Государево дело (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 17

Как на грех, в это же самое время польскому королевичу Владиславу приспичило вернуть себе Московский трон, и мне было немного не до того. В общем, я приказал оставить зверьё пока что в Нижнем Новгороде, в шутку пригрозив, что если с ними что случится – спрошу по всей строгости! Разумеется, юмора никто не оценил и воеводе мои слова передали в точности, сопроводив соответствующими пояснениями. Князь, конечно же, перепугался и сделал для комфорта крылатых и четвероногих путешественников все, что только возможно, и даже немного больше. По крайней мере, все они были пока живы.

– Понятно, – кивнул я головой, выслушав доклад. – Надо будет летом в Москву перевести, я детям еще, когда обещал показать.

– Соколов-то можно и нынче, – осторожно возразил Вельяминов, – да и пардусов тоже.

– Можно-то, можно, – поморщился я.

– Что так, государь, – удивился окольничий, – или не желаешь иметь потехи охотничьей?

Вопрос, на самом деле, был больным. Царская охота – это не просто потеха, или, иначе сказать, развлечение. Это ещё и важное представительское мероприятие. По королевским псарням судят о богатстве их владельца. Иностранные послы описывают организацию охот в депешах своим монархам. На Руси с этим издавна всё хорошо, но за время Смуты успело прийти в упадок. А я, примостив своё седалище на трон, восстанавливать прежнее великолепие не спешил. Уж слишком много денег нужно было на всех этих псарей, сокольничих, ловчих и прочих дармоедов. Ей богу, не один полк снарядить можно!

Подарок шаха, с одной стороны, был как нельзя кстати. Ловчие птицы стоят совершенно баснословных денег, как, впрочем, и гепарды. И весть о таком чуде разнесется по всей Европе, вызвав острый приступ зависти у многих коронованных особ. Но вот о том, сколько будет стоить содержание этого «зоопарка» – даже думать не хотелось!

После Рождества в Москву прибыли ещё два посольства. Как ни странно оба от казаков. Только одно из них было зимовой станицей Войска Донского, а второе посланниками Петра Сагайдачного.

С первыми было всё понятно – донцы явились за жалованьем. Жизнь в тех краях полна опасностей и заниматься хозяйством совсем непросто. Того и гляди налетит враг, все пограбит, пожжет или поломает. К тому же, хлебопашество на Дону запрещено. И чтобы «Верное войско Донское» не протянуло ноги с голодухи, мое величество от щедрот своих подкидывает им муки, водки, свинца, порохового зелья[24] и ещё по мелочи. Не так много, кстати, я как-то прикидывал, сколько на рыло получается и пришел к выводу, что не зажиреешь. Оно и правильно. Донские казаки, на самом деле, – те ещё разбойники, и в недавней Смуте отметились так, что никаких врагов не надо. Однако они ещё и щит от набегов крымских татар или ногаев, так что подкармливать их надо. Остальное саблей добудут.

Общение с Черкасском – так называется столица донских казаков идет через Посольский приказ. Помимо всего прочего, это для того, чтобы в ответ на претензии из Бахчисарая или Стамбула на бесчинства «степных рыцарей» разводить руками и с честными глазами говорить, что знать их не знаем, и вообще они ни разу не наши подданные! И вообще, если вы их сами уймете, то мы будем только рады. Эта игра никого не обманывает, но нам на наши жалобы турки и татары отвечают ровно то же самое. Дескать, степь большая, кочевников там много – разве за всеми уследишь? Напали на ваши рубежи? Негодуем вместе с вами! Ловите подлецов – мы вам слова не скажем.

Ещё есть, так называемые, городовые казаки. В принципе, те же самые люди, но нанятые целыми станицами на «службу с городом». То есть, в гарнизонах на засечной черте; в волжских городках и крепостях на границе с Речью Посполитой. Ими заведует Казачий приказ, руководят которым стольник Иван Колтовский и дьяк Матвей Сомов. Оба во время Смуты пристали к воровским казакам, выдвинулись среди них организаторскими способностями, но сумели вовремя одуматься и присягнули мне. Теперь рулят бывшими подельниками, и, судя по докладам из Земского приказа, получают с них немалую мзду. Дело в том, что казаков много, а действительно хлебных мест с необременительной службой мало. Впрочем, дело это вполне обыденное. Кто куда поставлен на службу – тот тем и кормится.

