком с ним? — удивился журналист.

— Немного.

— Но так неприветливо!

— Не люблю молодца, — сберегая дыхание, скупо ответил Вадим Сергеевич.

Неожиданно журналист замотал головой и стал жадно хватать воздух раскрытым ртом. Он успел тронуть спутника за плечо. Вадим Сергеевич терпеливо остановился.

— Ты зря много разговариваешь, — с упреком сказал он. — Мы же на большой высоте.

Минуты две журналист стоял с испуганными глазами. Позади них уже никого не было.

— Сейчас это пройдет, — сказал Вадим Сергеевич.

Он посмотрел наверх. До подъемника оставалось совсем немного.

Журналист наконец отдышался и боязливо ощупал грудную клетку.

— Черт возьми, все-таки не мешало бы придумать какой-нибудь транспорт. Так и до инфаркта недалеко.

— На будущий год начинается большое строительство. Подъемники прямо от порога отеля. Несколько линий канатной дороги. Даже бассейны.

— Заманчиво, — улыбнулся журналист. — Современный курорт?.. Но ты заметил, старик, как поднимался этот… Голиаф? Вот сердце, надо полагать! Да и вообще… — он показал размер плеч и груди.

— Сейчас увидишь его на спуске, — насмешливо проговорил Вадим Сергеевич.

— А что такое? Трус?

— Пошляк. В каждом деле есть свои пошляки. Этот — в спорте. Ну, тронулись?

— Подожди. Я не совсем понимаю. Ты хочешь сказать, что он не рвется в чемпионы?

— А зачем ему рваться? Ведь чемпионом можно стать, а можно и сломаться. Причем шансов сломаться в сто раз больше. Так он уж лучше так, середнячком. Тренеры охотно берут его в сборную. Железный кадр для зачетных очков — никогда не упадет. Отсюда и поездки за рубеж и все прочее.

— Ну что ж, старик, не каждому же быть чемпионом. Сам же говорил — медаль одна, а претендентов — вон их сколько!

— Но если бы все были такими, как… этот, то не было бы ни Чкалова, ни Толстого… ну, кого еще… Есенина, Гагарина, И к пересадке сердца еще не приступили бы.

— О, ты что-то уж слишком серьезно, старик!

— А спорт и есть серьезное дело. Я имею в виду, конечно, настоящий спорт. И вот если хочешь написать что-нибудь стоящее, выкинь из башки все эти свитера, зажигалки, ручки с бабами. Не забывай, что у этого молодца, как и у каждого, кто выступает за рубежом, во всю грудь написано название страны. Вот тебе главная деталь и основной антураж.

— Ну, старик… — недоверчиво возразил журналист, — ты что-то совсем уж… Какая-то Курская дуга получается!

— Видишь ли, я считаю, что в любом деле надо выкладываться полностью и без оглядки. А иначе ни черта не получится. И я бы на твоем месте… А впрочем, смотри сам. Пиши как знаешь. Ты отдохнул? Идем?

Трогаясь за своим спутником, журналист спросил:

— И он всю жизнь выступает так вот — посерединке?

— Конечно. Такие люди считают, что молодость дана для того, чтобы обеспечить старость. Вот эти в спорте делают карьеру.

— Так, значит, старость и ему страшна?

— Н-не думаю… Видишь ли, он почти всего уже добился. У твоего Голиафа машина, прекрасная квартира. Говорят, дачу строит. Ну, а что касается зарубежных поездок, так он будет ездить еще больше.

— Позволь, а в качестве кого? И вообще — кем, ты думаешь, он станет?

— Как кем? Чиновником. Скорей всего, представителем. А может быть, и тренером. Не удивлюсь, если он даже диссертацию защитит.

— Хорош, однако, тренер!

— Так в этом-то и беда наша!

На бугор, откуда начиналась канатная дорога, они взобрались из последних сил.

— Воистину старость не радость, — только и проговорил, переводя дух, журналист.

Здесь было многолюдно и пестро. К подъемнику тянулась разноцветная очередь. Многие стояли на лыжах.

Глухо урчал мотор подъемника. Из большого кирпичного сарая непрерывно выплывали кресла, подвешенные на толстом канате. Сиденье мягко подхватывало лыжника и, раскачиваясь, уносило его наверх, к сверкающему перевалу. На всем протяжении канатной дороги, насколько можно было видеть, в воздухе висели люди. Обратно кресла возвращались пустыми.

Зрители располагались по склону, скапливаясь возле особенно трудных участков трассы. Некоторые не теряли надежды подняться к старту и застенчиво стояли в общей очереди, выделяясь среди спортсменов городской распущенностью в одежде. Лыжники, скатываясь сверху, летели, не сбавляя скорости, прямо к подъемнику и с особым шиком тормозили в самый последний момент, осыпая ожидающих в очереди целыми гейзерами сухого мерзлого снега из-под окантовки лыж. Оборвав полет, они поднимали очки, и в их глазах еще несколько мгновений сохранялось отрешенное выражение птиц, упавших с неба.