Город (СИ) - Белянин Глеб - Страница 24

Я ошибся. Есть такие люди, в которых крепость Человечность не падёт и не рухнет никогда. Ни от страха, ни от голода, ни от холода. Таким человеком был Семён по прозвищу Щека, который отдал свою жизнь за своих товарищей, жизни которых ценил больше своей несмотря ни на что.

Он умер, растерзанный волками, совсем рядом со скалой, на вершине которой покоится заброшенный дредноут — железный корабль.

Паб

Температура 0° по Цельсию

— Что ты слышал? — Повторил свой вопрос Фёдор Абросимов, писатель.

— Всё, — ответил загнанный в угол мальчишка.

Старик грузно посмотрел на него, нахмурил брови, думал про себя: — «Эх, угораздило же тебя тут оказаться в такой момент».

— Дядь Федь, что делать будем? — Захныкал музыкант, сидящий напротив старика.

— Дай подумать, — отрезал он все дурные вопросы парня.

— Дядя, дяденька, я ничего не расскажу, клянусь, я уже со страху всё забыл давно. Умоляю, отпустите, мне больно.

Фёдор лишь крепче сжал его руку, так, чтобы тот и вправду почувствовал боль, чтобы его слова превратились в правду. Мальчик захныкал от испуга на манер Павла. Казалось, Абросимов сделает всё, чтобы не допустить разглашения тайны, и, возможно, он бы сделал, да Павел Скрипач вмешался:

— Хватит, отпусти ты его, не видишь? Он боится!

Фёдор выждал некоторое время.

— Не убежишь? — Спросил этот строгий старикашка в кругловатых очках.

— Не убегу, — помотал головой мальчишка-помощник. Писатель расцепил тиски и выпустил мальчишку из своей когтистой хватки. Некоторое время они оба сидели в ожидании того, что предпримет парнишка. Но не не сбегал, стоял и ждал указаний.

— Умоляю, отпустите меня, я ничего не скажу.

Фёдор, переведя взгляд на Пашу, делая вид, будто мальчика здесь и вовсе нету, сказал как-бы оправдываясь:

— Мы не можем его просто так отпустить, мы не можем себе этого позволить. Твоя миссия решает судьбу не только твоих родителей, не только судьбу всего Города, но и дальнейший его вектор развития, а значит, возможно, и судьбу всего мира. Что может противопоставить одна никчемная жизнь мальчика-помощника жизням всего мира и самого мира в целом?

— Подожди, я тебя не узнаю. Я думал мы должны спасать, а не… — Павел не обладал таким удобным умением скрывать меж строк слово «убить». Он просто бросил беглый взгляд на любителя послушать чужие разговоры и продолжил: — Уж лучше пусть рассказывает. Всё равно ничего не получится, — последнее предложение буквально взбесило Фёдора.

— Ты ещё слишком молод, чтобы тут что-то решать. Пока я тут главный, я буду решать за нас двоих. И я решаю… — Он замялся, глянул на мальчишку.

— Вот именно, ты ещё не знаешь, что ты решил. И вообще. Какого черта ты говоришь, что я слишком молод для этого? Ты, черт возьми, только что говорил, что я уже достаточно взрослый, чтобы принимать решения. Так вот, моё решение — не трогай бедного пацана.

— Значит я ошибся. Ты здесь никто и звать тебя никак, а решение твоё — говно. Вали отсюда куда хочешь, я сам разберусь, — он полуобернулся к мальчику, посмотрел на него такими добрыми глазами, какими когда-то смотрел на Павла. — Хочешь супчику? — Старик сделал ему заманчивое и примеряющее предложение. Паша опешил, не знал что предпринять.

— Мальчик! Мальчик! — Закричал с кузни Хозяин. — Мальчик!

— Я здесь! — Крикнул ему его помощник, но не сдвинулся с места.

— Иди займись делом, не доставай наших гостей, прибери столы ещё раз.

— Уже иду!

Мальчик стоял на месте, не двигался, ждал команды. Фёдор пристально глядел на него, в какой-то момент можно было заметить в его глазах какой-то блеск то ли идеи, то ли торжества. Писатель родительски потрепал мальчишку за волосы и отпустил. Затем обернулся к музыканту.

