Лирика - По Эдгар Аллан - Страница 16

I saw thee half reclining; while the moon

Fell on the upturn'd faces of the roses,

And on thine own, upturn'd - alas, in sorrow!

Was it not Fate, that, on this July midnight

Was it not Fate, (whose name is also Sorrow),

That bade me pause before that garden-gate,

To breathe the incense of those slumbering roses?

No footstep stirred: the hated world all slept,

Save only thee and me. (Oh, Heaven! - oh, God!

How my heart beats in coupling those two words!)

Save only thee and me. I paused - I looked

And in an instant all things disappeared.

(Ah, bear in mind this garden was enchanted!)

The pearly lustre of the moon went out:

The mossy banks and the meandering paths,

The happy flowers and the repining trees,

Were seen no more: the very roses' odors

Died in the arms of the adoring airs.

All - all expired save thee - save less than thou:

Save only the divine light in thine eyes

Save but the soul in thine uplifted eyes.

I saw but them - they were the world to me.

I saw but them - saw only them for hours

Saw only them until the moon went down.

What wild heart-histories seemed to lie enwritten

Upon those crystalline, celestial spheres!

How dark a wo! yet how sublime a hope!

How silently serene a sea of pride!

How daring an ambition! yet how deep

How fathomless a capacity for love!

But now, at length, dear Dian sank from sight,

Into a western couch of thunder-cloud;

And thou, a ghost, amid the entombing trees

Didst glide away. _Only thine eyes remained_.

They _would not go_ - they never yet have gone.

Lighting my lonely pathway home that night,

_They_ have not left me (as my hopes have) since.

They follow me - they lead me through the years.

They are my ministers - yet I their slave.

Their office is to illumine and enkindle

My duty, _to be saved_ by their bright light,

And purified in their electric fire,

And sanctified in their elysian fire.

They fill my soul with Beauty (which is Hope,)

And are far up in Heaven - the stars I kneel to

In the sad, silent watches of my night;

While even in the meridian glare of day

I see them still - two sweetly scintillant

Venuses, unextinguished by the sun!

(1848-1849)

39. К ЕЛЕНЕ

Тебя я видел раз, лишь раз; шли годы;

Сказать не смею сколько, но не много.

То был Июль и полночь; и от полной

Луны, что, как твоя душа, блуждая

Искала путь прямой по небесам,

Сребристо-шелковым покровом света,

Спокойствие, и зной, и сон спадали

На поднятые лики тысяч роз,

В саду волшебном выросших, где ветер

Смел пробегать на цыпочках едва,

На поднятые лица роз спадали,

Струивших, как ответ на свет любовный

В безумной смерти, аромат души,

На лица роз спадали, что смеялись

И умирали в том саду, заклятом

Тобой и чарой близости твоей.

Одетой в белом, на ковре фиалок,

Тебя лежащей видел я; свет лунный

Скользил на поднятые лица роз

И на твое, - ах! поднятое с грустью.

Была ль Судьба - та полночь, тот Июль,

Была ль Судьба (что именуют Скорбью),

Что повелела мне у входа медлить,

Вдыхая ароматы сонных роз?

Ни шага вкруг; проклятый мир - дремал,

Лишь ты и я не спали (боже! небо!

Как бьется сердце, единя два слова).

Лишь ты и я не спали. Я смотрел,

И в миг единый все вокруг исчезло

(О, не забудь, что сад был тот - волшебный!),

Луны погасли перловые блестки,

Скамьи из моха, спутанные тропки,

Счастливые цветы, деревья в грусти,

Все, все исчезло; даже запах роз

В объятьях ароматных вздохов умер.

Исчезло все, - осталась ты, - нет, меньше,

Чем ты: лишь дивный свет - очей твоих,

Душа твоих взведенных в высь очей.

Лишь их я видел: то был - весь мой мир;

Лишь их я видел; все часы лишь их,

Лишь их, пока луна не закатилась.

О, сколько страшных сказок сердца было

Написано на тех кристальных сферах!

