Влюбись за неделю (СИ) - Кручко Алёна - Страница 41

Мы вышли в больничный дворик, небольшой, замощенный светлым кирпичом и, кажется, накрытый климатическими чарами – здесь было тепло и сухо, стояли лавочки, а на круглой клумбе цвели астры и георгины. Дугал взял меня за руку, сжал…

В следующее мгновение мы оказались в незнакомой мне комнате.

Просторной и довольно светлой. По стенам – книжные шкафы темного дерева. Небольшой круглый стол в центре, мягкие кресла приятного оливкового цвета и огромное окно за не полностью задернутыми портьерами того же оттенка. Я осматривалась, не скрывая любопытства. Мы у Дугала? Он вот так взял и припорталил меня к себе домой?!

– Садитесь, - Дугал кивнул на кресла. - Кофе не предлагаю, после сотрясений не рекомендуется. Будет чай. Со смесью номер две тысячи восемьсот девять, если вам снова станет интересно название.

Я подошла к окну. Второй этаж. Внизу лужайка, усыпанная палой листвой. Вдалеке – лес или парк. Никаких соседей в обозримом пространстве. Почти необитаемый остров, если бы не проступающие сквозь туман башни Академии на холме вдали. Тихо. После воя и хохота призраков тишина особенно радовала.

– Ваш чай, мисс Салливан.

– Спасибо.

Я села, взяла чашку. Вдохнула аромат. Пахло земляникой.

– Итак?

Сделала глоток – вкусно. Дугал в нетерпении буравил меня взглядом. На то, чтобы пересказать разговор с Призрачным Медведем, хватило пяти минут. Но потом пришлось объяснять и то, откуда я вообще о нем знаю, а он – обо мне, Дугале и проклятии. И о нашем знакомстве с Сабеллой. Я даже призналась, что видела его детские фотографии.

– Не слишком справедливо, – заметил он, - я не видел ваших.

– Я на них ужасно смешная. И нелепая, честно говоря. Нет, я бы показала, но… сами понимаете.

– Да уж. Непреодолимые обстоятельства.

– Я белобрысая, – призналась я. - И стриженая. Совсем коротко, под мальчишку. У меня нет Шарлоттиной гривы, а то что есть – не имеет смысла отращивать. Но в детстве из меня пытались сделать правильную девочку. Эти ужасные тощие хвостики. Я их ненавидела.

– А косички? Знаете, две такие… тоже тощие, но с пышными бантами.

– Все равно что завязать бант на крысином хвосте. Кошмарно.

– Самокритично, – фыркнул Дугал и прищурился. – Вы говорили вчера на берегу о хорошем. ? что вы сами считаете хорошим в себе? С меня начинать бессмысленно, потому что ничего, кроме умения сопоставлять очевидное и, пожалуй, некоторой одаренности в отдельных научных отраслях, я вряд ли назову. Да вы и сами успели заметить. Не считать же, в самом деле, личной заслугой то, что большую часть времени я могу общаться с людьми, не называя их в глаза идиотами.

– На той лабораторной… ну, пока не рвануло… меня подмывало попросить у вас мастер-класс по обращению со студентами. Я не умею вот так… красиво. Хотя, казалось бы, профессия обязывает. То есть это другие так считают. На самом деле хороший журналист должен лучше уметь слушать, а не говорить.

– И, полагаю, в верном порядке составлять из букв слова, а из слов – предложения.

– Разве это стоит считать чем-то особенным?

– В некотором роде. Я был бы совсем не против наблюдать что-нибудь похожее в работах отдельных индивидуумов. Причем не всегда студентов.

Я хмыкнула и пожала плечами.

– Если судить по худшим исключениям, то, наверное, и мистер Эпплстоун покажется гением от поэзии – без иронии.

– Мистер Эпплстоун – несомненно. С ним все не настолько плачевно, как могло бы показаться. Ему я об этом, разумеется, не скажу даже под пытками, но с фактами не поспоришь. Вытрясти ребяческую дурь из головы, засадить за книги и запереть в каком-нибудь подвале без маячащих перед глазами соблазнов, и может выйти что-нибудь сносное. А вот некоторых «состоявшихся авторитетов» уже ничего не спасет. Вам повезло позавчера. Вы только слушали герра Вольгера. А я, к моему большому прискорбию, его читал. И даже рецензировал.