Но с этими ладно, практически, свои люди, разберемся. А вот зачем прислал послов «самозваный гетман» Сагайдачный[25]?

Принимать казачьих послов в Грановитой палате вместе Боярской думой – много чести. Не говоря уж о том, чтобы вместе с Катариной. По-хорошему им вообще, разговоры с каким-нибудь окольничим не слишком знатным вести…

– Уж ты похлопочи, боярин, – с надеждой в голосе попросил царского вельможу атаман Зимовой станицы Епифан Родилов, а за нами дело не станет, отслужим Его Царскому Величеству.

– Я не боярин покуда, – прогудел в ответ Вельяминов, цепко всматриваясь в лица казаков.

Пришедший на встречу с посланниками Тихого Дона царский ближник вольготно расположился в кресле первого судьи. Стольник Колтовский пристроился за его плечом, а Сомов, скрипя пером, вёл записи. Чуть в стороне от главных переговорщиков держался молодой рейтарский офицер, с интересом поглядывавший на атамана и его спутников, но в разговор не вступавший.

– Мы казаки – люди темные, – пожал плечами Родилов, – только и у нас в Черкасске всем ведомо, что ты, господин, для государя всё равно, что брат названный! Сделай милость, договорись о встрече.

Пришедшие вместе с атаманом есаулы и казаки тут же закивали, подтверждая, мол, так и есть. Всем на Тихом Дону хорошо известно, какой важный человек Никита Вельяминов, тут и говорить не о чем! Одеты казачьи посланники были, как и положено людям их профессии, кто во что горазд. Русские кафтаны перемежались с польскими кунтушами, черкесскими чекменями, а так же татарскими или турецкими халатами, кто их там разберет нехристей.

Оружие у всех было богатым, изукрашенным золотой или серебряной насечкой и даже камнями, но видно было, что не своё.

Как я определил? Дело в том, что если богатый и знатный человек закажет себе парадное вооружение, то всё оно будет сделано в одном стиле. Шпага будет иметь одинаковую отделку с дагой, доспехи подходить к шлёму и так далее. А если польская корабела[26] прицеплена к персидскому наборному поясу, за который заткнуто два турецких пистоля, причем один с серебряной насечкой, а другой вовсе без украшений, то будьте уверены, что сие великолепие досталось нынешнему владельцу после дувана.[27]

Дело у казаков и впрямь было серьезное. Обозленные их набегами турки и татары засыпали Мертвый Донец – протоку, по которой донцы прорывались в Азовское и Черное моря, и ещё больше укрепили Азов, добавив к нему укрепления на острове Каланча. А затем развили планомерное наступление на казачьи городки, беря их штурмом и разоряя один за другим. Объединившись, казаки сумели отразить нападение в этом году, но было понятно, что крымцы и азовцы с ногаями от своего не отступят и следующей же весной повторят свою попытку.

– Ишь чего удумали, к государю! – громко усмехнулся рейтарский офицер. – Вроде у него дел других нет, как всяким татям помогать.

Родилов с неудовольствием зыркнул на наглого рейтара, но отвечать не стал, а обернулся к Вельяминову и его спутникам, в надежде, что те поддержат его просьбу. Прочие станичники также проигнорировали выпад, и лишь один молодой казак, тряхнув чубатой головой, горячо высказался в ответ:

– А разве не служили мы верой и правдой государю Ивану Федоровичу? Разве не водил о прошлом годе атаман Стародуб пять тысяч конных казаков на помощь царским ратям к Вязьме?

– Ты, казак, ври да не завирайся, – засмеялся в ответ офицер. – Едва ли две тысячи ратных у Гаврилы Стародуба было, а конных из них, хорошо если половина!