По ту сторону жалости (СИ) - Гришанин Дмитрий - Страница 28

Когда кисляк сгинул, как пылесосом, за считанные секунды втянутый землей, до границы опасного участка, между лесом и перезагрузившимся кластером, оставалось всего пара сотен метров. Подбадриваемый занервничавшей наставницей, я пронесся последние метры, как лось.

Одновременно с полем неожиданно кончился и лес. Я едва удержался на краю отвесного обрыва перед широкой рекой, в последний миг схватившись за гибкие ветки орешника. Прыгать в воду с двадцати метровой высоты, не зная прибрежной глубины, было безумием, и я решил схорониться в густом кустарнике орешника, ветки которого удержали от падения вниз.

Еще на бегу краем глаза успел подметить, что перезагрузившееся поле изменилось не только внешне – жухлая осенняя трава на нем налилась сочной летней зеленью и, вместо сгинувшего с кисляком зловонья, оттуда пахнуло медовым ароматом луговых трав. А еще с поля повеяло летним жаром, ненадолго, всего на несколько секунд. Навалившийся со всех сторон осенний холод мигом задул эту робкую весточку лета. Но тепло я почувствовал, и это было чертовски приятно.

Уже рассматривая преобразившееся в гигантский луг поле сквозь кусты укрытия, я заметил, что оно стало обитаемым. Ну лугу пасся огромный табун лошадей, охраняемый двумя ковбоями-погонщиками и целой сворой матерых волкодавов.

Люди и псы первыми почуяли неладное, они заметались вокруг табуна, сбивая лошадей плотно друг к дружке. Недовольные животные испуганно ржали, брыкались на собак и норовили вырваться из оцепления…

А потом, как предсказывала Шпора, начался ад.

Твари хлынули из леса широкой волной. Не только с моей стороны, но и с противоположного дальнего края тоже. И с широченной правой стороны. От количества пробежавших рядом утробно рычащих чудищ у меня зарябило в глазах. Только с моего края на поле вырвалось не меньше десяти тысяч зараженных. А со всех сторон их набежало, поди, под сотню тысяч. Настоящая адская орда.

И действовали твари на поле удивительно слаженно. Как армия, с рядовыми бегунами, сержантами лотерейщиками, ротными топтунами, полковниками кусачами, начдивами руберами и верховным армейским руководством в лице элиты. Да, матерые элитники тоже явили себя во всей красе. Эти разросшиеся до непомерных чудовищ многотонные махины, выступив из леса в последней линии атакующей орды, как кукловоды, умело управляли действиями тысяч своих марионеток.

Обрывистый берег был единственным путем спасения для лошадей. Да уцелеть после отчаянного прыжка в воду с двадцати метровой высоты удалось бы далеко не всем. Но так был хоть какой-то шанс. И быстрая смерть от падения с высоты не шла ни в какое сравнение с ужасной участью быть разодранными заживо толпой монстров. Увы. Оцепеневшие от ужаса ковбои сообразили все это слишком поздно.

Поток быстроногих бегунов в первую очередь устремился вдоль берега, навстречу такому же встречному, отрезая лошадей и погонщиков от спасительной воды.

Когда встрепенувшиеся погонщики снова заметались вдоль плотно сбитого строя лошадей, попытались направить табун в отчаянный прорыв, у них ничего не вышло. Из-за доносящегося со всех сторон голодного урчанья, лошади оцепенели от страха и не реагировали ни на крики, ни на удары бичом, ни на укусы задыхающихся от яростного лая псов.

Отчаявшись увести лошадей, ковбои бросились на прорыв вдвоем, сопровождаемые сворой преданных волкодавов. Сошедшиеся потоки бегунов перехватили крошечный отряд в полусотне метров до обрыва. Завязалась яростная схватка, загремели ружейные и пистолетные выстрелы. Но как не хороши были ковбои, их было всего двое, против нескольких сотен не ведавших страха и жалости солдат ада. И полтора десятка подоспевших на выручку хозяевам псов лишь чуть-чуть оттянули неизбежный конец.

Покончив с погонщиками, орда со всех сторон атаковала беззащитных лошадей. И начался кровавый пир…

Наблюдать весь этот кошмар было ужасно. Но что я мог – крошечная букашка на краю поля против стотысячной орды. Тут в танке-то запросто в блин раскатают. А соваться с винтовкой и пистолетом просто глупо – орда растопчет и не заметит.

