Переселенцы Трансвааля - Рид Томас Майн - Страница 2

• Предыдущая
• 2/37
• Следующая

Обращаясь по-человечески со своими слугами и рабочими, боеры вместе с тем очень гостеприимны. Они охотно пускают путешественников, прекрасно их кормят, отводят им особую комнату со всеми удобствами, заботятся об их лошадях, как о собственных, и за всё это они не берут никакой платы и даже обижаются, когда им предлагают ее.

Некоторые тунеядцы только и живут тем, что гостят месяца по три то у одного боера, то у другого и, ничего не делая, пользуются всеми удобствами, не слыша никогда даже намека, что они служат обузою и дурным примером для других.

Боеры едят и пьют хорошо: на столе у них всегда разного рода мясные блюда с овощами, яйца, молоко, сыр, хлеб нескольких сортов, вина, чай и кофе.

Одеваются они также хорошо: по праздничным дням они носят все черное, по будням — белое. В дороге мужчины носят кожаные куртки и панталоны, а женщины, если едут верхом, красуются в суконных амазонках и соломенных шляпах с зеленой вуалью. Они сами шьют себе все — одежду и обувь, сами выделывают кожу, сами ткут полотно и сами делают сукно. Покупаются ими только дорогие материи.

Боеры живут земледелием, скотоводством и охотою. Между ними есть очень крупные богачи, и вообще все они люди вполне состоятельные.

Виноделие тоже процветает у них, но только для собственной потребности.

Обучение в школе для них обязательно. Учатся читать, писать, арифметике, географии, всеобщей истории и естествознанию. Преподаватели в их школах — большей частью люди, имеющие докторский диплом. Многие учатся и иностранным языкам. Мыслителей между боерами нет, но зато во всем, что касается практической жизни, они положительно велики и достойны всякого уважения.

По совершенно выжженной жгучими лучами солнца местности ехали три всадника.

Была уже глубокая ночь. Луна слабо освещала путь. Но даже и при ее бледном свете можно было видеть, как неприглядна и пустынна местность, по которой пробирались всадники.

— Ну и скверно же тут! — воскликнул один из всадников, плотный, средних лет человек, с подвижным, загорелым лицом. — Сторонка, нечего сказать!

— Да, милейший Блом, — ответил другой, — кроме жалкой сожженной солнцем травы и песка, здесь ровно ничего не видно. Впрочем, особенно удивляться нечего, ведь мы и раньше знали об этом, когда решились пробраться через эту безотрадную пустыню. Зато вот за нею мы найдем веселую, плодородную страну и заживем там наверное не хуже, чем жили на родине до тех пор, пока эти алчные завоеватели не вынудили нас искать счастья в другом месте… Ради достижения независимой счастливой жизни не беда и потомиться немного в этой угрюмой пустыне.

Человека, старавшегося таким образом ободрить своих спутников, звали Яном ван Дорном.

Высокий и худощавый, лет пятидесяти от роду, он сразу поражал той спокойной энергией, которой дышало все его существо, — энергией, способной сделать несравненно более, чем пылкие, и подчас необдуманные порывы увлекающейся натуры его товарища Блома.

Вообще Ян ван Дорн производил впечатление человека, способного хорошо распоряжаться и повелевать. Это была одна из тех натур, которые не отступают ни перед какой опасностью.

— А вы что призадумались, Ринвальд? — обратился Ян ван Дорн к другому своему спутнику, с приятным и тоже сильно загоревшим лицом, задумчиво ехавшему по правую сторону. — Уж не начинаете ли, чего доброго, и вы падать духом при виде бесконечных неудобств нашего длинного и утомительного путешествия?

— Нет, ван Дорн, дело не в этом, — ответил тот, которого назвали Ринвальдом. — Я уверен в благоприятном исходе нашего предприятия. Но все-таки, знаете, необходимо обдумать каждый шаг, все предстоящие нам затруднения и опасности в этой проклятой местности и на всякий случай подготовиться… Главное же, меня заботит участь наших семейств… Кажется, это очень естественно и понятно.

