Лгунья (СИ) - Гичко Екатерина - Страница 10

Раньше Майяри как-то не задумывалась, что вместе с садами мог пострадать кто-то ещё. А ведь у каждого великолепного сада должны быть сторожа и садовники. И как они выжили в те времена? Сами садовники утверждают, что боги помогли. Лавридая и Куадар, которых местные называют Всеблагая и Всеблагой, спасли их предков, воздвигли Каменный Порог и отселили за него всех насланных Истариданом тварей. Те, правда, потом всё равно пролезли, но садовники были уже готовы к встрече.

Откровенно говоря, Майяри сперва сомневалась, что её щедрые соседи являлись потомками тех самых садовников. Про себя она предполагала, что они уже и не помнят, откуда пошли, и просто придумали себе эту миссию по очистке болот. Но её сомнения сильно пошатнулись, когда она впервые увидела остатки охранных знаков на стене, что окружала деревню.

Дерево, из которого была построена стена, почти закаменело за многие сотни лет. Майяри даже заподозрила, что счёт времени шёл не на века, а на тысячелетия, но это было слишком невероятным предположением. Охранные знаки глубоко врезались в породу, словно раз за разом выдалбливались заново. Крупные, больше ладони, грубоватые, нарочито простые… Майяри впервые видела что-то подобное. Она прекрасно знала, что чем больше знак, тем больше сил придётся в него влить. А тут длинная непрерывная цепочка таких символов! Сколько магов потребовалось бы, чтобы оживить их? Сколько силы? Рассказы садовников про богов в тот момент не казались Майяри такими уже невероятными, хотя она давно перестала верить в божественную милость.

Разве могла она удержаться от того, чтобы не попробовать оживить эти знаки? Вряд ли бы кто-то, обладающий силой, на её месте устоял.

Охранка отозвалась легко и быстро. Майяри редко ощущала, как её силы уменьшаются, но в тот момент она вдруг почувствовала себя ополовиненной. На какой-то миг девушка решила, что лишилась части тела, но потом ощутила, как потерянные силы тонкой струйкой возвращаются назад. Охранка, впрочем, не ожила. Стена была разрушена, и цепочка знаков прерывалась. Но Майяри загорелась энтузиазмом.

Мужчины посмеивались над её странностями, но всё же согласились восстановить стену. Зимой забот особых всё равно не было. Хуже всего пришлось кузнецу, от которого гостья требовала каких-то странных орудий. Потом уже вся деревня с недоумением наблюдала за будто бы сошедшей с ума одинокой лекаркой, которая что-то выдалбливала непонятными железками на дереве. На утро третьего дня её обнаружили под стеной. Снег уже успел немного её присыпать, но сильно замёрзнуть девушка не успела. Зато охранка ожила.

Шум тогда среди местных поднялся такой… Если у кого и оставалась настороженность в отношении Майяри — ну а вдруг девушка из тех лиходеев, что посевы на болотах жрут и топчут! — то тут недоверие окончательно исчезло и девушку полностью приняли. Она сама иногда шутила, что болота признали её своей.

Всю зиму и весну Майяри в сопровождении тройки мужчин ходила по гава-ыйским деревням и являла жителям божественное чудо. Ей даже было неловко, что они считали её приближенной к богам и одарённой их благодеянием, хотя на самом деле ей просто силы некуда было девать. Но вместе с тем девушку посещало робкое, радостное, малопонятное ей чувство: её радовало само общение с садовниками, она тянулась к ним, частенько заворачивала в деревни, хотя необходимости не было, не избегала неожиданных встреч… Всего этого раньше в её жизни не было.

Вот и сейчас, завидев впереди ворота, Майяри испытала всплеск радостного воодушевления, почти позабытого за последние три месяца. Желудок одобрительно заурчал, и девушке почудился запах жареного мяса, хотя витать он тут не мог. Тошкан, услышав этот голодный звук, хохотнул и погладил себя по животу.

— Щас бы мятой абдарики и жирный кусок мяса… — мечтательно протянул он.

Майяри и поморщилась, и сглотнула одновременно: мясо она ела не так часто, а вот абдарику почти каждый день. Она согласна и просто на кусок мяса. Без всего! Ну, может быть, ещё и на яичко…

У ворот им навстречу попался коренастый бородатый мужик, у которого вместо одной ноги была трёхпалая чешуйчатая лапа.

