Не сердите толстяка (СИ) - Соколов Вячеслав Иванович - Страница 29

— Ба! — возмущённо ору, отвернувшись от зеркала, перед которым сосредоточенно рассматриваю свою тушку, с которой постепенно сползает синева. — А если бы я без трусов был?

— Пфе… — упирает руки в бока. — Чего я там не видела. Вылечился? — ну и переходы у неё.

— Почти.

— Бросай. Пошли давай, отца твоего ремонтировать. Похоже, ты ему вчера сустав вывернул, живодёр. Локоть раздуло, жуть.

Ох ты ж. Бросаю заниматься фигнёй (потом долечусь) и стремглав несусь вниз. Батя, скособочившись, сидит возле стола и тоскливо смотрит на кружку с чаем. Естественно ведь левый локоть раздуло, а правой рукой он держится за бок.

— Пап, ты в порядке?

— Это смотря с какой стороны посмотреть, — задумчиво сообщает он.

— В смысле? — замираю, не дойдя до него пару метров.

Усмехается:

— Как человек: хреново. Как твой отец: замечательно.

— Э-э-э… — подхожу и присматриваюсь к повреждённой руке. Вот ведь. Вроде же вовремя отпустил руку из захвата, да не тут-то было. Не рассчитал силушку дурную.

— Ой. Не тычь, больно. Ты аккуратней давай, я тебе ещё не раз пригожусь, так что давайте, ставьте меня с бабкой на ноги.

— Сам справлюсь.

— Ну и ладно, сам так сам. А хреново, — отвечает на предыдущий вопрос, — потому как больно, а замечательно, потому что больно.

— Ба-а-а!

— Чего?

— Я голову лечить не умею…

Бабка радостно заржала, глядя на закатывающего глаза от моей непосредственности, батю.

— Тима, Вадик имеет в виду, что как человеку ему больно, а как отец он тобой гордится. Так понятней?

— А-а-а… — смущаюсь и начинаю шаркать ножкой, — дык это… извини, пап.

— Ты лечить меня будешь или нет?

Киваю и, буркнув: «Буду», резко дёргаю за руку. Ну, тут значит, отец, начал меня хвалить, и за то, что я его не предупредил, и за то, что руки у меня золотые и из нужного места растут, и за то, что забыл обезболить, и за то, что не оторвал ему конечность. Старался, в общем, я даже на всякий случай отбежал, а то мало ли… Ага. И бабке перепало, за то, что сама не вправила, а меня, такого спеца, побеспокоила. На что бабуля заявила:

— Так там же не вывих, чего вправлять-то?

— Тима, иди сюда, сынок, — елейным голоском позвал батя.

— Пап, это плохая мысль, — с готовностью откликаюсь из-за закрытой двери, старательно накладывая заклятие укрепления на неё.

— Какая? Ты о чём это? Иди сюда, лечи дальше папку.

— Не-е-е… Ты меня всего два раза в жизни сыном называл: когда я тебе в кузнице огонь водой залил и когда кувалду на ногу, опять же тебе, уронил. Не пойду.

— Тима, папа болеет, папу лечить надо.

Мне кажется, или он уже до двери добрался? Может, в окно?

— Нет уж. Пусть тебя бабка лечит, раз такая умная. Раз не надо было вправлять, то чего же это тогда хрустнуло?

— Ты что же это, паразит, — похоже, батя завёлся, — мне ещё и чуть руку не оторвал, аж хрустеть начало? А ну иди сюда.

— Хотя, может, и надо было вправлять. Я сильно-то не смотрела, — раздалось задумчивое высказывание. — Чего заморачиваться, если Тимоха быстрее вылечит?

— Мама!?

— Ну чего мама? Ты чего это на ребёнка ополчился, он же как лучше хотел.

Ну, в общем, всё как всегда. Обычное в нашем семействе утро — поругались, помирились, вылечились и сели завтракать. Вот только бабуля какая-то задумчивая сидит и с умным видом хмурит брови.

— Ба, ты чего это о высоком задумалась?

— Да ну тебя, балаболка, — отмахивается.

— И правда, мам, — жуя котлету, присоединяется батя, — чего случилось?

— Да я вот всё насчёт поиска богатыря думаю, мне бы надо было кое-куда съездить, а у меня клиенты…

— Ну и в чём проблема? — отмахивается батя. — Вон пусть Тимка займётся. Нас же лечил…

— Не нас, — останавливает бабуля, — а тебя. Хотя в чём-то ты прав. Хм… — отодвигает тарелку и куда-то уходит. Возвращается с толстым ежедневником. Полистав его, озвучивает: — А ведь действительно, ничего сложного сегодня нет. Заодно посмотрим, как организм себя поведёт, — кивает на браслет на моей руке. Который вчера на меня вновь нацепили, как только вернулся с повинной. Когда превращался-то, он с лапки слетел.

