Отрочество (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 43

… — по делам наследственным, изволите ли знать! — Иван Ильич многословно рассказывает о запутанном, практически детективном, деле о наследстве.

В нём фигурируют родные и приёмные дети, кузены и кузины, двоежёнство одного из дядюшек, побег из дома с гвардейским офицером матушкиной кузины и прочее в том же духе.

«— Бразильский сериал» — отзывается подсознание, впадая в коматозное состояние. А попутчик говорит, говорит, говорит… Подробности эти излишни, но Ивана Ильича это ничуточку не смущает.

— … с трудом превеликим сыновей от учёбы отпросил! Вы и не поверите, в какие высокие эмпиреи пришлось забраться ради этого! — он явственно гордится собой, — Да-с, пришлось. Де-юре дело о наследстве не требовало личного их присутствия, зато де-факто сказалось самым положительным образом!

— Может, в картишки? — прерываю я монолог.

— Ну… — лоб моментально потеет, в глазах заплескалась опаска и недоверие.

— Не на деньги, — понимаю я заминку, — на мелкие желания. Помяукать там, погавкать, зайчика изобразить.

— Вот как!? — сероватый уже платок промокает лоб, — Зайчика, значит… хе-хе… Забавно.

— Я б сыграл, — оживляется унылый Виктор, и на его вялом лице появляется подобие улыбки, — ехать-то ещё долго, и нужно как-то развлекать себя.

— Да и, — вздохнул он, — вместо Дюма второпях взял с собой учебник древнегреческого языка, такая вот нелепица.

Играем в преферанс, попутно травим байки. Иван Ильич оказался препустейшим человеком, рантье-пустоцветом. В молодости получил домашнее образование, потом окончил юнкерское училище, страстно желая сделать карьеру и стать потомственным дворянином.

Дослужился до поручика, и на этом его карьера засбоила. Виной тому, разумеется, исключительно козни завистников. Получив наследство, уволился с превеликим облегчением, небезвыгодно женился, и ведёт ныне размеренную, адски скучную жизнь.

«— Не состоял, не привлекался, не участвовал» — отозвалось ехидно подсознание «человек «Не»»

— … в какой вы, говорили, гимназии? — делает «подходец» Иван Ильич.

— Пас! Не говорил. Прогимназию окончил, экстерном. Весной.

— Ах, экстерном… — он кивает с умным видом, — Понимаю, как же-с! Домашнее образование всегда в цене.

Беспокойно ворохнувшись, он прислушался к урчанию в животе и решительно встал, положив карты рубашками вверх.

— Пойду руки помою, — вскочил он с резвостью стригунка, и удалился трусцой.

Вернулся он нескоро, но игру мы так и не закончили.

— Время, отец, — Виктор щёлкнул крышкой наручных часов, — нам в вагон-ресторан пора[44].

— Действительно, — заторопился он, — пора, пора…

— Серьёзный молодой человек, — весомо сказал Иван Ильич, проводив взглядом репортёра, отправившегося мыть руки, — целеустремлённый, вежливый, воспитанный. Сразу видно, из хорошей семьи. Сколько ему? Шестнадцать, Семнадцать? А уже репортёр, с серьёзными изданиями сотрудничает.

— Сотрудничает, — хмыкнул Виктор, скептически искривив губы, — напечатали пару раз, и туда же, репортёр!

— Не без этого, — согласился отец, — прихвастнул. Кто ж без греха?

С обеда я вернулся несколько отяжелевшим, очень уж хорошие повара. Да и пассажиров по межсезонью мало, и скучающие повара буквально душу вкладывали.

— Уф-ф! — тяжело отдуваясь и вытирая поминутно багровое лицо, Иван Ильич тяжело уселся на диван, — Я, пожалуй, отдохну немножко, если вы не возражаете!

Сказав это, он откинулся назад, скрестил руки на объёмистом брюхе, и почти тут же засопел, уткнувшись подбородком в жирную грудь.

Недолго думая, я открыл саквояж, и вытащил книгу, на что живо отреагировал Виктор.

— У вас там не найдётся чего-нибудь более… — он выразительно помахал учебником древнегреческого, — живого?

— Кхм, — с трудом давлю смешок и показываю «Илиаду» на новогреческом, и Гегелевскую «Науку логики» на немецком».