– Сочувствую, – только и смогла сказать я. В молчании допила чай. Дугал чего-то ждал. Неужели и правда – сеанса отчаянной саморекламы? А что во мне хорошего, в самом деле? Что мог бы увидеть он, даже если бы я не сглупила и открылась сразу?

Вот уж вопрос.

– Все мое хорошее осталось дома, - с горечью призналась я. - Кому здесь нужен журналист, не имеющий даже базовых знаний о мире, даже минимального культурного багажа, понятного читателям? Остаются, конечно, мои два с половиной иностранных языка, но, опять же, это языки нашего мира.

– Но ведь вы – не только журналист. Для начала – вы Фрейя Салливан, женщина, которая с чего-то началась и чем-то продолжилась. Со своими взглядами, жизнью, да даже этими вашими мечтами. Не думаю, что вы с младенчества и круглыми сутками до пресловутого астрального переноса писали свои статьи и только.

Я обхватила себя руками: показалось, что мерзну, совсем как вчера у озера. Нет, мне совсем не было холодно. Только очень неловко. Никогда не умела говорить о себе. Хороший журналист незаметен. Смотрит, слушает и помалкивает. Иначе все сенсации разбегутся!

Ну что, в самом деле, я могу о себе сказать?

– Еще гуляла по Лондо?у, кормила соседскую кошку, много читала, смотрела фильмы, а иногда пыталась завести роман. Как правило, безуспешно. Ничего интересного, если смотреть со стороны. А те, кто смотрел вблизи… Последний, например, сказал, что я невыносима. И удрал на другую половину земного шара, а у нас это далеко, у нас нет порталов.

– Видимо, ваша невыносимость придала ему отличное ускорение. Даже интересно, в чем она заключается.

– Возможно, в просьбе не разбрасывать свои носки по всей моей квартире. Или в привычке говорить «подожди, я работаю», когда ему приспичит покувыркаться в постели, а у меня горит статья. А может, последней каплей стал плакат с какой-то полуголой моделью, который я содрала со стены в своей спальне и предложила ему развешивать эту порнографию не у меня. Не знаю. Он не объяснил, а я не стала спрашивать.

– Действительно, невыносимо, - кивнул Дугал с очень серьезным, даже, пожалуй, слегка драматическим видом. – «Свои», «моей», «его», «моя». Я несколько иначе представляю себе гармоничное сосуществование двух организмов, по каким-то необъяснимым причинам пожелавших быть вместе.

– До стадии «наше» у нас не дошло, - согласилась я. - Странно. Я только сейчас подумала, что это и к лучшему. Что ничего хорошего не вышло бы, рано или поздно тем бы и закончилось.

– Логичное умозаключение. На таких корнях ничего приличного вырасти не может в принципе.

– «Свободная и независимая», - вспомнила я. – Оставалось только завести пятнадцать кошек, чтобы соответствовать. Но проблему радикально решил чертов астральный перенос.

Дугал отставил чашку, откинулся на спинку кресла. Скрестив руки на груди, с задумчивым видом смотрел в окно.

– Что ж, подходящий момент для промежуточных выводов. Мы с вами – заурядные, не слишком приятные в общении люди. Которые скорее отпугивают окружающих, чем притягивают их. Иногда этим даже наслаждаясь. Это обо мне. Кроме того, ни вы, ни я не мыслите себя без любимого дела или увлечения, ради которого готовы почти на все. И никакие человеческие отношения не в состоянии этого заменить. У меня исключение всего одно, да и то условное. Моя мать никогда не пыталась переделать меня или встать между мной и тем, что мне дорого. Вам, видимо, что-то во мне нравится. Мне тоже кое-что в вас симпатично. Достаточно ли этого проклятью? Не уверен. Но ваш Призрачный Медведь дал нам время, которое, вероятно, что-то значит. Я не представляю, как потратить его лучшим образом. Придется импровизировать.

Я слушала и… впадала в шок? Да, пожалуй. Все эти «свое-мое» – следствие, а не причина. Причина, настоящая – в том, что и Майк, и Джереми, и Тед… да все, абсолютно все мои парни. Только мешали мне. Раздражали своими приставаниями, когда тянуло работать. Не понимали, почему я готова куда-то срываться со свидания, посреди ночи или на половине интересного фильма. Никто из них не был чем-то по-настоящему увлечен сам – может, в этом была проблема? И ни один не то что не мог – даже не пытался примириться с моей увлеченностью. Хотя бы примириться, не говоря уж о поддержке!