Чёрч (ЛП) - Фантом Стило - Страница 22

— Эй, на мне была рубашка.

Чёрч схватил ее за колени и развел их в стороны. Опустился между её ног.

— Ты была близка к смерти, — склонившись над ней, прошептал он и стал нежно покусывать зубами ее сосок.

Эмма прерывисто вздохнула и обхватила его голову.

— Ты когда-нибудь об этом фантазировал?

— А ты как думаешь, хммм? — ответил он и, высвободившись из ее рук, приподнялся.

Не отрывая взгляда от пальцев, он небрежно провел ими вверх по центру ее груди.

— Ты думаешь, я стоял у твоей двери с ножом? Что пока ты спала, нависал над тобой с подушкой в руках? Как считаешь, лежат у меня сейчас в машине мешки для мусора, скотч и пила?

Эмма снова закрыла глаза и попыталась отогнать подступившую боль.

— Нет.

— Нет, — согласился он. — Весь остаток ночи я о тебе и не вспоминал. Забыл о тебе, пока на следующее утро ты не объявилась снова. В машине ты безостановочно болтала. Знаешь, а ты часто так делаешь. Это вроде как портит твою маску крутой девчонки.

— Это не маска.

— Так говорят все обиженные жизнью девушки. Ты со мной разговаривала. Ты меня понимала. Ты разожгла во мне любопытство. Ничто не возбуждало моего интереса. Тебе это удалось.

— Значит, нет. Даже потом…?

— Нет. Ну, может быть немного, где-то посередине, когда ты не могла заткнуться. Когда ты меня поцеловала. Я знал, что ты все испортишь, знал, что сломаешь меня. Мне хотелось тебя придушить. Совсем немного. Настолько, чтобы ты меня боялась. Страх — это самое лучшее. Он сосредотачивает внимание. Рождает стимул. «Необходимость — мать изобретательности», но что вызывает необходимость? Страх. Сильнее всего тебя любят тогда, когда боятся. Когда смотрят на тебя, потому что их жизнь у тебя в руках. Ты становишься для них всем миром. Становишься Богом, — его голос понизился до еле уловимого дыхания, и он поцеловал ей грудь.

— Церковью, — прошептала она его имя, наконец-то всё поняв.

Он кивнул.

— Это имя дала мне мать. Она пыталась выбить из меня странность. Нашла мой дневник. Вот тогда она и стала называть меня Чёрч. А потом ушла.

— Потому что она тебя боялась.

— Да, потому что боялась.

— А вдруг…? — Эмма опомнилась, так и не договорив.

Они с ним были родственными душами, в этом она уже не сомневалась, но некоторые вещи все же не следует произносить вслух.

«Или, может, мне не нужно произносить слова вслух, чтобы он их услышал».

— Я никогда тебя не убью, — прошептал он, а затем медленно провел языком от основания ее грудины до самого горла. — Сколько бы ты меня ни умоляла.

— Почему?

— Потому что ты и так уже дала мне то, чего я больше всего хочу. Ты меня любишь и боишься. Ты лучшее, что я видел в своей жизни. Как я могу себя этого лишить?

По ее щеке скатилась слеза. И ее он тоже слизал своим языком.

— А ты меня любишь?

— Эмма, — отстраняясь от нее, вздохнул он. — Ты вообще обращаешь внимание на то, что я говорю?

— Иногда мне кажется, что я только на тебя и обращаю внимание, — ответила она.

— Конечно, я тебя не люблю. Не умею. Я не знаю, что такое любовь.

Эмма крепко зажмурила глаза. Ну почему она всегда любит тех, кто не любит её?

По крайней мере, его удары никогда не причинят ей вреда.

— Но ты мне нужна, — продолжал он, и Эмма почувствовала, как его рука нежно скользит вниз по ее щеке. — Я хочу остаться с тобой, видеть твой смех и слезы, и быть для тебя всем. Так будет лучше, обещаю. Так лучше.

«Ты всё делаешь лучше, Чёрч. Ты только продолжай говорить. Продолжай ко мне прикасаться. И ты либо полюбишь меня, либо убьешь. В любом случае, я буду счастлива».