Кровавое пиршество растянулось до конца дня. Лишь в сумерках твари начали постепенно расходиться, стаями и поодиночке направляясь в окружающий лес и исчезая среди деревьев.

Я не торопился покидать убежище. Решил дождаться наступления ночи и, когда твари на залитом кровью лугу угомонятся, попытаться при свете луны спуститься с обрыва к реке.

Глава 19, в которой опускаюсь на речное дно, перехожу на подножный корм и ловлю глюк

– Сука, че ж ты на меня все время пялишься? Да обернись уже хоть разок. Глянь, как там интересно…

Я уже минут пять уговорил бегуна, шепотом разумеется, мерно раскачивающегося с пятки на носок метрах в пятнадцати от моего куста, слепо таращась в темноту круглыми, как у совы, зенками и жадно принюхиваясь к лесным запахам.

Сам виноват. Надо было осторожнее выбираться из укрытия. А я, понадеявшись на крепкий сон тварей, нажравшихся до отвала и повалившихся вповалку прям на поле, ломанулся, как медведь. И мигом спалился.

Оказалось, мирный сон орды охраняли выставленные по периметру часовые, один из которых на подозрительный шум среагировал незамедлительно. К счастью, точное направление источника шума подслеповатый в ночи бегун засечь не успел, а я, завидев тварь, превратился в недвижимого истукана.

Вот так теперь и стояли напротив друг друга на шестисаженной дистанции. В принципе расстояние было убойное даже для пистолетного выстрела, но чтобы извлечь стечкина из кобуры, рукой пришлось бы основательно тряхануть ветки орешника. Даже если они качнутся бесшумно, бегун по любому среагирует на движение – заурчит, и ринется в атаку. А на его урчание мигом примчится вся орда.

– Мля! Животное, ну на пару сек сдвинь харю в сторону. Зацени, какой мухомор красивый справа под березкой…

Раздражение от возникшей заминки усугубляла левая рука. Чуть подросшие обрубки пальцев которой, как назло, именно сейчас запульсировали болью и жутко зачесались, а я, по понятным причинам, не мог ни встряхнуть рукой, ни об че-нибудь ее почесать.

Слава Стиксу! – в сторонке что-то хрустнуло, и бегун мгновенно всем корпусом развернулся на звук. Даже сделал пару шагов. Но подозрительный хруст не повторился, и он снова замер.

Я же подарком судьбы воспользовался на все сто. Стараясь не шуметь, левой аккуратно отодвинул в сторону заслоняющую кобуру ветку, вытащил пистолет, навел на тварь, прицелился и плавно надавил на курок.

Бегун беззвучно рухнул на землю. И перед глазами загорелись строчки уведомления, стопроцентно гарантирующие его смерть.

Сморгнув строки на потом, продолжил выбираться из куста, теперь, разумеется, с максимальной осторожностью. Выбравшись, убрал в кобуру пистолет и стал остервенело тереть левую об жесткую ткань камуфляжа.

Подошел к краю обрыва, глянул в низ, тихо матюкнулся и, отступив обратно, стал разглядывать ближние к обрыву деревья, подыскивая подходящее по длине и гибкости.

– Че мнешься-то? – проворчала наставница.

– Выбираю подходящий рычаг, для спуска вниз.

– Че-че выбираешь?

– Ну, дерево. Для спуска с обрыва… Сейчас нагну, ремнем зафиксируюсь и…

– Ты чего серьезно?

– Риск конечно есть. Но я пока сидел, все продумал, должно получиться.

– Офигеть! То есть ты реально ТАК заморочился, чтобы спуститься вниз?

– Ну, да… И даже не пытайся уговаривать меня здесь остаться!

– Да я не про то… Просто, в толк не возьму, зачем так сложно-то? Можно ж просто спрыгнуть.

– Чего? Тут метров двадцать!

– То есть, когда из окон высоток вниз сигал, примерно такая же высота тебя ничуть не останавливала, а теперь…

– Мля! Шпора! Твою ж налево!.. Что ж ты раньше-то о Даре не напомнила! Я ж все мозги сломал, придумывая этот гребаный способ!

– Так ведь придумал же, – хмыкнула наставница. – Хоть и дурацкий, но на крайняк сгодится. Мало ли, вдруг окажешься в ситуации, когда «Легче пуха» будет в откате… Опять же, занятие было полезное, пока в кустах сидел.