— О, Майяри! — радостно улыбнулся он. — Давно ты к нам не хаживала, всё с Тошканом где-то маешься. Смотри, сердешная его призадумается… — хихикнув, мужчина игриво погрозил им пальцем.

— Хорош чепуху молоть! — рассердился Тошкан. — Куды собрался?

— Да на Кѐстов погост за травами! А то Ры̀жжа мне ужо всю плешь проела, — как доказательство мужчина снял шапку, но волосы под ней оказались возмутительно густы.

— Чаво? — из-за ближайшего дома вышла высокая крепкая баба. Подперев мощными руками бока, она разгневанно уставилась на мужика.

Тот ощутимо стушевался, но падать в грязь лицом перед Тошканом не захотел.

— Да ты у меня ужо всё разумение вытянула! — по-петушиному взвился он. — Одну утѐшку взял, так взъелась, словно весь погреб вынес!

— Бѐшка, ты меня не зли, — с угрозой протянула Рыжжа, грозя мужику пальцем. Палец был примечательный, когтистый, покрытый чешуйчатой кожей.

Рыжжа, ведущая собственное хозяйство и помогающая овдовевшему брату, защищала своё добро со стойкостью хозяйственного оборотня-медведя. Майяри порой думала, что где-то в предках у той кто-то и был из этой расы. Бешке, тому самому овдовевшему брату, с нравом сестры приходилось мириться. Тянуть в одиночку хозяйство и пятерых детишек было тяжеловато. Но так-то жили они дружно и перепирались только вот по таким пустяками.

Утешку эту милосердный Бешка дал больному гостью. Месяца три назад принесли в деревню двоих: мужчину и девушку-человечку. Умудрились они с бахвинным паразитом столкнуться, да не с мелочью, как сегодня Майяри, а с тварью высотой с дерево. Примечательная была парочка! Даже Майяри малость встряхнулась, когда увидела их.

Мужчина был нагом, причём каким-то странным. В книгах по расоведению представители этих существ описывались без костяного жала на кончике хвоста и гребня на спине. Да и глаза у него были какие-то уж больно чудные: полностью чёрные, с красной точкой зрачка. А вот его спутница была вполне обычной и, несмотря на ожоги, симпатичной. Необычным в ней было только одно: она этого хвостатого и черноглазого любила. Он же её просто обожал.

Майяри поспешила выбросить их из головы. Воспоминания об этой парочке вызывали в ней боль и зависть, и ей становилось противно от самой себя. Не сумела построить своё счастье и теперь завидует чужому. Мерзко это!

Аппетит пропал, и Майяри захотелось где-нибудь скрыться от своей боли.

— Бешка, подожди меня, — попросила девушка. — Я сейчас другой мешок возьму и с тобой пойду. Я же тоже утешку должна.

Лицо Бешки вытянулось, а вот Рыжжа грозно сложила руки на груди.

— Дурная ты девка, Майяри, — огорошила девушку женщина. — Нечего нам, бабам, на Кестовом погосте делать. А ежели себе занятия не найдёшь, то пошли за младшим моим дитём приглянешь, пока я с хозяйством управляюсь.

— Правду говариваешь, — поддержал её Бешка. — Неча тебе тама делать. Я и на твою долю надёргаю. Пусть эта злая баба своей травой подавится!

— Это я-то злая?! — прищурилась Рыжжа. — Да я раньше тебя злобу свою болотам отдала!

— А у меня больше взяли! — Бешка с гордостью продемонстрировал свою ногу.

— Да ты просто злее был, — фыркнула Рыжжа и поманила Майяри. — А ты топай-ка за мной. А то ишо сбегёшь на погост!

Майяри ничего не оставалось, как последовать за женщиной. С Рыжжи станется позвать соседок на помощь и силой её притащить. Хотя она наверняка и в одиночку справится!

— Злая… — продолжала ворчать Рыжжа.

Ворчала она больше по привычке. Майяри считала, что своим ворчанием Рыжжа своеобразно проявляла заботу. Наверняка и Бешка так считает, но не поддеть сестру не может. Со злобой у местных вообще были особые отношения. Они были уверены, что если есть в тебе это чёрное чувство, то болота рано или поздно «отъедят» его. Это, наверное, был единственный случай, когда они называли свои сады болотами. «Болота накажут…». Майяри поёжилась, сообразив, что уже настолько привыкла к местным верованиям, что уже сама начала опасаться, что болота её накажут, а ведь в самом начале её брезгливая оторопь брала, стоило только вообразить, каким образом проходило это наказание.