Медиум (СИ) - Злобин Михаил - Страница 18

— Тогда я попрошу вас, гражданин обвиняемый, соблюдать тишину до конца моего выступления. Спасибо.

Это он зря. Ему хоть и не было видно, но со своего места я прекрасно разглядел, как поползла вверх бровь у судьи. На ее лице прямо-таки печатными буквами было написано: «В этом зале ты можешь просить что-либо только через меня, так не много ли ты себе позволяешь?» Однако она предпочла промолчать и не заострять на этой оговорке внимания.

Тем временем, облаченные в костюм мощи продолжали ораторствовать:

— И когда машина моего клиента остановилась, сзади раздалось, без преувеличения истеричное бибиканье. Это, как вы понимаете, уважаемые господа, обвиняемый спешил по своим делам. Но не успел смолкнуть звук сигнала его дорого спорт-кара, как…

— Ваша честь, заявляю протест. — Впервые с начала заседания голос подал Петренко. — Стоимость автомобиля моего подзащитного никоим образом не относится к рассматриваемому делу, и в данном контексте выглядит попыткой манипуляции.

— Поддерживаю защиту, — судья важно кивнула, разрешая Санычу сесть, — сторона обвинения, поменьше эмоций в своем выступлении. Продолжайте.

— Конечно, Ваша честь! Прошу прощения… так вот! Обвиняемый, не дав даже времени среагировать, выскочил из своего спорт-кара…

Неугомонный представитель Бориса не смог молча проглотить замечание, поэтому просто убрал из своей речи слово «дорогой», особо выделив голосом «спорт-кар», подразумевая, что такой автомобиль не может дешево стоить. Все-таки, дурак он, хоть и очки напялил. Даже я, бесконечно далекий от судебных заседаний человек, и то понял, что судье этот выпад очень не понравился. Особенно, после сделанного секунду назад замечания. И, хоть законом предписывается судьям быть беспристрастными, но все мы люди, и ни о какой объективности и справедливости не может идти речь, когда в дело вмешивается даже толика эмоций. Судя по донесшейся от моего адвоката волны снисходительного веселья, он размышлял схожим образом.

— … выскочил из своего спорт-кара и начал ломиться в автомобиль к потерпевшим, выкрикивая ругательства и угрозы.

Сделав еще одну паузу, выступающий сделал небольшой глоток из пластиковой бутылки с минералкой.

— А когда мой клиент вышел из автомобиля, пытаясь словами успокоить разбушевавшегося автохама, подсудимый выхватил травматический пистолет и произвел в него выстрел, стрелял совершенно не целясь, рискуя нанести повреждения в опасные области, попадание в которые запрещено самими основами применения огнестрельного оружия ограниченного поражения, тем самым ставя под угрозу не только здоровье, но и жизнь Бориса Дерзюка.

По залу пронеслась волна шепотков, которую быстро прервал стук судейского молотка. Да, что ни говори, а речь подготовил этот хлыщ эмоциональную. Видимо, где-то глубоко внутри этого тщедушного очкарика чахнет драматург.

— После того, как подсудимый произвел первый выстрел, пострадавший Борис Дерзюк упал на землю, не делая попыток подняться или каким-либо другим способом демонстрировать желание развивать конфликт. Но господину Сергею Секирину этого было недостаточно, прежде, чем успели выйти из машины и бросится на защиту своему товарищу остальные пассажиры, он прицелился в лицо Бориса и произвел второй выстрел!

Тут уже зал зашумел куда сильнее, чем в прошлый раз. Даже я, признаться, подофигел от такого наглого пиз… кхм… неправдивого изложения. От недостойных выкриков с места меня удерживал только довольный Саныч и, пожалуй, больше ничего. Вся эта лживая речь с самого начала вызывала у меня только невероятное желание сломать очки говорившего. Сломать, естественно, не снимая с лица. Но я же не враг себе, чтобы допускать подобный перформанс в зале суда, вот и приходится слушать и терпеть.

Судья стукнула пару раз молотком, а когда это не помогло, повысила голос:

— Тишина! Граждане, соблюдайте тишину! Иначе дальше заседание пойдет за закрытыми дверьми!