— О, конечно! Спасибо за откровенность, Ринвальд. Я вполне уверен, что благодаря вам и нашему другу Блому, нам удастся справиться со всеми препятствиями и опасностями, угрожающими нашему каравану на каждом шагу в этой угрюмой, неприветливой стороне. Побольше терпения и энергии — вот и все. Не следует забывать, что на нас троих лежит обязанность внушать нашим спутникам надежду и бодрость. Когда заметите, что они начнут унывать, подтверждайте им мои слова, что как только мы выйдем из карру, то будем уже недалеко от прекрасной страны с роскошными пастбищами и обильными источниками. Там мы найдем себе удобное место и снова заживем свободными и независимыми боерами.

Но что это собственно были за люди, и где находилась та обетованная земля, к которой они стремились?

Поговорим сначала о стране, а потом уже о людях.

Вообразите себе бесконечную и безграничную равнину. Насколько хватает глаз, не видно ничего, кроме плоской, однообразной равнины: ни леса, ни гор, ни даже небольшого холмика. Лишь изредка попадается одинокое дерево с перистыми листьями. Это свойственная Южной Африке порода акаций, очень похожая на нашу акацию ярко-желтыми цветами и формою листьев, с той лишь разницей, что тут листья снабжены колючками. Дерево это носит название верблюжьего терновника. Кроме него, виднеется еще кое-где алоэ, вперемежку с жесткими стеблями молочая, и под ними несколько клочков желтой, сожженной солнцем травы.

Таков вид угрюмых и суровых пустынь Южной Африки. Их можно сравнить с европейскими степями, но они несравненно обширнее, и в них встречаются прекраснейшие разновидности вереска, удивительно нежные, с красиво очерченными колокольчиками. Одна из этих разновидностей культивируется и в Европе.

По этой-то пустыне, носящей название карру, медленно двигались три громадные повозки, ярда в четыре длиною. Непромокаемое полотно, натянутое сверху на согнутых в виде арок бамбуковых подставках, защищало людей и кладь в повозках от зноя и непогоды. В каждую повозку было впряжено по восемь пар быков с длинными рогами. На передке повозки сидел туземный проводник с длиннейшим бичом в руках. Около каждой упряжи шел туземец, вооруженный страшным жамбоком. В обязанности последнего входило подбадривать и понукать быков. Во главе каравана шел главный проводник. По бокам повозок ехало человек двадцать всадников.

Трое всадников, уже знакомых нам, ехали далеко впереди.

Сзади повозок двигалось большое стадо коров с телятами и несколько пар тех необычных баранов, которые известны под названием «жирнохвостых», отличающихся громадными жирными хвостами, достигающих иногда веса в пятьдесят фунтов. Вследствие своей тяжести хвосты эти волочились по земле.

Стадо сопровождалось несколькими пастухами-неграми и десятком больших собак с длинными тонкими мордами и взъерошенной шерстью, очень похожих на волков.

В повозках помещались женщины и дети всех возрастов.

Из пассажирок прежде всего бросались в глаза две дочери Ринвальда: Катринка, старшая, и Мейстья, младшая. Первой было восемнадцать лет, второй — около семнадцати. Они были очень хороши, каждая по-своему. Трудно было решить, кому из них отдать предпочтение: Катринке ли с ее черными глазами и пепельными волосами, или Мейстье с темно-синими глазами и темно-золотистыми кудрями.

Мать девушек, госпожа Ринвальд, тоже была женщиной красивой. Она представляла собой тип того врожденного благородства, которое не поддается никакому подражанию.

Госпожа Блом не менее хороша, только еще более нежная и хрупкая. Что же касается госпожи ван Дорн, то она, высокая, стройная брюнетка, очень походила на своего мужа правильными, энергичными чертами лица и серьезностью обращения.

У Яна ван Дорна тоже были две дочери — Рихия и Анни, милые и красивые девушки. Дочери Ринвальда были, бесспорно, красивее, но это нисколько не мешало искренней дружбе всех четырех девушек.

Сыновья Яна ван Дорна, Пит и Гендрик, поддерживали все общество своею неистощимою веселостью и богатством фантазии. Сыновья же Ринвальда — Людвиг и Блома — Андрэ являли собой цвет интеллигенции.

• Предыдущая
• 2/37
• Следующая