— Дядь Федь, вы вот так просто это оставите? — Пытался понять его мотивы Павел.

— А что ещё делать? Я с самого начала, как его увидел, думал о том, что тут можно сделать. И знаешь к чему пришёл? Ни к чему не пришёл — ничего тут нельзя сделать. Всё уже сделано за нас. Расскажет — значит расскажет, а если нет, то нет.

— Значит я прав? Мы не будем жертвовать чьими-то жизнями ради жизней других? Просто я считаю, что мы не вправе решать кому жить, а кому умереть.

— Можно сказать и так, Паш. Если проблема решаема, то реши и не беспокойся, а если не решаема, то и беспокоиться незачем. Ещё супчика не хочешь?

— Да нет, извините, дядь Федь, я уже сыт. Правда, от страха в горле пересохло.

— Ну, это можно, — развёл руки писатель и щелчками пальцев попытался подозвать мальчишку-помощника, чтобы заказать воду.

— Нет, нет, вы неправильно поняли. Я пойду лучше прогуляюсь, голова уже кружится от этого спёртого воздуха.

Павел Скрипач похватал свои пальто и кепи серого цвета, натянул их на себя находу и выскочил в переулок. Холод неожиданно пахнул в лицо. Сколько в этом Новом мире не живи, сколько к нему не привыкай, а всё равно неожиданно. Невозможно к такому адскому холоду привыкнуть. В пабе греют и расположен он относительно недалеко от Генератора, а снаружи, на улицах, всё погружено в тёплый оседающий пар с вершины Генератора.

И всё-таки холодно. Неуютно. Холодает?

Павел опёрся одной рукой на ставню, другой на колено, пытался придти в себя. Столько всего на него взвалили за это утро, что он не мог даже адекватно всё это переварить. Ещё и этот мальчишка, хорошо хоть отпустили.

Внезапно где-то вдали, но очень размашисто, зазвучал колокол. По ком звенит колокол знал каждый житель Города. Его стенки сотрясались в предвестии новых смертей, новых душ, забранных по решению Капитана и отданных Городу и его сердцу — Генератору — точно принесение в жертву неугодных идолу.

Казнь. Казнь. Казнь. — Заголосил монотонно вдали человек, перебиваемый из раза в раз мощным звоном колокола.

И музыкант вдруг абсолютно неестественным образом для себя осознал, что понял тех людей, которые собираются на казни. Раньше он туда не ходил, но теперь ему внезапно очень сильно туда захотелось. Он осознал, что стал одним из остальных, одним из тех, кого презирал. Желание подавить в себе стресс, расстаться с плохими мыслями и отвлечь себя завязало узел на его шеи и потянуло к себе.

Павел Скрипач был не в силах противиться своему желанию.

* * *

Корабль кое-как держался на краю обрыва, его клюв повис в воздухе. Проржавевшие листы металла, которые облепляли конструкцию, сгнили словно осенние листья, потускнели, сморщились, часть из них даже лежали у подножия скалы, правда, их всех замело снегом.

Пётр, после того как перебинтовал Эмилю руку, собрал баул, вещи, ружьё, помог напарнику встать. Теперь они остались вдвоём.

Человек, который оказал им спасительную помощь, пошёл вверх по ледяной лестнице. Пётр не знал куда она вела и что это был за человек, но снизу у подножия кружили волки, так что выбора не оставалось. Да и человек этот, если бы и хотел их смерти, не стал бы помогать. В Городе ходят слухи о целых поселениях и государствах на пустошах, которые принадлежат каннибалам, но самому Пётру это всё казалось не более чем выдумкой.

Шагал Эмиль тяжко, через каждый пять минут требуя передышку, которую Лавина ему благородно давал. Схватка, в которую они попали, хорошо их согрела, но до корабля всё-таки стоило добраться.

И они добрались. Тропа была высечена по краешку скалы. В некоторых местах откололись куски дороги, отчего она была очень узкой, но они преодолели и эти тропы.

Удивительно, что тот человек вышел спустился к ним, чтобы помочь, спасти, но не подал руки и не провёл по этой ужасно скользкой и неудобной, неизвестно когда и кем высеченной тропе.

Взобравшись на вершину, пара исследователей обнаружила вход внутрь корабля, который располагался совсем рядом с последней ступенькой тропинки.