Комедии - Фонвизин Денис Иванович - Страница 2

Нет ни одного русского писателя того времени, не прошедшего через эту школу. Перевод не только приучал к неукоснительной систематичности литературного труда, но и помогал становлению писательской индивидуальности.

Переводчик на практике осваивал художественные приемы и искусство композиции, темы и мотивы талантливых писателей разных стран и эпох. Литературное мастерство в такой школе совершенствовалось стремительно.

Первым литературным трудом, принесшим Фонвизину известность, стал перевод книги «Нравоучительных басен» выдающегося деятеля скандинавского Просвещения Людвига Хольберга (1684–1754). Хольберг написал свои сатирические басни прозой и издал их в 1751 году, а уже через десять лет они дошествовали до России. Фонвизин не знал датского и пользовался немецким переводом. В литературной практике восемнадцатого столетия такое случалось часто: многие сочинения проходили двойной перевод. С редкого и не всеми знаемого языка – например, английского или датского – произведение переводилось сначала на язык общеевропейского литературного общения – французский или немецкий и таким образом становилось доступным и русским переводчикам. Но точность переводов была исключительна, и, даже пройдя такой непростой путь, произведение практически ничего не теряло.

Моралистические сентенции датского писателя под пером Фонвизина нередко становились живыми сценками, где под видом привычных для басни животных осмеивались повадки двора и чванство вельмож. Особенно удались переводчику остроумные и изящные диалоги.

Фонвизин будет обращаться к переводам всю жизнь, но переведет в целом не столь уж много. Он будет подходить к ним весьма избирательно, как правило останавливая свой выбор только на иноязычных сочинениях, созвучных строю его мыслей и позволяющих выразить задушевные настроения, насытив их живописной размашистостью и писательской мощью. То не было поденной или рутинной работой, и не случайно поэтому главные свои переводы Фонвизин без раздумий включает в собрание собственных сочинений: столь важными они ему представлялись.

В XVIII веке искусство письменной речи и чистота слога немало помогали продвижению по служебной лестнице. Уже первые переводы Фонвизина были замечены, и его сразу же после университета принимают переводчиком в Иностранную коллегию. Для поступления туда Денис при своем прошении приложил пробные переводы с трех языков – французского, немецкого и латинского. (Коллегия иностранных дел – едва ли не обычное место служебной деятельности многих знаменитых наших писателей: и Грибоедов, и Пушкин, и Кюхельбекер начинали там свою службу.) С тех пор и в продолжение всей своей службы Фонвизин будет общаться с самыми влиятельными лицами государства; отныне он посвящен в тайны внешней политики России, о которых ему строжайше заповедано делиться даже с близкими.

Всего лишь через год Фонвизина берет к себе в качестве статс-секретаря в канцелярию И. П. Елагин. Иван Перфильевич Елагин – колоритнейшая фигура ХVIII века. Сподвижник А. П. Сумарокова, создатель широко известных стихотворных и театральных сочинений, в том числе первого у нас литературного памфлета «Автор», а также нашумевшей сатиры «На петиметра», которая откроет ход одной из самых жестоких полемик в новой русской словесности (А. Сумароков – М. Ломоносов – В. Тредиаковский). Елагин тяготел к философическим рассуждениям, написанным довольно туманным и напыщенным слогом. Но он любил и ценил и фольклор и одним из первых принялся за обдумывание эстетического опыта народной поэзии и национальной мифологии. В салоне Елагина нередко звучали и русские народные песни, которые прекрасно исполняла его младшая дочь. Фонвизин надолго запомнит ее задушевное исполнение песни «Из-за лесу, лесу темного…».

Фонвизин прослужит у Елагина около шести лет. До поры до времени увлечение литературой и театром объединяло их, но когда комедия «Бригадир» принесла Фонвизину широкую и шумную славу в придворных кругах, в патроне зашевелилась ревность. Недоброжелатели Фонвизина эту ревность искусно подогревали. Особенно много огорчений Фонвизину принес В. И. Лукин. До конца жизни Фонвизин будет помнить обиды и неприятности, возникшие по наветам Лукина. Это необычно для Фонвизина: он был вспыльчивым человеком, но умел скоро прощать. Нам сейчас многое непонятно в отношениях замечательных русских писателей XVIII века, в их жестоких спорах и ссорах. Мы смотрим на них с неизменным уважением и не решаемся принять ту или иную сторону. Мы склонны уважительно отметить вклад каждого, кто содействовал развитию русского просвещения и отечественной словесности. Владимир Игнатьевич Лукин – даровитый и по-своему интересный драматург, много сил отдавший переработкам на русский лад французских пьес (принцип «склонения» на русские нравы), пытавшийся вывести репертуар русского театра на национальные темы.

