Отрочество (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 39

— Туки тук! — суюсь в дверь по подхваченной от хозяина дома манере, — Мине можно, или таки пойти погулять?

— Шломо! — настроение у него хорошее, распаренное после бани, — Заходи! Я таки надеюсь, шо здеся, вдалеке от Синода и ревнителей, я могу называть тибе милым моему еврейскому сердцу именем?

— Да ради Бога!

Бляйшман хохочет, грозя толстым пальцем. Один-один!

— Есть идея, — по-свойски усаживаюсь в кресло напротив, — которая может принести много-много денег, но сильно не уверен, шо именно и только вам с нами.

— Та-ак… — дядя Фима моментально подобрался.

— Выкладки… — передаю блокнот, — здесь. Сейчас вкратце расскажу, потом читаете, потом будут вопросы и ответы.

— Всё… — делаю паузу, — включено. Курорт или круизный лайнер, и нужно только купить путёвку или билет. И всё! Еда, проживание…

— Пансионат, — перебил он меня, — банальный пансионат!

— … развлечения, — продолжаю я, — и всё, што только можно выдумать. В ту же цену!

— Ага, — Бляйшман откинулся назад, — ага… Я таки понял, шо ты рассчитываешь на людей, которые на отдыхе не любят думать не только о деньгах, но и вообще?

— Да! Но не только. Ваш интерес ещё и в опте! Вы — ценный оптовый покупатель! Сто билетов в театр, а? Дадут скидку? А можно нанять музыкантов, артистов и прочих клоунов для увеселения почтеннейшей публики. Прямо в пансионате!

— Ага, ага… — он дёрнул себя за мочку левого уха и прикрыл глаза на мгновение, — в таком разе даже самый придирчивый отдыхающий, сев с карандашом и бумагой, сможет подсчитать, шо по твоей системе…

— Всё включено!

— … всё включено, ему будет дешевле, — и острый взгляд пусть и заплывших, но умных глаз, — Та-к…

Бляйшман задумался надолго, прикрыв глаза.

— Получается… гм! Да, получается! Только надо не пансионат, а скорее — комплекс! Большой, иначе и выгоды никакой.

— Потому-то я и к вам.

— Угу… давай-ка почитаю, а потом и поговорим.

Он углубился в бумаги, то и дело возвращаясь назад и прикрывая глаза.

— Знаешь, — отложив бумаги, он подёргал себя за мочку, — такое интересное получается, шо я даже и не знаю! Денег у мине немножечко есть, и до взгляда на твоих бумаг я мог бы с маленькой такой гордостью сказать о множечко немножечко! Но тут надо грандиозно и всеохватно, потому как конкуренция. Гм… Знаешь, я поговорю таки с умными людьми сильно повыше мине, и по итогам…

— Ничево не могу обещать! — он развёл руками, — Вообще! Тут такие деньги намечаются, шо даже и мине могут только по щёчке потрепать, да и велят отойти в сторонку. А может, и в компаньоны, да… сильно младшие. И не скоро. Сильно!

Стоя перед зеркалом Эсфирь меланхолично поглаживала ссадину, почти скрытую волосами.

— Заживёт! — обняла её мать, подойдя сзади, — Будешь ты таки снова красавица из раскрасавиц!

— Заживёт, — согласилась девочка невесело.

— Шо такое, золотце? — всполошилась Песса Израилевна.

— Да… в бане. Думала, среди своих, а там… взгляды! И шепотки осуждающие, только што пальцами не тыкали. Блудница! С посторонними мужчинами, как же…

— Золотце! Это мы просто попали так неудачно, в один день с ортодоксами! — всплеснула мать руками, — Просто не повезло!

— Да, — согласилась Фира, — просто не повезло. Просто не повезло…

— … просто, — прошептала она одними губами, поглаживая ссадину, — я начала немножечко понимать тех, кто не любит нас…

Момчил за моей спиной сопит угрюмо, но помалкивает, помня взбучку от Бляйшмана. Он — прислуга, пусть даже и немножечко гайдук, а я — компаньон его хозяина. Потому не мне подстраиваться под болгарина, а ему — под меня.

Взбучку он получил ещё тогда, после похода в баню, притом не после моей ябеды, соседи доложили. Стоглазые. Получил от Бляйшмана, а обиделся на меня!

Известный типаж. На хозяина не обижается даже и в мыслях. Рост, сила богатырская, шрам сабельный через всю рожу, а — слаб.

