Государево дело (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 14

– Ага!

С последними словами, поток соленой воды, производимой названной дочерью стрелецкого головы усилился, грозя затопить все окрестности. Дворец надо было спасать, поскольку новый мы когда ещё построим, а жить где-то надо. Так что я вытащил из-за пазухи платок, вытер Машкины слёзы и велел ей рассказывать всё по порядку. Однако это оказалось не таким простым делом, так что мне опять пришлось выпытывать у ней слово за словом.

– И что опять с Вельяминовой произошло?

– Беда!

– И какая же?

– Она ушла!

– И куда же? – чертыхнулся я про себя, сохраняя на лице ангельское выражение.

– В монастырь!

– Куда?!

– Туда!

– Да с какой же это радости?

– А что ты хотел – чурбан бесчувственный? Она тебя любит, а ты – как пень! Одна у неё радость была, с дочкой твоей возиться, а ты и эту отнял. У! Царь Ирод!

– Ты что, серьезно?

– Нет! – моментально взбесившаяся Машка тут же превратилась в маленькую гарпию. – Скоморошу я! Я же дурочка, чтобы такими вещами шутить! Да как у тебя язык повернулся, спросить такое?

– Тихо! – прервал я поток возмущения. – Теперь отвечай коротко и по делу, в какой монастырь она отправилась и почему мне Никита ничего не сказал?

– Да ему-то, откуда знать, – фыркнула девчонка. – Такой же чурбан, как и ты. Только этот хоть любить может, вон как по Долгоруковой сохнет, не то что…

– Отставить возводить хулу на государя! К тому же ты так и не сказала, в какую обитель она пошла.

– К матери, наверное, в Новодевичий, – пожала плечами Пушкарева и тут же прикусила язык, но было поздно.

– К какой матери? – не поняв переспросил я, но увидев смутившееся личико Машки, едва не похолодел от догадки. – Откуда знаешь?

– Знаю и всё, – насупилась девчонка, сообразившая, что проговорилась.

– Матушка Ольга сказала?

– Нет, что ты! Она за все время, может, только пару слов мне и сказала. Только смотрит иногда так жалостливо, а иной раз вроде и не видит вовсе!

– Кто тогда, Авдотья?

– Нет, маменька бы побоялась. Тебя, или Бога, или обоих…

– Да что же я из тебя каждое слово тяну, будто клещами? Говори сей же час, тигра рогатая!

– Сам ты – тигра! Алёна и рассказала. То есть, я их случайно подслушала, как они с матушкой Ольгой говорили.

– А она откуда?

– Догадалась! Она умная, не то что…

– Выпорю! – посулил я расходившейся девице, и, решительно развернувшись, вышел вон.

– Приключилось чего, царь-батюшка? – согнулся в поклоне стряпчий, стоявший у сеней.

– Коня! – коротко приказал я вместо ответа.

– Как же это…

– Коня, я сказал! – вызверился я на ни в чём неповинного придворного.

Тот, видимо, сообразив, что пахнет жареным, опрометью бросился наружу и заорал благим матом: – Коня-я-я Государю!

Обычно царским выездом занимается главный конюший боярин и это целая история, потому что лошади должны быть при полном параде, но мне ждать некогда. Впрочем, охраняющим дворец снаружи стрельцам и рейтарам такой приказ не в диковинку и скоро мне подводвели крупного жеребца из заводных. Вскочив на него, я гикнул и пустил коня вскачь к Троицким воротам. Рядом, как тени, выросли всадники Михальского и мы, не обращая внимания на бьющий в лицо ветер, понеслись по заснеженным улицам.

Бешеная скачка по морозу немного охладила мою горячую голову, и к монастырю я подъехал, можно сказать, в практически вменяемом состоянии. Ворота оказались запертыми и перед ними, очевидно, ожидая открытия, толпились люди. В основном это были женщины и дети, а немногочисленные мужики держались чуть в стороне у своих саней. Сообразив, что ещё немного и мои спутники начнут разгонять баб нагайками, я круто остановил коня и, соскочив с него, бросил поводья сопровождающим.

– Ждать меня здесь!

– Слушаю, государь, – торопливо отозвался охранник, с поклоном приняв повод.

Сквозь толпу я прошел быстро и уже собрался постучать в ворота, как меня окликнул чей-то приятный голос.