Угроза возымела действие, все притихли, даже журналисты не некоторое время перестали щелкать затворами фотоаппаратов. А очкарик довольно продолжал вещать.

— К счастью, пострадавший успел закрыть лицо руками, поэтому попадание пришлось в тыльную сторону ладони правой руки. И потом, когда пассажиры вышли из автомобиля для защиты пострадавшего товарища, подсудимый открыл огонь и по ним тоже. Затем, не удовлетворившись причиненным ущербом, он нанес Борису Дерзюку несколько ударов по лицу, причиняя тому физические страдания и телесные повреждения в виде нескольких рассечений. К сожалению, видеокамер, направленных на тот участок парковки у спортивного заведения нет, поэтому весь это вопиющий беспредел не попал на запись. Но к делу приобщены медицинские заключения всех четверых пострадавших, а также их свидетельские показания. У меня все, Ваша честь.

Очкарик уселся на место рядом с монстроподобным Борей, а я, наконец, осознал, почему обвинение выбрало такую позицию. Четверо свидетельских показаний с легкостью перевесят любые мои слова и утверждения. После заявления об отсутствии камер, мне стало очевидно, что этот момент они явно проясняли в «Воине», так что теперь были свято уверены в том, что состряпать обвинение на меня труда не составит никакого. Даже если потрепать нервы судье, что с успехом и делал очкарик, то это не сильно повлияет на исход процесса, поскольку иного выбора у правосудия не будет, кроме как вынести обвинительный приговор. Что ж, в принципе, не лишено смысла. Не исключено даже что этой схемой им доводилось неоднократно пользоваться.

Пока я неспешно размышлял над диспозицией, то чуть не пропустил, когда ко мне обратилась судья.

— Обвиняемый, вам понятна суть обвинения?

— Да, Ваша честь. — Ответил я, немного замешкавшись.

— Вы признаете свою вину?

На этот раз ответил Саныч.

— Нет, Ваша честь! У стороны защиты иное отношение к предъявленным обвинениям.

— Что ж, понятно. Тогда перейдем к разбору доказательств. Сторона обвинения, прошу!

Стукнув молотком, судья снова приняла скучающий и даже несколько отстраненный вид. Интересно, это все судьи так ярко демонстрируют, что им наплевать на наши мелкие проблемы?

Поднявшись с места, снова заговорил очкарик. На этот раз речь была его еще более эмоциональная, описывающая все те физические и нравственные страдания, которые перенесла четверка беззащитных мордоворотов. Зачитал выдержки из медицинских заключений, пригласил каждого в отдельности как свидетеля. И каждый из трех выступивших «свидетелей», как три одинаковых шарманки, спели одну и ту же песню, которая полностью подтверждала версию обвинения. То же самое проблеял и сам Борис Дерзюк, единственный выступавший перед судом в роли пострадавшего. Присутствующий незаметной тенью прокурор только во всем поддакивал, неизменно упоминая о высшей мере наказания.

Под конец очкарик настолько разошелся, что обратился напрямую ко мне.

— Скажите, обвиняемый… Сергей, почему вам так нравится решать возникающие проблемы с помощью насилия?

Тут же вмешался недремлющий Саныч.

— Ваша честь, защита протестует. Данный вопрос не что иное, как очередная манипуляция с использованием пресуппозиции. Заявление о склонности моего подзащитного к насилию возведено в аксиому и не предполагает иного толкования.

— Принимается. Обвиняемый может не отвечать на этот вопрос, как и на любой другой, заданный без моего разрешения. — Не удержалась от уколола и служительница Фемиды. — У защиты все? — Дождавшись кивка от пострадавших, утвердительного ответа от прокурора, судья снова вперила в меня свой апатичный взгляд.

— Тогда суд заслушает сторону защиты.

Вот теперь уже настала очередь Петренко. Еле сдерживая улыбку, он встал и начал толкать речь.

— Что ж, долго мы слушали этот фарс. Теперь, Ваша честь, позвольте представить суду, как все происходило на самом деле.

— Протестую! — Натурально взвизгнул очкарик. — Назвать заседание фарсом — это неуважение не только к участникам заседания, но и самому суду!