Много таких. Вроде и взглянешь на иного, медалями увешан, герой. Ан нет!

В морду со всем восторгом принимает — главное, штоб его благородие ручки самолично трудил. Ну или степенство. Как это сочетается со шрамом…

… мне не понять. А местные, так и не задумываются. Кастовость! Сословная, или там денежная, не суть. И держатся! Сами на себя кандалы нацепили, так ещё и придерживают, штоб не сорвали! Гордятся.

Не могут сами, никак не могут. Я твёрдо знаю, што «право имею[39]», и надо мной только Бог.

А большинство принимают правила игры. Сами себя ограничивают прослойками. Старосты да мастера при заводах, благородия да чиновники из канцелярии губернатора. Проще им так. Спокойней.

Ух, как дядя Фима ево тогда! Чистый василиск! Даром што колобок волосатый, и ниже чуть не на две головы, а ажно нависнуть ухитрился над болгарином. И шипение!

Вот в такие моменты и ясно становится, кто до конца жизни во фрунт тянуться будет, несмотря на всю героичность, а кто — повыше влезет. Дух!

В рубке сабельной Момчил может быть и да, особенно если после муштры и в форме, по персту благородия, а так штобы сам… да ни в жисть! За нево думать надо. И решать.

Теперь вот — сопит за плечом угрюмо, молчит обиженно. Но служит! По уставу, а не хотению. Шатается за нами куда ни пойдём. Тенью!

Давит меня немножечко ево обидка, но ничево, держусь. А куда деваться-то?

— О нэ кадар[40]? — интересуюсь у торгаша, и на ломаном русско-турецко-греческом начинаю диалог. Удовольствия — море! Редко покупаю што-то, всё больше так — языками зацепиться. Практика, значица. Ну и сценки! С десяток уже черновиков для статей накропал, и ещё чуть не полсотни вовсе уж набросков. Потому как колорит!

Вторую неделю уже так, торговцы даже узнают. Издали! Руками машут, чаем угощают. Им тоже интересно — кто я, откуда, да прочее. Нормальные в общем люди. Добрые. Улыбаются искренне, рады мне. И не врут ведь! Я такое чувствую.

Правда, не очень понимаю как эти добрые люди христиан на Балканах или в Армении притесняют, иногда вовсе уж кроваво. Да и не только христиан, они и своих же единоверцев могут ни разу не добрее.

Может, у них переключатель стоит? Добрые… щёлк, и толпа озверелая. Ну ли просто — разные. Одни — на полях работают да в мастерских, на рынках торгуют. А которые недобрые — отдельно. В загонах. Ну или в казармах, не знаю. Странно.

На выходе замечаю полицейских, задерживающих какого-то бедолагу. Не моё…

Постоянно кланяющийся оборванец выпрямляется на миг, и я вижу знакомое лицо из окружении я Косты…

… дело…

Несколько шагов, каждый из которых короче другово, выдох… Решительно разворачиваюсь к служителям порядка, и с самой широкой улыбкой:

— Ий, и гюньл, ер[41], уважаемые…

Вижу нахмуренные лица немолодых стражей порядка в потёртых мундирах, которые, похоже, не имеют столь выдающихся лингвистических способностей, как местные торговцы. Умоляющий взгляд на одного из них, пожилого улыбчивого Юсуфа…

… дальше разговор идёт с его помощью.

— Стукнутый… — выразительно стучу себе по голове, показывая на грека. Юсуф улыбается, несколько быстрых слов, но полицейские не в настроении.

— Обычно… — с трудом подбирая слова, — весной или осенью… ку-ку!

Юсуф смеётся, быстрые фразы, от которых на лицах полицейских появляются улыбки.

— Ты ево… знать? — спрашивает торговец.

— Нет-нет! — мотаю головой решительно, — Видеть! Как…

Выразительно обвожу рукой рынок.

… — ты, — кланяюсь Юсуфу слегка, — Омар…

С большим трудом удаётся втолковать, што грека я знаю издали, и исключительно как одессково дурачка. Не сумасшедшего, а так… временами. Находит!

Семьдесят рублей спустя полицейские соглашаются, што помощь блаженным угодна Аллаху, а отданные серебряные часы укрепляют это убеждение. Точно блаженный, а никак не подозрительный тип! Просто несчастный дурачок, будь благословенны его несчастные родители!