Бойцовский Клуб - Паланик Чак - Страница 18

• Предыдущая
• 18/40
• Следующая

И тут, стоя на кухне с Марлой, я понял, что сделал Тайлер.

ВСЯ ПОКРЫЛАСЬ МОРЩИНАМИ

И я понял, зачем он послал конфеты матери Марлы.

СРОЧНО НУЖНА ТВОЯ ПОМОЩЬ

Я говорю, Марла, ты же не хочешь заглянуть в морозилку.

Марла переспрашивает: «Что?»

– Мы же не едим красного мяса, – объясняет мне Тайлер, пока мы сидим в «импале», – а из куриного жира можно сделать только жидкое мыло.

– Мы разбогатеем на этой штуке, – говорит Тайлер, – мы заплатим за квартиру.

Ты должен сказать Марле, говорю я, а не то она думает, что я это сделал.

– Омыление жира, – говорит Тайлер, – это химическая реакция, при помощи которой получается качественное мыло. Ни куриный, ни другой жир с высоким содержанием солей здесь не годится.

– Послушай, – говорит Тайлер, – у нас – большой заказ. Поэтому надо послать мамаше Марлы побольше шоколада, а еще – фруктовые кексы.

Но, думаю я, теперь из этого ничего не выйдет.

Короче говоря, Марла заглянула в морозилку. Ну, не сразу, сначала произошла небольшая возня. Я попытался помешать ей, и она уронила мешок на пол, и он лопнул, и мы оба поскользнулись на этой жирной белой гадости, и нас чуть не стошнило. Я схватил Марлу сзади за талию, ее густые черные волосы лезли мне в глаза, я прижимал ее руки и говорил, что это сделал не я. Это не я сделал.

Не я.

– Моя мама! Ты размазал мою маму по линолеуму!

Нам нужно варить мыло, говорю я Марле в затылок. Чтобы выстирать брюки, чтобы заплатить за квартиру и починить газ. Это не я сделал.

Это сделал Тайлер.

Марла кричит:

– Что ты такое несешь! – и вырывается, оставив у меня в руках свою юбку.

– Я пытаюсь подняться со скользкого пола, сжимая в руке цветастую индийскую юбку Марлы, а Марла в одних колготках и блузке в деревенском стиле, в туфлях на высоких каблуках открывает морозилку и обнаруживает исчезновение коллагенового фонда.

В морозилке ничего нет, кроме двух старых батареек от фонарика.

– Где она?

Я отползаю назад: мои ноги и руки разъезжаются на скользком линолеуме, а моя задница чертит на грязном полу чистую полосу, уходящую прочь от Марлы и холодильника. Я закрываю глаза юбкой, чтобы не видеть лица Марлы, когда я скажу ей правду.

Правду.

Мы сварили из нее мыло. Из Марлиной мамы. Мыло.

– Мыло?

Мыло. Варишь жир. Добавляешь щелочь. Получаешь мыло.

Когда Марла начинает визжать, я бросаю ей в лицо юбку и убегаю. Поскальзываюсь, падаю. Встаю и снова убегаю.

Марла носится за мной по первому этажу, хватаясь за косяки, отталкиваясь руками от подоконников, чтобы не налететь на стены, поскальзывается, падает.

Оставляет жирные, грязные отпечатки на обоях в цветочек. Налетает на деревянные стенные панели, встает и снова бежит за мной.

Она кричит:

– Ты сварил мою мать!

Но это Тайлер сварил ее мать.

Марла кричит, отставая от меня все время на полшага.

Это Тайлер сварил ее мать.

– Ты сварил мою мать!

Входная дверь по-прежнему открыта.

В нее я и выскочил, оставив визжащую Марлу у себя за спиной. На бетонном тротуаре мои ноги уже не разъезжались, и я кинулся вперед со всех ног. Я бежал, пока не нашел Тайлера, или Тайлер не нашел меня, и я рассказал ему, что случилось.

Мы сидим с Тайлером, в руках у каждого по бутылке пива, он – на заднем сиденье, я – на переднем. Даже сейчас Марла, наверное, все еще мечется по дому, раскидывая старые журналы, и называет меня козлом и двуличным хитрожопым капиталистическим ублюдком.

