Северские земли (СИ) - Волчок Сергей - Страница 34

В итоге поляки были вынуждены заключить мир на условиях "статус-кво", а православная Литва, наряду с Москвой, стала одним из центров притяжения русских земель.

Ну а после того как турки-османы взяли Константинополь, и Византийская империя исчезла с карты мира, Царство Московское и Царство Литовское стали единственными независимыми православными государствами в мире.

В нашем мире Россия с рождения была государством-сиротой. Пронзительное и беспросветное одиночество стало её родовой травмой, определившей очень многое – от мироощущения русских до системы государственной власти в нашей стране.

Но в этом мире родились близнецы. Безусловно, вечные соперницы, но при этом сёстры, никогда не забывавшие о своём кровном родстве и часто встававшие спина к спине против старых врагов.

Именно поэтому смута после Грозного и пресечения династии здесь была, а вот Смутного времени не случилось. Не было этой страшной беды, едва не стёршей Царство Московское с лица земли. Именно потому, что когда погреть руки на чужой беде в Московию полезли поляки и шведы, Царство Литовское немедленно заявило о поддержке законно избранного царя Василия Шуйского и вступило в войну союзником Московского царства.

В итоге теперь в Москве уже почти 200 лет правит династия рюриковичей Шуйских, а на троне в Вильно сидят гедиминовичи Чарторыйские.

В этом занятном мире и предстояло обживаться взрослеющему Ждану…

Глава 25. «Любил вино до черта, но трезв бывал порой…»

Ждан давно уже понял, что не только комфортно обжиться, но и элементарно выжить в этом новом мире ему будет непросто – ещё первые месяцы жизни надёжно избавили его от иллюзий.

Удивительно, но и отец Алексий тоже как будто был в этом убеждён. По крайней мере, жизнь Ждан вёл очень странную, совсем непохожую на жизнь других деревенских мальчишек. Тех батюшка учил читать, писать, да началам арифметики – и не более того. Воспитанника же своего он натаскивал во всех науках та, как будто к сдаче ЕГЭ готовил. И если бы этим всё ограничивалось!

Физическому развитию уделялось ничуть не меньшее внимание. Когда все мальчишки ватагой отправлялись на реку ловить раков или в лес за ягодами, Ждан бегал по 3 круга вокруг деревни, десять раз перепрыгивал через невысокий плетень вокруг дома священника и 25 раз приседал и небольшим камнем на плечах. Через пару лет, когда всем ровесникам строгие родители уже сказали: «Довольно, Ванюша, гулял ты немало» и отправили их трудиться по хозяйству, Ждан по-прежнему бегал, прыгал и приседал. Вот только бегал он уже не вокруг деревни, а по лесу до кордона и обратно, причём с материным коромыслом, на которое были подвешены два неполных ведра воды. Через плетень мальчик теперь прыгал сотню раз, причём исключительно «рыбкой», с последующим кувырком и вскакиванием на ноги, а вес камня для приседаний давно перевалил за пуд.

И кличка у него в деревне была – Глебка-прыгни.

Батюшка гонял воспитанника не просто активно – ожесточённо. Помнится, в прошлой жизни юные спортсмены-разрядники, угодившие в больницу, любили стращать местных обитателей рассказами по две тренировки в день пять раз в неделю. У Глеба же тренировка была всё время бодрствования – с перерывом на обед и уроки. Он крайне редко играл с другими детьми, вообще не помогал матери, ничего не делал по дому…

Он спал, ел, учился и тренировался.

И всё.

Причём нагрузка постоянно была предельной – отец Алексий всегда очень внимательно контролировал его состояние и не позволял надорваться. Но и расслабиться не разрешал ни на минуту, он всегда идеально выдерживал баланс между «сейчас сдохну» и «ну хоть минутку передохну». Из Ждана как будто чемпиона готовили, и самое удивительное – никто в деревне этому не удивлялся.

Мальчик долго не мог понять причины такого равнодушия, пока однажды не подслушал случайно разговор двух деревенских мужиков, загрузивших старосте подводу, да пригревшихся на весеннем солнышке:

- Чо-та Глебка-прыгни сегодня не бегает…

- Забегает, погодь маленька. Чем ему ещё заниматься-та? Анфиска-то, бают, его от дворянина нагуляла, а ублюдков-та смысла нет к хрестиянскому делу приставлять, про то все знают.

