Штуцер и тесак (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 56

– Наверное, они разглядели его в подзорную трубу.

– Через Днепр? Возле Смоленска он не более 50 туазов[116] в ширину, но добавьте берега. Дистанция приличная. Император был в конно-егерском мундире, в котором его не узнать среди других офицеров, тем более, через реку. Русским артиллеристам сказали, что он на балконе. Догадываетесь, кто?

Маре не ответил.

– Это ваш посланец, – продолжил Даву, – и он ЗНАЛ, – последнее слово маршал выделил голосом. – Что совершенно не удивительно, если вспомнить, кто он таков и зачем здесь. А вы говорите о случайности. Слишком часто это слово стало встречаться в ваших докладах.

Даву вышел из-за стола, прошелся по кабинету, заложив руки за спину, затем встал против полковника, окатив того уничтожающим взглядом.

– Представляете, что случилось бы, удайся покушение?

– Да, ваша светлость, – выдавил Маре.

– Не представляете, – покачал головой маршал. – Это не только поражение в кампании, но и крах империи. Сейчас все держится на его величестве. Новой династии нужно время, чтобы укрепиться на престоле. Император только-только обзавелся наследником, но тот слишком мал, чтобы рассматривать его как замену отцу. Другие Бонапарты не годятся. За ними нет поколений предков, которые сменяли бы друг друга на троне, во-вторых, они бледная тень императора. Их не признают. Для монархов Европы Наполеон I – узурпатор. Сейчас они боятся сказать это вслух, трясутся и стараются угодить императору. Многие лишились корон, посмев выступить против нас. Но случись императору умереть, осмелеют все. Да, у нас самая сильная армия континента, но она остается таковой, пока во главе стоит Наполеон. Без него мы ничто. Понятно?

– Да, ваша светлость! – поклонился полковник.

– Ничего вам непонятно! – рявкнул Даву. – Вы осел, Маре! Кто убеждал меня, что посланец не представляет опасности? Кто говорил, что русские не поверят ему? И что же? Под Смоленском мы увидели совершенно другую армию. Она сражалась не так, как прежде. Не стояла в поле, умирая под ядрами и картечью, а зарылась в землю, встретив нас огнем из укреплений. Впервые в этой кампании наши потери превысили русские. Шестнадцать тысяч солдат и офицеров! Ладно, люди, их у императора много. Но мы потеряли массу лошадей. Недостаток фуража, потом эта буря, убившая тысячи голов[117], затем – сражение, в котором русские стреляли по коням. Новых лошадей пригонят не скоро, мы остались без кавалерии. Кстати, – маршал скрипнул зубами, – мне доносят о новой тактике русских. У них появились подвижные отряды с артиллерией. Конные егеря, которые сражаются пешими, а лошадей, в отличие от драгун, используют лишь для передвижения. Выдвигаются на угрожаемый участок, спешиваются, дают несколько залпов, причем, стреляют на удивление метко и с большой дистанции, после чего остановив натиск, отходят. Именно такие отряды не позволили нам захватить Смоленск быстро, вследствие чего, русские из города спокойно ушли. У нас почти нет пленных, если не считать раненых, да и тех русские большей частью вывезли. Мне доложили, что одним из таких отрядов командовал странный человек в штатском платье, и сражался он на редкость умело. Догадываетесь, кто это был?

Маре опустил голову. Сейчас последует вывод – очень печальный для него.

– Вы начинали службу в кавалерии? – внезапно спросил маршал.

– Да, ваша светлость, – ответил удивленный Маре. – Но это было давно. Я уже и забыл.

– Придется вспомнить. У нас большая убыль офицеров. Командир конно-егерского полка жаловался, что ему некого поставить на эскадрон. Я ответил, что у меня есть на примете один полковник. Он несколько засиделся в штабе, ему будет полезно поучаствовать в сражениях. Надеюсь, там вы принесете пользы больше, чем на посту начальника разведки.

– А как же посланец? – встрепенулся полковник. – Он ведь жив и опасен.

– Все, что он мог сделать, сделано, – махнул рукой Даву. – Его захват или смерть бесполезны. Будем верить в гений императора и его счастливую звезду. Идите! Приказ возьмете в приемной у адъютанта.