Что за тоска! Но что за упованья!

И что за море гордости безмолвной!

Отважной гордости, и несравненной

Глубокой силы роковой Любви!

Вот, наконец, Диана, наклоняясь

На запад, стерла грозовые тучи;

Ты, призрак, меж деревьев осенявших

Тебя, исчезла. Лишь глаза остались,

Не уходили, - не ушли вовек,

Мне освещая одинокий к дому

Мой путь, светили (как надежды) - вечно.

Они со мной ведут меня сквозь годы,

Мне служат, между тем я сам - их раб;

Их дело - обещать, воспламенять

Мой долг; спасаем я их ярким блеском,

Их электрическим огнем очищен,

Я освещен огнем их елисейским.

Мне наполняя душу Красотой

(Она ж - Надежда), светят в небе - звезды,

Что на коленях чту в ночных томленьях;

Но вижу их и в полном блеске полдня,

Всегда их вижу, - блещущие нежно

Венеры две, что не затмит и солнце.

(1924)

Перевод В. Брюсова

40. FOR ANNIE

Thank Heaven! the crisis

The danger is past,

And the lingering illness

Is over at last

And the fever called "Living"

Is conquered at last.

Sadly, I know

I am shorn of my strength,

And no muscle I move

As I lie at full length

But no matter! - I feel

I am better at length.

And I rest so composedly,

Now, in my bed,

That any beholder

Might fancy me dead

Might start at beholding me,

Thinking me dead.

The moaning and groaning,

The sighing and sobbing,

Are quieted now,

With that horrible throbbing

At heart: - ah, that horrible,

Horrible throbbing!

The sickness - the nausea

The pitiless pain

Have ceased, with the fever

That maddened my brain

With the fever called "Living"

That burned in my brain.

And oh! of all tortures

_That_ torture the worst

Has abated - the terrible

Torture of thirst

For the napthaline river

Of Passion accurst:

I have drank of a water

That quenches all thirst:

Of a water that flows,

With a lullaby sound,

From a spring but a very few

Feet under ground

From a cavern not very far

Down under ground.

And ah! let it never

Be foolishly said

That my room it is gloomy

And narrow my bed;

For man never slept

In a different bed

And, to _sleep_, you must slumber

In just such a bed.

My tantalized spirit

Here blandly reposes,

Forgetting, or never

Regretting its roses

Its old agitations

Of myrtles and roses:

For now, while so quietly

Lying, it fancies

A holier odor

About it, of pansies

A rosemary odor,

Commingled with pansies

With rue and the beautiful

Puritan pansies.

And so it lies happily,

Bathing in many

A dream of the truth

And the beauty of Annie

Drowned in a bath

Of the tresses of Annie.

She tenderly kissed me,

She fondly caressed,

And then I fell gently

To sleep on her breast

Deeply to sleep

From the heaven of her breast.

When the light was extinguished,

She covered me warm,

And she prayed to the angels

To keep me from harm

To the queen of the angels

To shield me from harm.

And I lie so composedly,

Now, in my bed,

(Knowing her love)

That you fancy me dead

And I rest so contentedly,

Now in my bed,

(With her love at my breast)

That you fancy me dead

That you shudder to look at me,

Thinking me dead:

But my heart it is brighter

Than all of the many

Stars in the sky,

For it sparkles with Annie

It glows with the light

Of the love of my Annie

With the thought of the light

Of the eyes of my Annie.

(1849)

40. К АННИ

Хваление небу!

Опасность прошла,

Томленье исчезло,

И мгла лишь была,

Горячка, что "Жизнью"

Зовется - прошла.

Прискорбно, я знаю,

Лишился я сил,

Не сдвинусь, не стронусь,

Лежу, все забыл

Но что в том! - теперь я

Довольней, чем был.

В постели, спокойный

Лежу наконец,

Кто глянет, тот дрогнет,

Помыслит - мертвец,

Узрев меня, вздрогнет,

Подумав - мертвец.

Рыданья, стенанья,

И вздохи, и пени,