- Эт-та да. Не даст ему кровь в поле трудиться, как всем честным людям. Двенадцать годков стукнет – и або к князю во двор забреют, сначала в боевые холопы, а потом на Сечь бессрочно. Або сам, не дожидаясь, в бега подастся, ежли Дар раньше откроется. А тогда понятно что – старосту нашего выпорют, что упустил, ну а пацану дорога одна – в леса, да в разбойники.

- Жалко его даже чо-та. Пацан-то вроде неплохой, вечно добро всем делать старается, аки блаженный какой.

- Ну эт отец Ляксей, небось, таким яво воспитал. Известно дело – поп. – и мужик длинно сплюнул. - Попы – они завсегда про прощение и благодать гундят. Ну ничо, в боевых холопах, бают, жизнь такая, что блаженство энто с Прыгни за пару дней выбьют.

- Ты отца Ляксея не трожь! – заспорил первый мужик. – Отец Ляксей – правильный поп. Вон до него у нас поп был, ты его и не помнишь, небось, пацаном ещё был.

- Чо эт не помню? – обиделся собеседник. – Всё я помню – отец Илья его звали. Он ещё всё пил, как не в себя. Нажрётся до зелёных чертей, выскочит во двор простоволосый, без скуфейки[1] – и ну вилами навозными в воздух тыкать. Мы пацанами со всей деревни сбегались смотреть. А он ещё кричит так жалобно: «Кыш! Кыш, бесы! Не хочу в Ад, не дамся! Кыш, люциферово воинство! Врёшь, не возьмёшь!!!» - и всё вилами тычет, да быстро так! Умора!

[1] Скуфейка - у православного духовенства: остроконечная бархатная чёрная или фиолетовая мягкая шапочка.

- Это вам, пацанам, умора была! – сердито сказал первый мужик. – Тиятра бесплатная кажный божий день. А мы как жили? Ребёнка крестить надо – а поп запил. Покойника отпевать – а батюшка лыка не вяжет, хрюкает как свинья! Он и службы-то почти не служил, вроде и в селе жили, а почитай что без церкви, хуже чем татары какие, прости, Господи!

И мужик размашисто перекрестился.

- Что мы только не делали. И по-людски с ним всем обществом говорили. И кляузы его начальству в Козельск посылали. И били его раз пять – не меньше. Оно, конечно, известное дело, по закону, ежли кто с попа в драке скуфейку собьёт – тому под кнут ложиться. Но мы тоже не пальцем деланные, мы всё с умом обставляли. Мы попа неожиданно хватали под руки, аккуратно снимали шапочку, вешали её на забор, а потом всё равно били. Ох, как мы яво били! И ногами, и по-всякому.

Мужик махнул рукой.

- Да только корм всё одно не в коня – он кровью пописает, отлежится и опять запьет. Известно – пьяницу только могила и исправит. Так оно и вышло. Допился, убежал голый в лес зимой, там и замёрз к херувимам.

И мемуарист вновь перекрестился.

- А нам, значится, отца Ляксея прислали.

- А его не били? – с живейшим интересом поинтересовался второй мужик.

Первый помрачнел, но честно ответил:

- Один раз. Больше не получилось. При отце Илье-то народ, известное дело, расслабился, грешить стал напропалую. А тут отец Ляксей прибыл и как давай нас всех гонять, шум в селе стоял до небес! Ну мы и решили поучить его маненька, чтобы, значится, не зарывался супротив обчества.

- И чё?

Мужик помрачнел ещё больше, и задумался:

- Ну как чё? Нельзя сказать, что совсем уж зазря сходили: заодно и узнали, что батюшка наш новый – из дворян и с Даром. Я потом три дня ходил, башкой тряс, как козёл бородой – так он мне в ухо зарядил. Потом уж мы промеж себя рассудили, что всё правильно. Человек своё ремесло сполняет, а мы супротив пошли. Не дело это. Ежли тебе на работе кто под руку полезет, ты же, небось, тоже в ухо сунешь?

Второй согласно кивнул.

- Вот! – наставительно воздел палец к небу первый. – Я и говорю, отец Ляксей – правильный поп! Он и ремесло своё знает – дай бог каждому, и к людям по-людски относится. Вот, даже пацана этого приблудного – гоняет в хвост и в гриву. А всё зачем? Чтобы Дар у пацана какой получше открылся. Глядишь – и поживёт потом подольше. Хотя, конечно, ублюдки – они долго не живут. Ублюдка век недолог – про то даже песня есть. Жалостливая.