Маре отдал честь, повернулся и вышел. Даву вернулся за стол и некоторое время сидел, погрузившись в размышления. Полковнику он сказал не все. Попытка убить Наполеона привела того в ярость. После сражения у Смоленска маршалы сговорились убедить императора не идти далее вглубь России[118]. Инициатором выступил Даву, другие согласились. В результате попали под разнос. Наполеон напустился на них, обвинив в изнеженности и привычке к роскоши. «Вы забыли, кем начинали?! – кричал император. – Я поднял вас из грязи, дал все, о чем можно мечтать, а вы боитесь прищемить хвост этим трусам, которые бегут, едва завидев наши колонны. У нас нет провианта и фуража? Его привезут со складов в Вильно. Пали лошади? Пригонят других. Через две недели мы будем в Москве, богатейшем городе России, где найдем все, что нужно армии. Я подпишу мир с царем Александром, и мы вернемся в Париж со славой и добычей. Неужели трудно потерпеть пару недель?..»

Даву и другие маршалы понимали, что не будь этого злосчастного обстрела, император мог согласиться. Компания в России шла неудачно. Русская армия, избегая генерального сражения, отступала вглубь страны, оставляя после себя выжженную землю. Рассчитывать на местные провиант и фураж, как то было в Европе, не приходилось. Вот и в Смоленске не вышло. Русские вывезли из него все и, вдобавок, сожгли город. Плечо подвоза со складов постоянно удлиняется, интенданты не справляются со снабжением. Солдаты тысячами мрут от голода и болезней. Но, что хуже того, наблюдается небывалый падеж лошадей, а без них победить невозможно. К счастью, император все же внял уговорам и согласился не спешить, дав Grande Armée отдых. Тем временем со складов доставят все необходимое. Самым горячим сторонником передышки был Даву. Помимо всем понятных соображений, им руководило одно тайное. Если посланец знает о предстоящей кампании все, то следует сделать это знание бесполезным. Для начала сместить даты и сроки. Если Grande Armée выступит в поход позже обычного, да еще более подготовленной, русские потеряют возможность ей навредить. Император уцелеет. Он и в истории, рассказанной Маре, не погиб, однако потерял трон. Теперь же вмешательство посланца могло стоить Наполеону жизни. Этого нельзя допустить! Жаль, что нельзя рассказать императору о посланце – не поверит. Примет за уловку с целью убедить его уйти из России. Придется действовать неявно.

Даву вздохнул и погрузился в бумаги. Забот у командира корпуса хватало.

Отступаем… Тащимся в арьергарде армии, глотая пыль, поднятую тысячами ног людей и лошадей. Обязательная дневка, с наступлением темноты становимся на бивуак. Умываемся, едим и валимся спать. Утром привели себя в порядок, пожевали хлебушка с кашей – и вперед. И так день за днем. Единственное событие, случившееся вчера – приезд нового главнокомандующего. Кутузова назначили на эту должность еще до Смоленской битвы, но он не слишком спешил к армии. Не помню, когда он прибыл в моем времени[119], но, кажется, раньше. А куда ему торопиться? В отличие от других, Кутузов прекрасно понимает, что Барклай все делал правильно, поэтому и не гнал лошадей. Попросил у царя денег на дорогу[120], захватил юную любовницу, переодев ее казачком, помолился и тронулся в путь. Доехал, наконец. В нашем времени старика назвали бы педофилом – все его любовницы моложе 16 лет. Но это у нас. Здесь другие представления. Любимая пассия командующего, 14-летняя бессарабская княжна, порхнула в объятия генерала, уже будучи замужней. Причем, муж не возражал.

Осуждаю ли я Кутузова? Завидую. Я не князь и не генерал, чтобы обзавестись гаремом. Это в Петербурге великосветская тусовка ропщет: дескать, ай-ай-ай! Старый сатир! Как не стыдно? Ханжеские морды. Вы хотя бы тысячную долю того, что Кутузов сделал для России, совершите, а потом разевайте рот. За плечами генерала несколько десятилетий походов и сражений. Многочисленные раны, две из них в голову… Жить старику осталось менее года, пусть потешится. Тем более что никто из юных дам не спит с ним по принуждению. Сами в постель прыгают.