– Куда спешишь, Ваня?

В другое время я просто отмахнулся бы, но перед обителью гордыню лучше не проявлять и потому я ответил:

– По делам, добрая женщина.

И вот, казалось бы, отозвался и иди дальше, но я зачем-то обернулся. Передо мной стояла местная юродивая. То есть, баба как баба, только без платка и босая, что, принимая во внимание снежный покров, смотрелось дико. Вместе с тем, выражение лица её было такое… даже не знаю, как сказать, одухотворенное что ли?

– И какие у тебя дела, Ваня, правду ищешь?

Надо сказать, что отношения с юродивыми у меня не заладились, с самого приезда на Русь. Несмотря на то, что обычно я в карман за словом не лезу, что говорить этим людям не представляю совершенно, отчего теряюсь и иной раз несу сущий бред. Как ни странно, до сих пор кончалось это хорошо, лишь добавляя мне очки в глазах подданных. К примеру, в Новгороде все уверены, что прийти к православию меня заставил тамошний юродивый, просивший подаяние перед Софийским собором.

– Все мы правду ищем, – как можно туманнее отвечал я, с нетерпением ожидая, когда на мой стук выглянет привратник.

– Ты найдешь! – утвердительно заявила женщина, вызвав тем самым всеобщие шепотки.

– Гляди-ка, матушка Пелагея служивого благословила.

В том, что меня приняли за рейтара, нет ничего удивительного. Привык я к этому наряду, к коже он мне прирос и, если нет никаких официальных мероприятий, ношу именно его. То что юродивая знает мое имя, тоже объяснимо. Я тут нет-нет да бываю, так что могла и запомнить. А если и просто угадала, так не зря же нас русских Иванами кличут?

– На-ка вот тебе Ваня, – протянула она мне краюху хлеба. – Голодный, небось?

– Спасибо, – сдержано поблагодарил я, не зная, куда девать этот подарок.

– Ты ешь, – одними губами усмехнулась баба, – а то ворота не откроются.

– Ешь-ешь, касатик, – подхватили собравшиеся. – Тебя матушка Пелагея благословила.

Кстати, имеет ли право юродивая благословлять, большой вопрос. Надо сказать, что Православная церковь, на самом деле, относится к подобным персонажам довольно насторожено, поскольку среди них часто случаются бесноватые, а то и просто проходимцы. Недавно избранный патриархом Филарет, к слову, в этом смысле, особенно недоверчив и несколько босоногих горлопанов, любивших смущать народ выкриками на религиозные темы, недавно познакомились с монастырскими тюрьмами. Это ещё гуманно, поскольку брат патриарха в Земском приказе обычно начинает дознание с дыбы.

Случаются, впрочем, среди юродивых и прозорливцы. Хотя, думаю, это не тот случай. Но делать нечего, и я на глазах собравшихся откусил от краюхи. Странно, но хлеб не замерзший, как можно было ожидать, глядя на погоду.

– Вкусно, – хмыкнул я, не зная, что сказать, и тут за моей спиной раздался скрежет и открылось окошко.

– Кто там, покой обители тревожит? – прохрипел, выглянувший в него, сторож, но узнав меня, переполошился, и бросился отпирать калитку.

– Я же говорила, – с видом небесного ангела, явившего чудо Господне, заметила матушка Пелагея, вызвав благоговейный шепот у окруживших её баб.

– Святость-то какая!

– Молись за меня! – кивнул я на прощание юродивой и поспешил войти внутрь.

– Куда прете?! – раздался за моей спиной голос стражника, охранявшего покой монастыря. – Сказано вам, позже откроют!

– А это кто?

– Кто-кто! – взъярился привратник, но что он дальше сказал любопытствующим, я уже не расслышал.

Игуменья Ольга встретила меня неласково. Одним взглядом заставила любопытствующих сестер вспомнить о неотложных делах и сухо предложила войти.

– Здравствуй, царь православный! Что-то ты зачастил к нам.

– И тебе не хворать, матушка.

– Помолиться желаешь?

– Где Алёна?

– Что?

– Что слышала, Ксения Борисовна! Где Алёна Вельяминова?

Игуменья нахмурилась, как всегда, когда я вспоминал её мирское имя, но тут же взяла себя в руки и почти участливо спросила:

– Что, Ваня, подвел девку под монастырь?