Может быть, Фонвизин и сам был небезгрешен. Его острый язык, умение зорко подмечать слабые и смешные черты в характере и поведении других людей нередко задевали за живое. Часто Фонвизин обижал без злого умысла, не думая обижать, но тем легко наживал себе врагов. Его отточенные реплики запоминались и мгновенно разносились по столице. Попасть «на зубок» такому остроумцу мало кому хотелось. (В конце жизни Фонвизин будет раскаиваться в этом.)

В 1769 году Фонвизин пишет свою первую оригинальную комедию «Бригадир». Озорная и веселая, комедия стала известна гораздо ранее театральной премьеры (1780): автор неподражаемо читал ее «в лицах», искусно переменяя голос и интонации, и его наперебой приглашали в самые знатные дома столицы. Сама императрица соблаговолила выслушать даровитого автора. Здесь его талантом восхитился граф Н. И. Панин, министр иностранных дел и воспитатель наследника престола цесаревича Павла. Фонвизин в одночасье становится петербургской знаменитостью, и именно после этих чтений резко меняется его судьба: начинается испытание известностью и славой. Да вдобавок и граф Панин переманивает его в свою канцелярию, и отныне драматург – его ближайший и незаменимый сотрудник и сподвижник. Несмотря на значительную разницу в возрасте (27 лет), отношения с Никитой Паниным, замечательным государственным деятелем России XVIII века, у Фонвизина самые доверительные и прочные. Их многое роднило в понимании состояния России, в оценке правления Екатерины.

Действие пьесы перенесено в деревню, но Фонвизин никогда не жил в деревне. Он описывает, конечно, «московским говором московские нравы». (В письмах в Москву Фонвизин просит свою литературно одаренную старшую сестру записывать для него примечательные слова и обороты «московской речи», а также занятные житейские случаи.) Любопытно, что XIX век этой подмены не заметит. Во многом потому, что разница не была столь уж велика, а в XIX веке она и вовсе сгладится, и то, что считалось московским, «сядет», опустится на самое дно российской провинциальной жизни.

В центре пьесы герой (точнее, антигерой) со сказочным именем Иванушка. Но если в наших сказках такой персонаж наделен здравым смыслом или «иной правдой», недоступной выгоде и чистогану, то в пьесе Иванушка слепо подражает всему французскому.

Родители Иванушки не привили ему прочных корней: он – как тростник, колеблемый на ветру. Такие «иванушки» – не редкость на всем протяжении русской истории, а XVIII и XIX века ими особенно богаты. В разное время они склоняются к разным нравам – то голландско-немецким, то французским, то американским и т. д. У них нет укорененности в русской почве.

Казалось бы, странно: отец Иванушки – бригадир. Пусть звание бригадира давалось по выходе в отставку и реально он дослужился до полковника. Но все-таки он прошел по всем ступеням этой тяжелой лестницы – солдатской и офицерской службы. Служил в армии, которая вела наступательные и победоносные войны и с Турцией, и со Швецией, и с Пруссией; в армии, которая триумфально вошла в Берлин и которую своим полководческим искусством прославляли и Петр Великий, и Миних, и Румянцев, и Суворов. В русской армии того времени возобладали творческие начала, бережное и уважительное отношение к солдату. Но ни одной кампании, ни одного сражения, ни одного высокого поучительного примера этот служака не вспомнит. А ведь мог бы: о взаимовыручке, солдатском братстве, самопожертвовании, о чем-то высоком; даже о тяготах, которые приходилось преодолевать в походах, о любви к Отечеству. Но речь его не выходит за пределы карьерных хлопот и переживаний. И кажется, что всю жизнь свою он провел в далеком тыловом гарнизоне и мерил службу годами и неделями на пути к очередному званию. Это, в сущности, и не армия даже – та, русская, победоносная, не защитница Отечества, а нечто чиновно-служилое и бескрыло-рутинное.