Цель оправдывает средства (СИ) - Модус Илья Сергеевич - Страница 1

Не так я хотел умереть, не так!

Есть хорошие, славные смерти, вроде как за Родину, за Сталина, в кровати с великолепной топ-моделью, у которой ноги от ушей, а грудь упругая как барабан.

А есть тупые, идиотские смерти.

Вроде моей.

Позвольте представиться — меня зовут Егор Фраев, мне двадцать один год, студент юридического вуза.

В мечтах — сделать карьеру корпоративного юриста, жить в собственном особняке, просыпаться в кровати с молоденькими красотками, не жениться до старости, а под занавес лет — обрюхатить какую-нибудь красотку и спокойно отойти в мир иной.

В активе же — койко-место в общежитии в комнате на шестерых, на банковском счету пару десятков рублей.

А еще, меня убил удар током в душевой общежития.

Честно скажу — сомнительное удовольствие, когда тебя прошивает электричеством. Мне кажется, я даже увидел, как вскипели и мгновенно улетучились с моего тела капельки воды. Примерно так было у Ревана в тронном зале Императора, когда Вишейт зажаривал легендарного джедая в его собственной броне с помощью молний Силы. А в шестом эпизоде, когда Палыч поджаривал младшего Скайуокера, от последнего вообще пар шел столбом, будто парнишка мгновенно иссыхал.

Словно ударом тарана в грудь, меня отбросило от двери душевой на дальний конец, впечатав в кафель так, что из легких вышел весь воздух. Приложившись затылком о стену, я почувствовал как мои глаза закрываются, а в груди появился жар, словно мне в диафрагму налили раскаленного металла. Хотелось кричать от боли, но изо-рта не вылетало ни малейшего звука. А потом наступил холод и темнота.

Тенебрий тебя задери, за что мне все это?

«ЖИВИ!»

Не просьба, приказ.

Голос, лишенный эмоций. Ни малейшей толики просьбы. Прямой приказ, не подлежащий обсуждению. Вибрации, исходящие от этого бестелесного баса взбудоражили мое сознание.

Я не чувствовал ни рук, ни ног. Только лишь бесконечное парение, как если бы я падал с высоты в бездну. Меня окружала непроглядная тьма — холодная, от которой мне становилось дико неуютно. Вязкая — я тонул в ней, как в зыбучих песках. Я хотел что-то ответить голосу, но не мог, потому что тонул в темноте.

Неужели это и есть — жизнь после смерти? Рай или Ад? Награда или наказание?

Чем больше я задавал себе вопросов, тем больше чувствовал, как накатывает паника. Мне было страшно. Очень. Я в принципе ненавижу попадать в ситуации, которые от меня не зависят. А здесь, право, я даже не знал где я, и что со мной происходит.

Как и сотни раз до этого, на смену страху пришла злость. Неприкрытая, жгучая, мгновенное перерастающая в ярость. Абстрактная, всепоглощающая ярость.

Я пребывал в бешенстве. Отсутствие ответов на мои вопросы, да еще это непонятное положение — толи полет, толи затягивание…

Постепенно, я понял, кто является объектом моей ярости.

Комендант общежития. Ничтожный сморщенный старикашка, с постоянно жирными толстыми губами, маслянистыми глазами и похотливыми шуточками. Еще на первом курсе я слышал байки, что он не один десяток первокурсниц перепортил, создавая проблемы тем, кто не хотел ему «давать». На моей памяти он всегда шлялся по этажам, присматриваясь к студенткам. Но, не было ни одного случая, чтобы он что-то делал в общежитии.

А ведь я еще неделю назад говорил ему про оголенные провода — сантехники ремонтировали слив, и разломали все что смогли. В результате в нашей душевой — оголенные провода, а в женской вообще все перестало работать. А ведь пацаны из соседней комнаты предлагали починить, так ведь нет — не разрешил.

Внезапно меня осенило. Пашка, сосед, рассказывал, что теперь девчонкам с нашего этажа приходится ходить на первый, чтобы душ принять. А рядом с женским душем, комната коменданта…

Предыдущий комендант была сердобольная бабуля, и как-то вопросов не возникало, а вот сейчас… Да как пить дать, этот извращенец не торопился ничего исправлять, лишь бы только девчонки продолжали бродить возле его комнаты. Хотя, не удивлюсь, если он за ними в душе подсматривал.

