Александр Матросов (Повесть) - Журба Павел Терентьевич - Страница 30

— Сегодня отправляюсь в военкомат, потом — на фронт.

— Вы? На фронт? — вскрикнул Матросов. И что за человек этот Кравчук! Минуту назад радовался успеху своего воспитанника и скрывал, что сам уходит на фронт, что расстаются они, может, навсегда.

Кравчук увидел в глазах своего ученика такую тревогу, что ему захотелось объяснить свой поступок:

— Видишь ли, Саша, мне кажется, что в такое время каждый честный человек должен отдать Родине все, что имеет. А я, кроме самого себя, ничего не имею. Вот и иду добровольцем на фронт.

Матросов задумался. Добровольцем? Что ж, Трофим Денисович так и должен поступить: слово воспитателя не может расходиться с делом. Но как жаль расставаться с этим душевным человеком, который стал роднее отца!

— Возьмите меня с собой, — тихо, но требовательно попросил Александр. — Возьмите, Трофим Денисович.

— Нет, не имею права, — твердо сказал Кравчук.

— Но верьте совести, Трофим Денисович, мне в горло кусок не лезет! Я спать по ночам не могу, когда узнаю, что фашисты занимают наши города. Как я ни стараюсь работать, — вижу, что все равно этого мало. Возьмите с собою, возьмите!

— Нельзя, — понял? — ответил Кравчук, дивясь настойчивости своего воспитанника. Кто мог подумать, что в этом, с виду беззаботном и веселом, пареньке таится такое беспокойство!

— Твоя пора еще не пришла. Здесь ты должен заработать аттестат зрелости. Понятно? Теперь во всем тебе будет помогать новый наш воспитатель, Четвертов. Ну, я спешу. — И порывисто обнял его. — Надеюсь на тебя, Сашок. Прощай…

— Прощайте, Трофим Денисович… — Голос Александра дрогнул. — Верьте совести, стыдно за меня вам не будет. И напоследок скажу еще: если бы вы тогда, в изоляторе, не поговорили со мной, не поверили в меня, я непременно убежал бы. Что ж бы тогда со мной сталось?.. Никогда я вас не забуду, никогда…

— При чем тут я? — возразил Кравчук. — В нашей стране человеку пропасть невозможно. Это за рубежом такие оборвыши, каким был ты, гибнут от голода или томятся в тюрьмах. А у нас дорога перед тобой широка, только сам с нее не сворачивай.

Кравчук отправлялся в город в рабочее время. Он, видно, сам пожелал уехать незаметно, чтобы проводами своими не отвлекать людей от дела. Но Матросов из цеха видел, как Трофим Денисович, в колонийской шинельке, с вещевым заплечным мешком, влезал в кузов попутного грузовичка. В тощем своем мешочке воспитатель увозил на фронт все свое убогое имущество, какое имел на этой планете.

Прощай, прощай, дорогой человек!

Глава XX

УЧИТЕЛЬНИЦА ЛИДИЯ ВЛАСЬЕВНА

атросов тосковал по Кравчуку. Вспоминалось все, связанное с ним. Хотелось во всем быть похожим на Трофима Денисовича. На политинформациях, когда Лидия Власьевна рассказывала о героях войны, Александр думал о Кравчуке и просил учительницу рассказывать еще и еще.

Как-то Лидия Власьевна, идя из библиотеки, встретилась с ним во дворе.

— Саша, ты любишь слушать о героизме наших воинов. Попробуй сделать альбом героев войны. Сам их узнаешь хорошо и другим ребятам будешь рассказывать. Их ведь много… героев… — И вдруг Лидия Власьевна всхлипнула, отвернулась, махнула рукой. — После поговорим… — И быстро пошла по двору.

Александр удивленно посмотрел ей вслед. Обиделась, что ли? Иные ребята считали ее строгой, жаловались, что она будто занижает оценки. И Александр замечал, что Лидия Власьевна в последнее время стала сурова и скупа на ласковое слово. «Стала какая-то нелюдимая», — заключил он. Но тут же заметил, что Лидия Власьевна, еще не очень пожилая женщина, идет и спотыкается, как старушка.

Матросов расспрашивал товарищей, что с ней. Никто ничего не знал. Может, заболела? Но говорили, что она стала еще больше работать. Да он и сам видел, как она помогала грузить снарядные ящики, подносить лесоматериал. А по ночам долго-долго мерцал тусклый огонек в ее обледенелом окне: она сидела, склонившись над тетрадями учеников, над учебниками, потом вязала варежки для фронтовиков.