— Экий вы… — он проглотил слова, пока младший брат заходился беззвучным смехом.

— Но живее ведь?! — через смех выдавил Николай.

— Н-да…

Пожимаю плечами, чувствуя себя почему виноватым, но решительно задавливаю в себе эту дурость. Ещё чего не хватало! Виноватиться за других, глупее этого сложно что-то придумать!

— Может, в шахматы? — не унимался скучающий Виктор, — Я спрошу у проводника!

Спрашивать не пришлось, набор шахмат нашёлся в купе, ну да и неудивительно — первый класс! Роскошь с той ещё несколько примелькалась и потому не режет глаза, но комфорт высочайший.

Проиграв пятую партию даже и с гандикапом в виде ладьи, коня и двух пешек, он окончательно скис.

— С таким складом ума вам дальше учиться нужно, — проворчал он.

— Волчий билет.

— Да-с?! Как интересно! То есть простите…

— Прощаю.

Неловкое хмыканье, и Виктор снова подступается.

— А если не секрет…? — и глаза чуть не горят, да и младшенький прислушивается, не скрываясь.

— Живость характера, — отвечаю несколько расплывчато, не желая вдаваться в подробности. Уже немножко жалею, что разоткровенничался, но что делать? Эффект попутчика! Впрочем, ничего страшного, можно и пооткровенничать. Заодно и кое-какие психологические кунштюки проверю.

Выдохнув облегчённо, Иван Ильич посмотрел вслед выпорхнувшему из вагона недавнему попутчику, пожёвывая губами.

— Неприятный молодой человек, — констатировал он, убедившись, что его точно не услышат, — боек не по возрасту, да-с…

Он кликнул носильщика и, переваливаясь, пошёл к извозчику, полный желчи и мизантропии. Каков наглец! В тринадцать лет так себя вести, в то время как заслуженные люди…

Мысли потомственного почётного гражданина и личного дворянина споткнулось о личную заслуженность, но быстро вернулись на накатанные рельсы.

… возраст, в конце-концов!

Дерзкий слишком, не по годам. Сидеть бы чинно, да слушать, что умные люди…

Мысли снова споткнулись, и в этот раз с пробуксовкой, не в силах зацепиться за что бы то ни было. От этого потомственный почётный гражданин пришёл в самое дурное расположение духа.

«— Напьюсь!» — с мрачной решимостью думал он, тяжко ступая на подножку накренившегося экипажа. Ишь, наглец какой! На равных!

— Субординацию никто не отменял, — вслух сказал он, — да-с!

— Двадцать пять рублёв жалования! — кидая шапку оземь, пучил глаза плешивый Кондрат на сходе, — Не пито, не едено, а денежки отдай, и греши! Ишь, учитель! Я тебя просил, учить ково? Я, может, супротив! С каких-таких наших? Построили! Опять в долги впутывают?!

— Верно! — визгливо крикнул Ванька Панков, топчась на месте в новеньких лаптях, и отчаянно вытягивая вперёд худую шею, — Мы тут все супротив! С каких-таких денег, а? Вот ни в жисть не поверю в благодетеля неведомого! Когда это было, што власти приходили и говорили — на, мужик, бери! Ослобонили когда, так и то половинчато. Ни воли толком, ни земли!

— Ты в сторону-то разговор не уводи! — вышел вперёд рябой Федор, харкнув на землю, покрытую подмороженной корочкой грязи, — Ежели опять начнёшь чичас языком чесать за времена былинные, мы етак и за три дня ничево не приговорим! Так, мужики?

Сход заворчал разбуженным по зиме медведём, но после короткой свары большинством порешили, што Фёдор прав. Меньшинство, обтирая разбитые морды, угрюмо замолчало. Справедливость, оно канешно и да, но и сопли жевать некогда.

— Я так думаю, — подбодрённый Фёдор вышел в средину круга, — што — взять! А? Чиво нам терять, мужики?! В долгах как в шелках, и хоть так, хоть етак — кусочничать пойдём по зиме. А тут хоть в школе ребятишки поедят. Што же опосля будет, об том опосля и думать будем!

На том и приговорили.

Шагнув навстречу, Владимир Алексеевич распахнул объятия и притиснул меня к себе. Неловкость прошла, как и не было, и я счастливо вздохнул, ткнувшись засопатившимся носом в бекешу опекуна.