ЭММА

Всю свою жизнь, я училась вести себя определенным образом. При необходимости, становиться тихой. Когда загонят в угол — агрессивной. А когда нужно — манипулировать людьми.

Да, да, да, у меня было тяжелое детство. Бла-бла, жестокий отец, бла-бла, домогательства отчимов, бла-бла, издевательства матери.

Иногда я вспоминаю, как сбежала, когда мне было пятнадцать. Мой побег закончился в два часа ночи на автобусной остановке в южной части Чикаго. Ладно, к черту это. Я думала, что охранник, который меня спас, на самом деле милый, пока он не позвонил Марго. По дороге домой она прочитала мне нотацию, а потом ее муж номер три избил меня ремнем до потери сознания — и я всё равно считаю, что это было намного предпочтительнее того, что случилось на той автобусной станции.

Я тот урок усвоила.

Иногда остаться — это еще не самое худшее. Короткие перерывы между мужьями и бойфрендами, в которые я многому научилась у Марго, были не такими уж и плохими. Я научилась не быть такой, как она. Быть лучше неё.

Так что я выросла, стала жёсткой и решила, что плевать на всё хотела. Что ничто и никто мне не нужен, и что теперь буду существовать в этом мире одна, буду независимой. Так безопаснее. Я не хотела бояться. А люди — жуткие. Всё просто: исключить людей из этого уравнения.

Мне никто не был нужен.

И вот я провожу одну ночь с Чёрчем, и вся предыстория моей жизни стирается. Моя личность рассыпается в пыль. Где Эмма, что он с ней сотворил? Где эта сильная девушка с волевым подбородком и хулиганскими замашками?

Меня больше нет. Исчезла. И знаете, что это значит? Мне больше не о чем беспокоиться. Никто не сможет мне навредить, не сможет меня напугать, потому что меня не существует.

И это прекрасно.

8

Утро следующего дня было, мягко говоря, неловким.

С одной стороны стола сидела Эмма. После драки с Марси и Марго у нее болела правая рука. Другие части ее тела тоже болели, но уже приятной болью — болью от рук, что стремились доставить ей удовольствие.

С противоположной стороны стола, свирепо зыркая на дочь, сидела Марго. Ну, может быть, «зыркать» — здесь не совсем верное слово. Может человек зыркать, если у него нормально работает лишь один глаз? Левый глаз и щека Марго немного опухли от нападения Эммы. Вдоль скулы тянулись три красные царапины — небольшой сувенир на память об их семейной идиллии.

В конце стола сидел Джерри, впервые без газеты. Он окидывал взглядом собравшихся, хотя, как ни странно, его пристальный взгляд вообще-то казался слегка... счастливым. Когда он думал, что его жена на него не смотрит, то мягко улыбался Эмме. Марго доставались тёплые взгляды и похлопывания по руке. Святой Джерри сохранял баланс и обеспечивал мир.

До этого никто никогда не сидел во главе стола. Джерри обычно садился в самом конце или сбоку. Марго всегда располагалась слева от него. Эмма старалась никогда с ними не сидеть, поэтому подобный вопрос ни разу у нее не возникал. Но если бы она когда-нибудь об этом задумалась, то ей показалось бы немного странным то, что ни хозяин, ни хозяйка поместья не занимают место во главе стола.

Но теперь это представлялось вполне логичным, потому что во главе стола сидел Чёрч. Он занял это место с лёгкостью и без лишних раздумий, так, словно всегда там сидел. Так, словно это место пустовало специально для него.

Может, так оно и было.

— Я всеми вами очень горжусь, — прервал неловкое молчание Джерри.

Ну, неловким оно было лишь для простых смертных. Чёрч снова погрузился в молчание и сосредоточился исключительно на своем завтраке. Казалось, он даже не отдавал себе отчета в том, что вместе с ним за столом сидят другие живые, разумные существа.

— То, что произошло вчера, было некрасиво. Очень некрасиво. Но сегодня рано утром у меня был долгий разговор с Марго и Чёрчем.

Что ж, это объясняло такую необычайную покладистость Марго — а Эмма-то уж думала, что ее сунут лицом в завтрак.

— Я рад, что мы смогли все уладить... э-э... как семья.