Между мной и Марлой – ночь, в которой на каждом углу тебя подстерегает или меланома, или ядовитое насекомое, или плотоядный вирус. Лучше уж оставаться там, где есть.

– Когда молния ударяет в человека, – говорит Тайлер, – его голова обугливается до размеров бейсбольного мяча, а застежка на его брюках расплавляется.

Я интересуюсь, дошли ли мы до точки сегодня?

Тайлер откидывается назад и спрашивает:

– Если бы Мерилин Монро была бы еще жива, чем бы она занималась?

Спокойной ночи, говорю я.

Разорванный в клочья плакат свисает с потолка, и Тайлер говорит:

– Цеплялась бы за крышку гроба.

Мой начальник стоит слишком близко от моего стола, тонкие губы расползлись в ехидной улыбочке, ширинка на уровне моего локтя. Я отрываю глаза от стола, от письма с оповещением об отзыве изделия. Все эти письма всегда начинаются одинаково:

– Составлено в соответствии с требованиями, изложенными в Национальных нормативах безопасности автомобильного транспорта. Мы установили наличие дефекта...

На этой неделе я применил к очередному случаю обычную формулу, и на сей раз А умножить на В умножить на С оказалось больше, чем стоимость отзыва изделия на доработку.

На этой неделе речь идет всего-навсего о пластиковом зажиме, который удерживает резиновую полоску на дворнике. Бросовая деталька. Дефект касается лишь двухсот автомобилей. Затраты на доработку близки к нулю.

На прошлой неделе я имел дело с более типичным случаем. На прошлой неделе речь шла о коже, обработанной веществом с установленными тератогенными свойствами, синтетическим нирретолом или чем-то в этом роде, которое полностью запрещено, но, тем не менее, все еще применяется для выделки кож кое-где в Третьем Мире. Сильная штука, способна вызвать уродства плода при одном только соприкосновении беременной женщины со следами реагента. Но на прошлой неделе поводов звонить в Департамент транспорта не было. Никто и не собирался отзывать изделие.

Стоимость новой обивки, умноженная на стоимость работ, умноженную на организационные расходы, составила бы больше, чем доход нашей компании за первый квартал. Даже если кто-нибудь обнаружит наше упущение, мы сможем заплатить за молчание не одной убитой горем семье, прежде чем затраты хоть сколько-нибудь приблизятся к стоимости замены обивки в салонах шести тысяч семисот автомобилей.

Но на этой неделе мы решили отозвать изделие. И на этой неделе ко мне вернулась бессонница. Бессонница вернулась, и мне кажется, что весь мир останавливается у края моей могилы, чтобы плюнуть в нее.

Мой начальник надел серый галстук, значит сегодня, должно быть, вторник.

Мой начальник принес листок бумаги и спрашивает, не потерял ли я кое-что. Этот листок кто-то забыл в копировальной машине, говорит он и начинает читать:

– Первое правило бойцовского клуба: никому не рассказывать о бойцовском клубе.

Он бегает глазами по строчкам и хихикает:

– Второе правило бойцовского клуба: никому никогда не рассказывать о бойцовском клубе.

Я слышу, как слова Тайлера срываются с губ моего начальника. Моего Господина Начальника, средних лет субъекта, отрастившего трудовую мозоль, который держит семейное фото на рабочем столе и мечтает пораньше уйти на пенсию, чтобы проводить зимы в трейлерном парке где-нибудь в аризонской пустыне. Мой начальник, который крахмалит до скрипа рубашки и ходит к парикмахеру каждый вторник после обеда, смотрит на меня и говорит:

– Надеюсь, что это не ты писал.

Я – Налитые Кровью Глаза Джо.

Тайлер попросил меня напечатать правила клуба и сделать десять копий. Не восемь и не девять, уточнил Тайлер, а десять. И все же, бессонница вернулась: последний раз я спал три ночи назад. Это, наверное, оригинал. Я сделал десять копий и забыл оригинал. Копировальная машина сверкает мне в глаза вспышкой, словно папарацци. Бессонница делает все вокруг очень далеким: копией, снятой с копии, которая, в свою очередь, снята с копии. Ты не можешь ничего коснуться, и ничто не может коснуться тебя.

Мой начальник читает:

• Предыдущая
• 18/40
• Следующая