Доедаем. Отец, воспользовавшись свободным временем, срывается по своим делам, ну а я получаю последние инструкции.

— Значит так, — тычет пальцем в блокнот, — не хотела я возиться с ними, но сам понимаешь, попросили уважаемые люди. Так что запоминай, вот у этого импотенция — капитальная. Я его вчера пять минут видела. Мужику полтинник, а он уже ни бе, ни ме. Не вздумай за раз вылечить, я его недельку попотчую зельями, будет как новенький. Мужик небедный, глядишь, тысчонок двести, триста рубликов заработаем. Ну да там видно будет. Ты там кровь ему разгони, чтоб шевельнулось, сразу как шёлковый станет, — подмигивает и смеётся. — Дай чего-нить ему выпить, да Томку позови, пусть чайку принесёт. И вот в этот момент… Ну ты понял, да? Куда проще будет за гонорар вопрос решать.

— Угу, — киваю. — Аферистка ты, бабуля.

— Ну дык, внучек, с волками жить — по-волчьи выть. Но с другой стороны, афера — это если бы я его обманула, а так всё упирается в то, сколько бабушка сможет себе на пенсию отложить. А у меня ещё и внуки… И всех кормить надо-о-о-о-о…

— Ба, ба, — щёлкаю пальцами перед носом увлёкшейся бабули, — ты потом ему расскажешь, — усмехаюсь. — Не боись, с рук дядя кушать будет. Что дальше там?

— Так… Потом Петровна с внучком малым придёт, грыжа у мальца. Этого вылечи. Денег не брать! Будет совать, не бери, понял? И так с копейки на копейку перебиваются.

— Да тише, не ори, всё я понял. С Петровны не брать. Погоди, — чешу затылок, — Петровна, это не у которой старший внук — Васяткин друган?

Кивает:

— Она.

— Пфе. Ну и чего шумела. Я бы и сам не взял.

— Хм… — бабка пристально смотрит мне в глаза. — Не врёшь ведь, — и радостно улыбается, — видать, неплохо я тебя воспитала.

— Да нормально, — отмахиваюсь, — дальше-то кто?

— Так. Э-э-э… Это я на завтра перенесу, пожалуй, — и пытается перевернуть страницу.

— Стоять, — хватаю за руку, — а ну чего там?

— Да так, — прячет ежедневник за спину.

— Ну? — хмурюсь. Не нравится мне это.

— Да так, — вздыхает, — парнишка один. Мать его привезёт.

— И?

— В Чечне контузило его, а теперь слепнет. С каждым годом всё сильнее. Почти не видит уже.

— И в чём проблема? — вкрадчиво так спрашиваю. — Почему мне нельзя посмотреть?

— Бесплатно, — и отворачивается.

— Чего? — не будь я молодым, точно бы инфаркт приключился. Вернуть зрение — это не грыжу заговорить. И это без денег. И кто? Бабка!

— Ну не могу я, — чуть не плачет, — были они у меня. Последнее на врачей спустили, молодой же совсем. Да и на Ванечку так сильно похож…

Оп-па… Вот оно что. На деда погибшего похож. Тогда всё понятно. Вы не думайте, что мы лечим только за огромные деньги, нет. Как говорит бабуля: «С богатого побогаче». А с простых людей очень даже по-божески берём. Никто не обижается. С той же бабульки за внучка рублей пятьсот бы взяли. Но зрение парню… Там ингредиентов тысяч на пятьдесят… Ну бабка… молодец. Вот правда, не ожидал от неё. А порой даже подозревал, что бабка не только аферистка, но ещё и еврейка. С её-то любовью к деньгам.

— Ну что ж, раз так, то сэкономлю семье деньги — вылечу. Но! — поднимаю указательный палец вверх. — Надо чтоб поклялись не болтать про то, что бесплатно, а то нам паломничества только не хватало.

— Тимка, — бабуля крепко обнимает меня. — Уже поклялись, что я дура, что ли?

— Ба, — шиплю, пытаясь вздохнуть, — задушишь.

— Ой, — отпускает, радостно улыбаясь.

— Ба, тебе не кажется, что мы с тобой скоро из тёмных в светлых перекрасимся?

— Тьфу, тьфу, — сплёвывает через левое плечо, — не дай бог такая напасть.

Смеёмся. Радостно, от души. И тут бабуля, усмехнувшись, радует меня:

— Ну раз ты у меня такой сознательный, то и последнего клиента отменять не буду.