Вскоре был урок русского языка. Лидия Власьевна заменяла больную учительницу. Александр внимательно смотрел на нее. Правда, лицо ее осунулось, но ничего особенного не заметно. Кто же не похудел во время войны? Только вот веко левого глаза у нее чуть припухло и нервно подергивается.

Лидия Власьевна ходила по классу и диктовала: «Мужественный человек не гнется ни перед какой… бедой»… — Матросов хотел вспомнить правило: в каких случаях надо писать «не» или «ни», но Лидия Власьевна перед словом «бедой» опять всхлипнула, как тогда, во дворе, и он ясно увидел, как она на миг зажмурилась, и крупная слеза, блеснув на лету, упала на раскрытый учебник. Лидия Власьевна быстро его закрыла и стала пристально смотреть в окно, хотя за окном ничего не было.

Александр был потрясен: ему казалось невероятным, что эта суровая с виду учительница плачет при всех. Что же с ней?

Но вот Лидия Власьевна повернулась, и, как ни в чем не бывало, спросила:

— Ну, написали?.. «ни перед какой бедой»… — И продолжала диктовать по-прежнему четко и твердо.

Александр не мог успокоиться, пока не узнал причину странного поведения учительницы: воспитатель Четвертов сказал ему по секрету, что вот уже второй месяц, как Лидия Власьевна получила с фронта извещение, что ее единственный сын Владимир погиб в бою.

— Только не любит она разных сетований, соболезнований, — предупредил Четвертов, — потому и не говорит людям о своем горе. А зачем говорить? Всем теперь трудно живется. Жаловаться — значит, еще больше людей расстраивать…

Матросов и его друзья немало дивились выдержке и стойкости Лидии Власьевны. Она учит ребят быть бесстрашными и мужественными, а у самой такая беда.

— И за работу всякую берется, чтобы забыться, — говорил Матросов. — Вот это — человек!.. Ребята, а какие письма, какие замечательные письма она получает!..

Да, воспитанники знали, что Лидия Власьевна получает от своих учеников письма со всех концов страны. Ее бывшие ученики стали инженерами, сталеварами, врачами, знатными производственниками, учеными, членами правительства. На всю жизнь запомнили эти люди свою учительницу, ее добрые слова. Ее ученики уже имеют десятки и сотни своих учеников — строителей новой жизни. Круг их ширится. Тысячекратный урожай приносит самоотверженный труд учительницы, а она, незаметная, простая и скромная, по-прежнему отдает людям всю силу своей души.

— Вот что, ребята, — заявил Александр товарищам. — Надо что-то сделать. Раз она не хочет, мы и прикинемся, будто ничего не знаем, а сами будем делать так, чтоб ей легче жилось. Всем лучше учиться — это первое! Что еще?

И тут же стали предлагать: не сердить ее, помогать отстающим ученикам, не шуметь на уроках…

Со следующего дня в классе пошла незаметная для непосвященных упорная работа. Разве что какой-нибудь не в меру шумливый ученик получал от своего же соседа щелчок или подзатыльник, а то во всем был отменный порядок. Теперь уже сама Лидия Власьевна замечала перемену к лучшему и в учебе и в поведении ребят. Она радовалась, ища разгадки. Может, она долго бы искала причину этого странного превращения, если бы ей довольно таки неуклюже не подсунули конверт с деньгами. Тогда она, уже не в силах сдержать волнения, заявила всему классу:

— Милые ребята, я получила из полка, где служил мой сын, сразу шесть денежных аттестатов. И приславшие их друзья сына просили меня считать их своими сыновьями и рассчитывать на их постоянную помощь… Нет, мне их деньги, как и ваши, не нужны. Пока сама зарабатываю, да и государство помогает… Но какие вы все…

Воспитанники поняли Лидию Власьевну. Выражая их чувства, Матросов крикнул:

— Мы ваши ученики!

Все захлопали в ладоши, а Лидия Власьевна смотрела на них заблестевшими от слез глазами и улыбалась.

Глава XXI

ДРУЖБА

очь. За окном в черной темени воет вьюга. Кажется, что в спальне все воспитанники крепко спят. Но если вслушаться, можно различить еле уловимый шепот. Это друзья — Брызгин, Еремин, Чайка и Тимошка Щукин — ждут Сашку. Он всегда расскажет что-нибудь новое, интересное. Известно, где задержался он, неугомонный. Каждую свободную минуту уделяет альбому героев войны. Даже по ночам при тусклом свете коптилки все сидит над альбомом: листает газеты и журналы, вырезывает портреты и очерки, подклеивает их.