Нет, ну какая скотина то! Я помер из-за престарелого извращенца! Да его за хрен подвесить надо и медленно сдирать с него кожу за такое. Я даже не уверен, что его посадят, когда разберутся что к чему. У нас же гуманное государство, черт возьми.

Твою мать!

Вот почему я всей душой на стороне деспотии. Тот же Палпатин в своей Империи такого порядка добился, какого галактика не видывала со времен Вишейта — древнего императора ситов.

Но, это все сказки, как говорил мне отчим.

«Ты ничего не добьешься, занимаясь этой ерундой!» — кричал он мне, когда заставал за пересмотром «Звездных войн» или играми по этой вселенной.

Родного отца я не знал — он исчез задолго до моего рождения. Мать говорила о нем неохотно, а отчим…

На мгновение мне показалось, что ненависть при одной мысли об отчиме придала мне силы, достаточные, чтобы взорвать звезду.

Если существовал человек, которого бы я ненавидел всеми фибрами души, то это мой отчим.

Я никогда не называл его по имени, не обращался к нему как-то кроме «отчим». Я ненавидел человека, который превратил мою жизнь в ад.

Он появился в нашей жизни, когда мне был пять лет. Долгие шестнадцать лет я терпел его издевательства, его побои, насмешки над моей нескладной — высокий, но очень худой — фигурой, моей врожденной близорукостью, сколиозом…

Говорят, сильные характеры закаляются в горнилах семейных передряг.

Я же научился только ненавидеть. Если я приносил домой тройку — он меня бил смертным боем. В ход шло все — кулаки, ноги, ремни. Отчим не признавал никаких оценок кроме «отлично». У меня не могло быть даже «хорошо», потому что то — неудача. А неудачники должны страдать.

И я страдал. За каждую свою неудачу. Помню, в седьмом классе я выиграл олимпиаду среди девятиклассников. Ну как выиграл. Занял почетное третье место. Домой я зашел с грамотой. А спустя пару часов меня увезли в реанимацию — «упал с лестницы». Хотя, я прекрасно помню, что роль лестницы исполняли кулаки отчима. Несколько раз даже отмутузил ментовской дубинкой — он служил в славной полиции.

По этой же причине, никогда никто не реагировал на мои неоднократные госпитализации с переломами, отбитыми органами.

За шестнадцать лет я научился ненавидеть в нем абсолютно все — от кончика ногтей, до его зловонного дыхания.

Эта ненависть жила со мной все время. Даже когда я сбежал из дома в 18 лет и поступил в юридический в соседний город. Никто из членов моей семьи не знал где я учусь, да и собственно, им было плевать — у них же был совместный ребенок. Какое дело отчиму и потакающей ему женщине, которую я называл своей матерью, до меня.

Я рос со злостью по жизни. Словно волчонок я ненавидел свою семью. И ненавидел людей вокруг.

Когда ты с малолетства рассчитываешь только на себя, и только на свои силы, ты перестаешь ценить такие понятия как дружба, забота о ком-то. Только твои цели имеют значение. И наплевать, как они будут достигнуты.

Кто-то называет это эгоизмом. Кто-то — харизмой. Мне вообще плевать.

Я называю это своей жизнью, своим стилем. Я живу ради себя и для себя. А весь остальной мир может засунуть в свою задницу понятия о морали, о правилах приличия и всем прочем.

Отчасти я понимал, что нельзя смотреть на людей как на расходный материал. Но, практически сразу я осаживал себя.

Кто эти люди вокруг меня? Неудачники. Такие же как я. Кто-то из них придет мне на помощь, если меня будут грабить? Нет. Кто-то из них пожертвует мне свою почку? Нет.

Никто из них не заслуживает внимания больше, чем это необходимо для достижения моих целей.

Отчим научил меня тому, что внимания достойны только личности. Важные персоны, которые способны решать проблемы. Ноющие и скулящие неудачники — это рабы, о которых всегда вытирали и будут вытирать ноги сильные мира сего.